Кто так кричит?
Какой пронзительный, злой голос.
Я медленно приоткрыл глаза.
Светло. Уже день?
Все расплывалось после долгого сна. Темные пятна колыхались в мутной пелене. Хотел потереть глаза, но не было сил. Проще опять закрыть их.
Усилием воли попытался вспомнить, что неприятного ждет сегодня, что там вчера больше всего болело? Прислушался к себе. Немного тяжело дышалось.Саднило затылок от неудобной позы, надо бы перевернуться.
Ах!
Вот оно – вернулась боль, о которой почти забыл во сне. Живот резануло как бритвой.
Опять этот крик. Да кто же это?
Я оставил попытку повернуться и боль постепенно утихла.
Сон на время выпустил из своей тягучей пелены, и я мог немного подумать.
Почему-то ко мне перестали приходить мои дети. Ни сын, ни дочь больше не навещали меня. Может быть, они уже выросли, или я просто не узнаю их? Какие-то люди иногда появлялись рядом. Причиняя ужасные мучения, переворачивали меня, трогали, что-то делали ненужное и неважное. Так хотелось прогнать их, крикнуть – «Ну дайте же мне помереть спокойно!» - но я уже не мог ничего крикнуть, не мог даже шепнуть. Со временем почти перестал их видеть. Теперь только бесформенные пятна передвигались вокруг меня, прикасались ко лбу, брали за руку. Что они говорят, я давно уже не понимал, и не хотел ничего этого знать. Какой пустой и бессмысленной теперь казалась человеческая жизнь. И как невыносимо докучали мне эти люди. Сон, только сон из всего земного все еще привлекал меня.
Сон… В последнее время я ждал его прихода как самого большого блага. Это единственное, что спасало от боли. Раньше помогали таблетки, потом инъекции, потом уже ничего не помогало. Правда, и боль изменилась. Поначалу она была невыносима. Тогда у меня еще были силы. Я катался по смятой постели, скрежетал зубами, закусывал угол пододеяльника и все-таки срывался на крик. Силы быстро оставляли меня. Скоро вместо крика мог только хрипеть. В груди что-то булькало, болезненно сжималось. Потом совсем замолчал.
Но и боль стала другой. Она словно тоже потеряла силу, обмякла, утратила резкость контуров. Иногда я даже не мог с точностью сказать, где именно болит. Наверное, болевые рецепторы тоже устали и износились, не передавали сигналы в мозг с прежней остротой и четкостью.
Обмякшее тело уже не могло самостоятельно поворачиваться. Теперь двигались только руки. Я сгибал и разгибал их в локтях. Со стороны, наверное, казалось, что марширует на месте маленький ссохшийся солдатик – ать-два, ать-два! Движения немного отвлекали от боли, я быстро уставал и проваливался в желанный сон.
Сны теперь были ярче, чем явь. Да, собственно, эти сны и были моей жизнью. Там мне светило солнце, которое я так давно не видел в реальной жизни. Там я встречался с друзьями, с родными, с любимыми женщинами. Мы были молоды, мы радовались, ходили по странным городам с огромными светящимися зданиями и множеством каналов. Мы заходили в большие дома, заселялись в шикарные отели на берегу океана. Нас было всегда много, мы находились в постоянном движении. Частенько оказывался в Париже. Настолько частенько, что уже узнавал некоторые его улочки, которые не имели ничего общего с настоящими. Я часто переезжал из одной квартиры в другую. Иногда забирался домой по балконам высотного здания. Там было хорошо. Удивительной красоты города, много рек, каналов, фантанов, необычная архитектура. Со мной рядом всегда были друзья.
А однажды мне приснилась мама. Молодая, в цветастом платье и белых жемчужных бусах. Она держала меня за руку. Мы вышли из розового одноэтажного дома, сели в лодочку и поплыли мимо таких же розовых домиков. Мама смотрела на меня, улыбалась и молчала. Улыбалась и молчала… Мне так хотелось поговорить с ней, но она молчала. Обязательно надо было, чтобы мама что-нибудь сказала, подтвердила, что это она! Иначе это не считалось, иначе это не мама! Я закричал что есть силы:
- Мама, мамочка, скажи мне что-нибудь! Мама! Мама!
От своего крика я проснулся. Нет, это был не крик - я еле слышно мычал, не в силах разлепить спекшиеся губы. Из глаз текли слезы. Зачем я проснулся? Теперь не считается! Зачем я все еще жив? Мама!
Горло сжал спазм. Господи, как горько! Как жалко! Я не понимал, о чем я плакал. Словно из далекого детства накатило на меня такое огромное, такое беспощадное ощущение страха перед жизнью или перед смертью?
В комнате было темно и тихо. На противоположную стену падал свет от фонаря за окном. Тени голых веток раскачивались, сплетались, расплетались и снова качались. Этот фонарь, черные тени - я все это уже видел когда-то. Когда был еще маленьким и, проснувшись среди ночи в пустой комнате, боялся. Чего я тогда боялся? Теперь понятно – я боялся сегодняшней ночи, сегодняшних веток на стене. Мое сегодняшнее отчаяние пугало того маленького мальчика. Он мог вскочить, убежать в другую комнату, уткнуться маме в плечо, но никуда он не бежал, а только крепче прижимал к себе подушку и слушал, как стучат мокрые ветки об оконное стекло. Это оттого, что теперь я не могу никуда убежать, я даже не могу свернуться калачиком.
Какая тоска! Это самое печальное и безысходное зрелище во всей моей жизни…
Понемногу я успокоился и смотрел уже равнодушно это черно-белое кино, возможно, последнее кино в своей жизни. Я уже не боялся смерти, я ждал ее, желал, как избавление от мучений.
Скорее бы.Я так устал…
Как жарко. Горячо.
Опять кто-то кричит этим противным голосом. Кричит в самое ухо.
Боже мой! Да это же я кричу. Я что же, могу кричать?
Что это такое – мокро, что ли? Не понимаю. Кожу на спине саднило и щипало.
Я собрался с силами и повернул голову вправо – сквозь белую решетку были видны разноцветные предметы. Что-то взмыло вверх и плавно опустилось вниз.
И тут я почувствовал, что тоже взлетаю вверх! Стало прохладно, кожу больше не саднило, жар прекратился. Было такое чувство, словно теплые мягкие руки подняли меня с мучительного ложа и понесли куда-то бережно и ласково.
Наверное, я умер?
Окружающий мир опрокинулся и замер над головой. Что-то смотрело на меня и моргало. Страшно не было. Теперь мне уже никогда не будет страшно – ведь я умер.
Как приятно!
Наконец-то они догадались, что нужно сделать. Теплые руки ласково гладили измученное маленькое тельце. Каким я стал совсем немощным, слабым. Наконец-то они сообразили – меня протерли маслянистым, душистым элексиром, обернули мягкой тканью. Потом стало происходить совсем уж невероятное – в рот потекло теплое сладкое молочко, наполнявшее внутренности и растекавшееся по всему нутру несказанным блаженством. От удовольствия я опять ослабел и заснул крепким глубоким сном, и мне ничего не снилось.
Теперь я просыпался с радостью. Я начал есть! Живот все еще болел, иногда очень сильно, и тогда я,не стесняясь, кричал, что было мочи. Я понял – так легче и вовсе не стыдно. Почему-то раньше мне было кричать неудобно, сейчас даже и не вспомню – почему? Теперь я многое воспринимал иначе. Что-то изменилось. Но что?
Я стал ощущать, что силы мои прибывают. Я мог теперь махать руками и даже дрыгать ногами. Теперь это было не через силу, а даже стало какой-то непонятной потребностью. Правда, меня стягивали простынями, наверное, это входило в схему лечения. Поднять голову я все еще не мог, зато легко поворачивал ее и влево и вправо.
Я стал лучше видеть. Во-первых, теперь стало вокруг светло. Настоящий солнечный свет! Удивительно красивые цветные тени, блики постепенно становились более выпуклыми, обретали четкие контуры, складывались в причудливые формы.
Я стал различать запахи. Тут тоже имелись запахи. Поначалу это была
теплая смесь приятных обонятельных ощущений. Но теперь я уже выделял некоторые особенности. Запах молока узнавался сразу, а вот оттенки разнились: иногда что-то фруктовое, иногда похожее на ваниль. Были и совсем незнакомые нотки.
Кстати о нотках – я слышал речь. Правда, ничего не понимал. Голоса вроде женские, приглушенные, на непонятном языке – словно воркование. Но как-то слышал и более низкий, хрипловатый тембр. А еще с удивлением воспринимал целую гамму шума – что-то шуршало, шелестело, скрипело. Легкие дуновения доносили далекие переливы не то падающей воды, не то чьего-то смеха.
Дышалось хорошо - свежо, радостно!
Я чувствовал, как слюнка стекает тягучей каплей с подбородка, но это мне было приятно. Несколько раз пытался коснуться рта рукой, утереться. Но почему-то все время не получалось - не попадал. Вот, кажется, нащупал! Фу, наслюнил. Перед глазами возникла маленькая розовая бахрома. Она шевелилась. Прозрачные ноготочки, малюсенькие пухлые пальчики.
Ого! Ничего себе! Что это я трогаю?
Какая мягкая, нежная кожа. Это что - я? Такой гладенький? Как мальчик сладенький! Мне стало смешно. Я гукнул и засмеялся.
- Миша, иди скорее сюда! Смотри, она смеется. Агу. Агу, Леночка. Агу, моя хорошая!
Леночка? Я – девочка?!
- Миша, ну иди же, посмотри, как глазки вытаращила! Ты моя хорошая. Опять смеется! Ну, смотри же. Ох, все вы мужики бесчувственные и невнимательные. Да, моя девочка?
Я открыла рот и засмеялась. Я - девочка!
Они еще что-то говорили, но я уже не понимала. Меня распирала такая большая, сияющая радость! Это было настоящее, самое огромное счастье, какое только может испытать живое существо. В эту секунду я поняла великую тайну.
Оказывается - смерти нет!
Я ни на секундочку не переставала жить! Я просто совершила виток! Жизнь - это не круг, жизнь - это бесконечная спираль из таких витков. Люди, как же мне сказать вам об этом? Как мне поделиться этим самым главным открытием?
Я закричала изо всех сил!
- Миша, иди сюда, у нее опять животик болит. Иди, покачай, я кашку пока сварю.
А я кричала, кричала, кричала им, но они ничего не понимали!
А потом я заснула, и мне снились сны, как я иду по знакомым улицам Парижа, которые не имеют ничего общего с настоящими.
А когда проснулась, было так хорошо от того, что вокруг тепло, светло, покойно. А что там раньше снилось такое страшное про черные тени на белой стене? Не помню, непомню. Да и зачем вспоминать – это ведь только сны.
Хорошо, что маленькие девочки их быстро забывают…