Отпуск закончился так быстро, что казалось – его не было вовсе. Время, проведённое с внуками на даче, пролетело незаметно, и от этого становилось грустно. Необходимость работать, находясь на пенсии, чтобы хоть изредка радовать внуков дорогими подарками, слегка огорчала. Однако на этот раз горькая пилюля возвращения к работе для старшего механика была подслащена тем, что плановый ремонт судна лёг на плечи его коллеги – подменного механика, молодого и талантливого специалиста. Этот ремонт был для последнего испытанием. Являясь до сих пор только помощником механика, он не имел возможности самостоятельно принимать ответственные решения. Но теперь, выдвинутый Владимиром Ивановичем на должность старшего механика, он полностью реализовал свои возможности.
Мысль о продвижении помощника возникла не случайно. Полгода назад молодой специалист, проработавший на судне более трёх лет, вернулся из отпуска с дипломом о высшем образовании.
– Фёдор, у тебя логарифмическая линейка есть? – полушутя, полусерьезно спросил его капитан.
– А что, Василий Павлович, в буфет орехи завезли? – ответил Фёдор вопросом на вопрос.
Владимир Иванович, стоявший поодаль, улыбнулся и подумал: «Пожалуй, пора ему становиться дедом, свои интересы сумеет отстоять». Он вспомнил свои молодые годы: как он поступал в мореходку, куда его после сдачи всех экзаменов не хотели брать из-за малого роста. Тогда кто-то в приёмной комиссии сказал, что малый рост для механика не помеха: всюду залезет, а это немаловажно в стесненных условиях машинного отделения. Действительно оказалось, что малый рост не помеха. А каково было на ремонте Федору, человеку высокому, чуть ниже двух метров роста!
Однако молодой механик успешно справился с обязанностями, и только один нюанс вызывал у него сомнение в правильности профессионального выбора. Это касалось мебели в каюте. Старая кровать, узкая и низкая, его ужасно раздражала, – он и заказал переделать её.
Столяр на свой манер всякую модернизацию – ещё задолго до того, как это слово вошло в лексикон наших политиков, – называл перестройкой.
– Ну, так чего тут надо перестраивать? – спросил он механика, приступая к работе.
И будучи сам человеком достаточно высоким, выполнил всё согласно заказу. В итоге сооружение стало похожим на арену высотою со стол. Только теперь, готовясь к сдаче дел, Фёдор обратил на это внимание.
– Н-да. Для «старика» кровать, пожалуй, высоковата будет.
Прибыв на судно, Владимир Иванович был настолько занят, что не нашлось времени зайти в спальню, посмотреть, что и как там переделали. Только к вечеру оба механика, утомлённые служебными делами, добрались до каюты.
– Ну что, Фёдор, акт передачи будешь класть или ставить на стол?
– Обижаешь, Владимир Иванович, всё уже давно стоит и налито.
Они подписали документы и по традиции отметили это мероприятие. То ли сказалась усталость, то ли разница весовых категорий, однако после второго стакана «столичной» Владимир Иванович не мог не только сидеть, но и говорить. Обеспокоенный этим, подменный механик отнёс его на новую кровать и, уложив, подумал ещё раз: «Да… или кровать действительно великовата, или «старик» мелковат». Открыв для быстрого проветривания помещения иллюминаторы в спальне и кабинете, он с чувством выполненного долга убыл с судна.
Стоянка в порту заканчивалась, и через пару часов судно вышло в рейс. Погода в море начала портиться. Часам к трём ночи шторм разыгрался нешуточный. Пошел сильный дождь, а при очередной смене курса холодный осенний ветер, ставший встречным, со свистом ворвался в открытые иллюминаторы. Ливень и волны, захлёстывающие судно, очень быстро залили каюту до такой степени, что вода стала проникать через комингс в коридор. Пробуждение Владимира Ивановича наступало медленно. Вначале до его затуманенного сознания дошло, что очень холодно и мокро. Попытки закрыться от пронизывающего холода, спрятавшись под подушку, успехом не увенчались. Будто огонёк во мраке, из глубины его полусонного сознания пробивалась мысль: «Здесь что-то не так. В тёплой, уютной каюте этого быть не должно».
Леденящий душу и тело холод способствовал пробуждению. Оно ещё полностью не наступило, но уже позволило установить, что вокруг кромешная тьма, сырость, всё ходит ходуном. Воспалённый мозг рисовал картины происшествия, одну страшнее другой. «Необходимо принимать хоть какие-нибудь меры для спасения», – решил он. Тело механика, исполняя волю его сознания, приняло сидячее положение. Ощупывая руками всё вокруг и не находя ничего, кроме мокрой опоры под собой и пустоты под свисающими ногами, он инстинктивно поджал их и стал ощупывать себя. Вроде всё в порядке: голова, руки, ноги на месте, нигде не болит… Это слегка обрадовало его. Занявшись исследованием окружающего пространства, он пропОлзал, как ему показалось, целую вечность. Не обнаружив ничего существенного, подполз к самому краю кровати и, опустив руки, пошарил вокруг. Внизу была бездна. Набравшись храбрости, он, лёжа на животе, свесил ноги, но, едва коснувшись пальцами ледяной воды, отдёрнул их. Механик снова уселся и стал лихорадочно соображать. Пожалуй, его худшие предположения сбываются. Судно действительно утонуло, а его, чудом спасшегося на каком-то понтоне, несёт неизвестно куда. В море шторм, сигнальных средств нет, никаких запасов нет, шансы к спасению своими силами незначительны. Всё. Это конец. Панический страх полностью овладел им. Сложив руки рупором, он закричал что есть мочи:
– Спасите!.. Помогите!.. Тону!..
Смежной с каютой механика была каюта капитана, спальня и кровать которого находились прямо за переборкой. Услышав истошные вопли, капитан, недавно заснувший, не сразу отреагировал на этот призыв. Его сознание также пыталось контролировать ситуацию. Что за крики, кто кричит? «Если тонет, то почему он один, а не мы все?» – промелькнула где-то слышанная фраза. Где вахтенный штурман, почему не объявляют тревогу?
Эти вопросы пока оставались без ответа. Капитан хорошо знал своего помощника, находящегося сейчас на вахте, сообразительности ему было не занимать. Как-то при подходе к Калининграду штурман отвечал на вопросы дежурного берегового диспетчера о том, что за судно, откуда прибыло, о характере груза. Очередной традиционный вопрос о количестве людей на борту прозвучал несколько необычно.
– Сколько у вас экипаж, сколько членов? – спросила женщина-диспетчер.
– Экипаж 15, членов 14, – по-военному чётко доложил старпом.
Тогда капитан подумал: «Сообразительный малый, такой нигде не растеряется». И вот сейчас бездействие штурмана удивляло. Из-за переборки вновь донеслись истошные призывы о помощи. Капитан вскочил с кровати. Цепляясь за переборки, так как качка усилилась, а крен достигал 20–25 градусов c борта на борт, рванулся в коридор.
– Утопленник, твою душу мать! Сейчас я тебя вытащу, – разразился он тирадой в адрес возмутителя спокойствия. Дверь каюты стармеха оказалась запертой, а из-под неё вытекала холодная вода. Вновь из каюты донеслись призывы о помощи. Это подтолкнуло капитана для привлечения внимания вахтенного штурмана использовать ближайшую кнопку сигнализации, которой оказался ручной пожарный извещатель, передающий сигнал о пожаре в ходовую рубку. Справедливо предположив, что раз механик до сих пор не утонул, то сможет подождать ещё немного, капитан отправился в свою каюту, чтобы одеться.
В это время вахтенный штурман, получив сигнал о пожаре, позвонил капитану но, не дождавшись ответа, объявил тревогу. Вскоре аварийная партия прибыла на место и, взломав дверь, подклиненную упавшим стулом, проникла в каюту механика. Через открытые иллюминаторы потоки воды заливали помещение. Стармех сидел на кровати, поджав ноги, и смотрел на вошедших спасителей обезумевшим взглядом. Он был не в силах произнести ни слова то ли от усталости, то ли от захлестнувшей его радости спасения.
Уже после, когда выяснились все обстоятельства происшествия Владимира Ивановича за глаза стали называть «жертвой перестройки».
© Олег Опрышко