Седовласый мужчина с помятым и пропитым лицом, сгорбившись, сидел над листком чистого лица и судорожно тер пальцами виски:
- Я не могу написать ни строчки! Я как будто забыл буквы! - Он в сердцах стукнул по столешнице и, смяв в сердцах листок, резко встал.
В комнате стоял страшный беспорядок и тяжелый запах немытого тела. Было видно, что здесь живет немолодой одинокий крепко выпивающий мужчина. Он бесцельно вышел на общую кухню коммунальной квартиры, немного постоял и вернулся в комнату. Смахнув все лишнее на пол, он придвинул пустой мутный стакан, початую бутылку Столичной и недоеденную подсохшую банку кильки в томатном соусе. Помедлив, он снова сел и, будто бы забывшись, закрыл руками лицо. По его изможденной и испещренной морщинами щеке украдкой сбежала скупая слеза.
Полгода назад это был опрятный женатый майор в отставке, пишущий в свободное от работы время небольшие статьи в местный журнал. Денег это ему не приносило, но удовольствие доставляло огромное.
Все началось с его костюма черта на новогоднем корпоративе, организованном начальством торгового центра (он после отставки устроился начальником охраны). Его гражданская жена Глафира, скромная верующая пятидесятилетняя женщина, всячески тогда пыталась его отговорить:
- Егор, выбрось ты эту идею из головы! Какой костюм? Тебе шестьдесят скоро стукнет! От бесовства добра не жди…
- Отстань! Я человек военный: обещал начальству помочь – значит оденусь! Мне и костюм уже подобрали.
- Да пойми ты! Не зря в народе говорят: «Кто черта помянет…»
- Все!
После этого разговора Глафира замолчала и потихоньку стала отдаляться. У Егора на работе начались сокращения, потом выявилась крупная недостача товара в магазине. Дела разладились. Он сначала потихоньку, втайне от Глафиры, стал выпивать. Писать перестал. В один из майских дней, вернувшись вечером с работы, он обнаружил на столе записку: «Прости, но я так жить больше не могу. Уезжаю к дочке. Меня не ищи. Делить нам с тобой нечего. Глафира».
Кроме жены у Егора никого тогда никого не осталось: сам он был детдомовский, детей за свою жизнь не нажил, с первой женой развелся еще в юности, уйдя после с головой в службу. Выйдя на пенсию, получил комнату в малосемейке, устроился на работу, потом встретил Глафиру.
Очнувшись, Егор оглянулся: в углу, под телевизором, валялась куча пустых бутылок, на скомканной грязной кровати виднелись засохшие корки хлеба и апельсиновой кожуры, под кроватью виднелся плафон разбитой люстры, а потолок украшала покрытая толстым слоем пыли лампочка Ильича. Часы показывали полночь.
Наспех одевшись, август в этом году выдался прохладный, мужчина направился в сторону ближайшего храма. Идти было около получаса. Начался мелкий дождь. Мысли Егора путались. Привидевшийся только что сон не выходил из головы и, будто удавкой, держал его за горло. Он подошел к церковным воротам, но внутрь заходить не стал. Размазав руками по небритым щекам и спекшимся губам моросящий дождь, он протяжно, с болью в груди выдохнул:
- Эх!
Он долго стоял у ворот, изредка вытирая рукавом стекающие со щек капли дождя. Креститься он не умел, да и не мог. Он сам не знал, зачем сюда пришел. Егор вернулся домой под утро и, наспех стянув с себя промокшую насквозь одежду, провалился в глубокий сон.
Мужчина проснулся ближе к обеду. Первой мыслью было немного прибраться в комнате и переодеться. Кое-как выуживая из-под кровати мусор, он обнаружил там завалившийся образок. Осторожно протерев чистой тряпицей, Егор бережно взял его в руки и поцеловал.
- Во имя Отца и Сына, и Святого духа! Прости меня, Глафира! – Молитв он не знал, но эту любимую фразу жены он запомнил. Он старался не думать о ней со дня их разлуки: с глаз долой – из сердца вон. А тут как прорвало…
Первым делом, окончательно оправившись с похмелья, он пришел в церковь. Он втайне надеялся на случайную встречу с бывшей женой, прекрасно понимая, что она сейчас находится в сотни тысяч километров от него. Купив молитвослов и поставив свечку, Егор вернулся домой. Он положил книгу на стол рядом с фотографией жены. На душе посветлело, стало уютно и тепло.
Время летело незаметно. Мужчина стал чаще бывать в церкви. Пить перестал, но жил замкнуто.
На Покров, 14 октября, его комнатная дверь неожиданно распахнулась. На пороге стояла Глафира.
- Глаша? – Радостно воскликнул Егор. Проходи, я сейчас чайку организую. Он суетливо забегал по комнате, наводя порядок. – Я сегодня тебя во сне видел…
- Плохо мне без тебя, – присев на краешек стула ответила женщина. – Неправильно мы с тобой разошлись. Не должна я была тебя вот так бросать.
Они еще долго сидели за столом, рассказывая друг другу новости за остывшим чаем, и прося друг у друга прощения. В эту ночь Егор впервые за долгие месяцы творческого затишья взял в руки ручку и стал писать признание в любви к Глафире.
(17.12.2018)