Гости

В иное воскресенье дождливая погода приходится как раз кстати, можно придаться легкой меланхолии, рассматривая старые фотографии и предметы, доставшиеся от бабушек, вспомнить, что рассказывала мама о далеком прошлом нашего рода. Из темно-синего бархатного мешочка я достаю круглые серебряные часы на длинной увесистой цепочке, таких у нас давно не делают. «Тяжелые, наверное, чистое серебро», - невольно приходит в голову меркантильная мысль. Читаю гравировку: «1903 год. Павел Буре. Петербург». Нажимаю пружинный механизм, и крышка плавно отходит в сторону, мелодия «Боже, Царя храни» вторит летнему дождю, на душе становится очень тепло, словно бабушка обнимает меня за плечи теплыми руками, пахнущими свежеиспеченными пирогами. История этих часов давняя, маме ее рассказывала еще ее бабушка…
В доме купца Киреева с самого раннего утра было шумно. Сам Пётр Терентьевич прохаживался из комнаты в комнату, подгоняя слуг.
- Чего копаетесь как сонные мухи, сам генерал-губернатор к обеду пожалуют, - важно покручивая усы, протяжно, словно исполнял народную песню, говорил хозяин.
Горничные суетились, натирая паркет, они меняли скатерти и накидки на стульях и многочисленных диванах.
- Да цветов поболе, - вторил хозяину приказчик Федор.
- Да где их, батюшка, взять-то, сентябрь месяц на дворе, третьего дня заморозок все побил, ай не видали?
- В оранжерею ступай, неси розы, барыня велела.
Дворовая девка Настасья, перекинув пшеничного цвета косу через плечо и придерживая подол сарафана, поспешила в пристройку дома. Два года тому назад, вернувшись из дальней поездки в Санкт-Петербург, хозяйка Ольга Спиридоновна уговорила мужа построить ей «зимнюю огороду» - оранжерею. Денег на одни стекла пошло столько, что можно было купить табун хороших лошадей вместе со стойлом, но капризы барыни - это дело святое, и Петр Терентьевич пригласил из Тамбова архитектора. Тот все обмерил, прикинул и решил, что южная сторона дома хорошо для этого подойдет. Огромные листвяные бревна пошли в основание пристройки, снаружи их обложили крупным булыжником, привезённым с Енисея, установили вертикально широкие брусья, а между ними рамы с тройным стеклом. Крышу сделали особую, раздвижную, на лето она убиралась, а зимой держала тепло. Огромная печь с множеством чугунных труб гоняла воду, делая теплым гряды и воздух. Земли и коровьего навоза мужики стаскали туда без счета в сколоченные из новой доски огромные ящики. Хозяйка привезла черенки роз и луковицы диковинных цветов, лимонное, лавровое и мандариновое деревья, а еще велела кухарке Меланье сажать на отдельной грядке всяческие травы для кухни.   Старого дворника Митрича перевели в истопники, поставили ему там же топчан. А зимой, особенно в лютые морозы, печь не гасла круглые сутки, да еще и керосину уходило в день по банке на освещение, зимой-то дни в Сибири короткие. В общем, сплошное баловство, но для Ольги Спиридоновны оранжерея стала особой гордостью, она сама ухаживала за растениями, не доверяя это важное дело никому, хвалилась подругам и даже приглашала фотографического мастера запечатлеть ее с дочерями на фоне цветущих роз.
Вскоре Настасья вернулась с огромной охапкой ароматных цветов, и, обрезая нижние листья, собирала из них букеты, ставила их в китайские фарфоровые вазы. Горничные разносили их по залам. Ольга Спиридоновна в утреннем халате и домашних мягких тапочках с помпонами из чёрно-бурой лисы проверяла столовую и бальную залы.
- Рояль протрите, Танечка сегодня вечером музицировать будет, принесите ноты, те, что лежат в библиотеке на музыкальном столике. - И свечей побольше, обед накрываем к пяти часам, да со столовым серебром внимательней, натирайте шибче, чтоб блестело, - прикрикнула она на девку и удалилась к себе.
За обед можно было не волноваться и заняться собственным туалетом и нарядами девочек.
А на кухне колдовала Меланья, дородная баба с красными от печного жара и усердия пухлыми щеками. У нее был изрядный талант ко всяческой стряпне, уж очень она любила свое дело и старательно наваривала, выпекала, засаливала в угоду хозяевам. Но Ольга Спиридоновна с дочерями ели мало, затягивая себя в корсеты, а одному Петру Терентьевичу было не осилить такое количество приготовленного. Хозяйка ругала стряпуху за транжирство, но сама втайне гордилась своей Меланьей, ведь ни в одном доме города не было такой искусной поварихи, как у нее. Бывало, соберутся в субботу друзья к Петру Терентьевичу поиграть в карты или обсудить дела торговые, так Меланья их так удивит, что засидятся они за столом до полуночи, а ее наливкам нет подобных во всей губернии. Даже в Санкт-Петербурге в дворянских домах такого не пивали, Петру Терентьевичу приходилось отправлять наливки для важных людей с посыльным, а ведь путь не близкий. Но оно стоило того, в последнее время дела у хозяина шли в гору и связи со столицей были необходимы. Вот и сегодня сам генерал-губернатор пожалуют с инспекцией к городскому голове, а обедать изволили у Киреева, а все потому, что слава о киреевских обедах далеко зашла.
Меланья в совершенно белоснежном переднике и такой же косынке тщательно растирала в каменной ступке максу, а в огромной чугунной сковороде с высокими бортами, привезённой из Тамбова приказчиком Федором по просьбе стряпухи, жарился налим с репчатым луком, крошенным полукольцами. Такую похлебку стряпуха делала редко, рыба должна быть живой, ее тщательно скребут от слизи, промыв в нескольких водах, потом обтирают чистым льняным полотенцем и потрошат, вынимая кремовую жирную максу. Затем в небольшом количестве масла, что хозяин покупает на Алтае, с запахом жареных семечек, рядами укладывают кусочки налима и посыпают их луком, рыбе дают прожариться и пустить аромат лука и жаркого. Затем все это заливают куриным бульоном и тушат минут десять, следом добавляется растертая макса, соль, перец и лист лавра. Из всех травок Меланья признавала только перец и эти маленькие листочки с оранжереи, все остальные приправы, привезённые хозяйкой, она аккуратно складывала в туес и использовать не хотела. Однажды с ярмарки Ольга Спиридоновна привезла в подарок Меланье мельхиоровые весы, блестящие, словно из золота, и коробочку с гирьками для развешивания продуктов. Глянула на них стряпуха: «Красивые! И на солнце горят, хоть смотрись, а гирьки тонкой работы, маленькие, аккуратные! Но вещь эта на кухне совершено бесполезная». Так решила Меланья и, завернув их в рушник, чтоб не запылились, сунула в стол.
- На глаз - оно надежнее, в руках-то сила вся и чутье женское, пальцы сами знают, когда остановиться. А весы что, железка! - ответила она Ольге Спиридоновне на скорый вопрос, понравился ли ей подарок.
Так и порешили, что руки у Меланьи особые, с чутьем.
Вот и с налимом так, в самом конце варки сдобрила она похлебку хорошей пригоршней сушеного укропа, оставила на краю печи томиться.
Можно было, конечно, подать уху из стерляди, но у нас в городе в каждом приличном доме это было обычным блюдом и удивить им гостей было невозможно. Дворовый мальчишка Гринька ставил к концу августа на Енисее морды, сплетенные из молодого ивняка, и когда вода в реке становилась холодней, налим в морды лез исправно. Меланья имела налима по первой просьбе, хоть рыба эта и считалась сорной, но в руках стряпухи Киреевых она удивляла богатством вкуса и аромата.
Сегодня вторым блюдом к обеду были пельмени с опятами, еще с вечера женщина мелко нарубила свежие грибы, обжарила их с луком в коровьем масле и, сдобрив все хорошей порцией сметаны, поставила начинку в холодный погреб настаиваться, а утром, пока пеклись хлеба, она налепила две сотни маленьких пузатых пельмешков, снесла их в ледник и сейчас готовила для них макало. В свежую сметану мелко порезала чеснок, укроп и зеленый лук. Вода в чугуне была почти готова для варки.
Меланья чуть отодвигала заслонку русской печки, проверяя, как себя чувствует жаркое из рябчиков, чуть в сторонке пеклась пузатая свекла, в чугуне варилась картошка.
Кукушка в часах прокуковала два часа.
- Надо поторапливаться, - сказала сама себе повариха и, хлебнув из деревянного ковша колодезной воды, крикнула помощницу. - Груня, где тебя носит!
Она не любила, когда кто-нибудь крутился под ногами, но когда приходило время раскладывать блюда в посуду, то она доверяла эту работу только одной девушке - Агриппине. Груня появилась как из-под земли, высокая красивая девушка с толстой косой и совершенно зелеными, как болотная тина, глазами.
- Платок надень, охальница, не дай Бог, волосьев в стряпню натрясёшь, все космы повыдеру, - излишне строжилась Меланья.
Груня молча достала из шкафчика белый платочек и покрыла голову, она была девка на выданье и носила на голове шелковую ленту, платок только по необходимости надевала. Она не перечила Меланье в надежде когда-нибудь стать ее ученицей, а научиться вот так стряпать мог не каждый, тут чутье нужно и особая сноровка.
- Доставай наливки-то и разливай в штоф да принеси пять штук, сегодня к обеду подадим кедровую, брусничную, мятную, а для дам земляничную и с черемуховым цветом, да смотри, процеди ладно, а то опять лепестки у барыни к хрусталю прилипнут.
Груня кивнула головой и вышла в кладовую за посудой.
Меланья любила колдовать над наливками, рецепты она придумывала сама, экспериментируя с травами, ягодами и держала все в большом секрете. Грамоте она училась мало, умела писать и немного читать, поэтому ничего не записывала, а хранила все в голове. Например, она точно знала, что на три литра самогона двойной перегонки нужно добавить один граненый стакан брусники и три ложки цветочного меда и непременно яланского, другой дает мутность и неприглядность в цвете, а еще нужно выстоять наливку месяца два, потом отцедить, ягоду отжать и еще дней десять дать ей постоять, добавив мед. Вот тогда наливка получается зрелая, рубинового цвета, с ароматами меда и ягоды, градусов в ней много, но пьется легко и в голову не шибает. Для дам Меланья делала легкие напитки, как только начинала цвести черемуха, она набивала кистями чуть распустившихся цветов бутыль, заливала все родниковой водой и добавляла сахар и проросшую пшеницу, наматывала на горлышко плотную тряпицу и выставляла бутыль на солнце, забывала про него до августа. А в августе, добавив зрелой черемуховой ягоды и еще немного сахара, давала побродить еще с месяц, как муть и взвесь осядут, разливала по бутылкам из толстого стекла, добавляя в каждую по рюмке водки и ложечке меда. Легкое шипучее цветочное вино к сентябрю было готово, и хозяйка сравнивала его с заморским шампанским. Земляничную настойку готовили подобным же образом, и шла в нее не только ягода, но и листья, цветы душистой земляники.
Еще Меланья делала особую целебную наливку - она брала молодые побеги сосны, пихты и лиственницы, мелко рубила все, заливала самогоном, убирала месяца на три, по осени добавляла небольшое количество прополиса и перги. Поила она этой наливкой хозяина в холодные сырые осенние и зимние вечера, после долгой дороги и тяжёлой работы, растирали этой настойкой ноги Ольге Спиридоновне и при кашле пили по ложечке все, кто заболел.
Рябчики в печи стали подрумяниваться, и пора было их сдабривать клюквенным соком, смешанным с тертым хреном и сливками. Баба потянула сковороду и ловко перевернула подрумяненных птичек, поворачивая их грудкой кверху, маленькие круглые луковички стали совсем прозрачные, запекаясь вместе с рябчиками в небольшом количестве куриного бульона. Меланья умело подцепила их деревянной ложкой и выложила в миску, полила птицу приготовленной смесью, сунула сковороду обратно в печь. В глиняную миску с луком она налила немного сливок и промяла все ложкой, добавляя перец и немного соли, достала из туеса богородскую траву и долго втягивала ее пряный аромат, посыпала сверху.
- Барыня говорит, хранцией пахнет, а по мне - так службой пасхальной, русский дух, ей богу, русский.
Груня принесла штофы и суетилась у большого стола для стряпни, что стоял у окна, квашню Меланья всегда заводила с вечера, а к пяти утра начинала выкатывать хлеба, тщательно проминая тесто, формовала шесть больших караваев, посыпала их сушенным конопляным семенем и ставила в тепло подойти, а сама тем временем топила огромную русскую печь березовыми и осиновыми поленьями, что давали особый дух для хлебов. Остатки углей разгребет ухватом по сторонам, бросит горсточку муки, если на лету не пыхнет и на кирпич осядет на секундочку, то жар хороший, можно хлеба в печь сажать. А сама в это время пироги сладит с рыбой, визигой, когда с капустой и яйцом, сладкие с привезённым яблоком, брусникой, сушеной земляникой, благо, что продукта всякого в хозяйстве всегда было в достатке. Хозяева держали курей пять дюжин на яйцо и бульоны, пятнадцать дойных коров, да и быков на мясо, гусей дюжины две. Когда хозяин с дворовыми мужиками на охоту ездит, так и рябчик, глухарь, утка дикая появляются, по снегу зайчатиной балуется, а к зиме и сохатого добудут. Мясо солят, сушат, коптят, вялят - запасают на все лето. На покос много продуктов уходит, мужики работают от зари до зари, кормёжка нужна хорошая. Вот и сейчас под льняным вышитым рушником отдыхали пять пышных ноздрястых караваев, большой открытый пирог с осетриной и зеленым луком, политый растопленным рыбьим жиром, собранным из осетринных потрошков. Брусничная шаньга, обильно помазанная сметаной, была уже готова к чаю.
Штофы были полны и стояли на подоконнике, уже готовые к подаче на стол. Агриппина готовила привычные закуски, раскладывая их по тарелкам. Ольга Спиридоновна закупала множество различной посуды: деревянные расписные блюда для солонины и рыбы, резные утицы для всевозможных полив и макал, чаши на высоких ножках для фруктов и ягод, десертные стеклянные вазочки, глубокие глиняные плошки для ухи и щей, медные тазы для варки варенья, чайники и самовары. Меланья же насилу разбирала, что в какую посуду класть, кладовые ломились от всевозможных коробок, коробочек и столового серебра.
Груня принесла с ледника в большом тазу соленые рыжики размером как раз с пятикопеечную монету, тугие, крепкие, с яркими блестящими шляпками, пахнущие укропом и хреновым листом. Она красиво уложила их в деревянную, расписанную под хохлому, плошку и, посыпав обильно кольцами лука, полила свежей сметаной. В другую, точно такую же плошку, наложила меленьких пупырчатых соленых огурчиков, чуть припорошила их рубленым чесноком, как любит хозяин. Еще были блюда с квашеной капустой, только недавно приготовленной самолично Меланьей с брусничной ягодой, тонкие кружки чищеной пареной в печи свеклой с перцем, хреном и конопляным маслом, блюдо с картошкой, политой растопленным соленым коровьим маслом, густо посыпанной укропом и зеленым луком. Его Меланья закутала в стяженное одеяло так, чтобы кушанье не остыло, и убрала на приступок печи. На столе стояло вытянутое деревянное блюдо с малосолёной осетриной, сигом и щучиной, на любой вкус, блюдо с вяленым и чуть подкопчённым мясом сохатого, нарезанным так тонко, что оно просвечивало на свету. На отдельной тарелке лежали такие же тонкие ломтики копченого окорока и, конечно, свиное сало со множеством розовых нежных мясных прожилок, что таяло во рту. Его Меланья солила по особому рецепту - свинка обязательно должна быть молодой, кормленой только отходами с хозяйской кухни, держали таких отдельно в теплом хлеву, как только снимут с молодой забитой свиньи сальные бока, то незамедлительно несут на кухню. Хребет и брюхо для засолки не годится, а вот боковины с нежным розовым салом, прожиленные нежнейшим мясцом, в самый раз. У Меланьи готов для засолки огромный деревянный ящик и нарубленный сечкой чеснок. Разрезав на небольшие, но увесистые куски шматы сала, пока оно теплое, кухарка обильно посыпала его солью и втирала в него чеснок, тщательно проминая, затем укладывала в ящик рядами, добавляя еще соли - и так до полного заполнения. Ящик она оставляла в теплой кухне на неделю, раз в два дня меняя слои. Сок, что вытекал из ящика, собирала в старый бутыль - это первое средство от поноса у скотины. А через неделю, убрав с кусков лишнюю соль, Меланья заворачивала увесистые куски сала в холстины и складывала по маленьким ящикам, затем отправляла их в ледник. 
Резкий запах соленой черемши разносился по всей кухне, но без нее в Сибири не обойтись, это самые первые витамины. В небольшой посудинке у Меланьи уже стояла клюква, политая медом. Еще икра черная осетровая и красная харюзовая по большой вместительной плошке. Меланья сама солила папоротник, как-то Ольга Спиридоновна рассказала ей о далекой стране Японии и ее жителях, что приехали сторговать сибирский папоротник-орляк, доселе никому не нужный. Поразмыслив немного и попросив хозяйку найти ей какой-нибудь рецепт в умных книжках, она решила попробовать сама посолить его. Велела дворовым мальчишкам в начале лета собрать ей большую корзину папоротника, посолила его в небольшой кадушке, добавив изрядное количество соли, и продержав так сорок дней, вымочила порцию в холодном молоке, сдобрила рубленым чесноком, перцем и маслом из жареных семечек, получилось недурно, хозяевам понравилось и польза от него большая. Подавали папоротник гостям как заморское японское кушанье, понемногу, на пробу, но итог был один - блюдо пустело незамедлительно.
Кукушка прокуковала три часа. Меланья достала сковороду с рябчиками и полила зарумянившихся птичек луковой подливой, закрыла огромной крышкой и поставила на чугунную решетку на край печи так, чтобы рябчики не остыли, но успели впитать в себя сладость томленого лука.
Ольга Спиридоновна, уже готовая к приему высоких гостей, пожаловала в кухню.
- Меланья, как у тебя с обедом?
- Не волнуйтесь, барыня, все готово, сейчас самовар поставлю и можно подавать. Чай китайский парить иль наш кипрейный со смородиновым листом?
- Давай наш и меду, меду к нему приготовь.
- А я варенья приготовила, земляничное, сосновое и царское из крыжовника с орехом, как Петр Терентьич любит.
- В этом году крыжовника немного было, мороз кусты побил, а ведь говорила мужикам, чтоб осенью закидали кусты снегом.
- Ниче, барыня, я у соседей три ведра сторговала, хватит, - заботливо наливая в десертные розеточки драгоценное варенье, ответила Меланья.
- Ну и славно! Я хочу устроить бал-маскарад к Рождеству, помощников тебе надо будет человека три, справишься?
- Скока народу-то соберется?
- Думаю, человек сто двадцать, из Красноярска пригласим и здешних, всех, кто с Петром Терентьевичем работает и дружбу водит, думаю дня на три.
- А че не справиться? Справимся, позже вы мне растолкуете, чего надо-то, подкупим кой-чего, провизии запасли, наливки хватит, девки в доме смышленые - сладим маскарад.
- Вот спасибо, голубушка ты моя, пойду, а то от запахов твоих уже голова кружится.
- Ступайте, барыня, не волнуйтесь, все уж готово. Грунька!!! Где тебя, окаянную, носит? Девок зови, накрывать пора.
Агриппина с двумя дворовыми девушка со смешками прилетели на кухню, для них это была привычная работа. Они достали и протерли необходимую посуду, приготовили все для сервировки стола. Меланья вышла в столовую сама, придирчивым взглядом окинула длинный стол с резными ножками.
- Скатерти льняные несите, а то шелка плывут соплей. Вниз белую, а поверх ту, что бабка Акулина расшивала ветками кедровыми.
Девушки растянули на столе сначала белоснежную скатерть почти в пол с тонкой мережкой по краю, а поверх положили другую скатерть, поменьше, богато расшитую золотым орнаментом из переплетённых кедровых веток и ягод рябины, полной наливной шишкой. К каждому прибору полагалась точно такая же льняная салфетка на колени и еще одна для утирания рук. Меланья удалилась к себе на кухню, а девушки принялись за посуду. Сегодня стол был сервирован чисто в сибирском народном стиле, и барыня пожелала подать все не в фарфоре, а в деревянной посуде, расписанной хохломским узором, уж больно нравился ей этот сервиз, привезённый из Москвы мужем в подарок.
Меланья бросила в кипящую подсоленную воду пельмени и положила ложку коровьего масло для пущего аромата. Все время помешивая, она дождалась, пока пузатые, одинаковые, как близнецы, пельмени всплывут, а потом быстро отбросила все на сито, точно такое, каким сеют муку. Затем аккуратно переложила пельмени в большую глиняную кастрюлю, полила все топленым маслом и поставила на край печи, закутав полотенцем. Меланья еще раз окинула хозяйским взглядом кухню и, уперев руки в пышные бока, хотела было уйти, как вспомнила, что еще не отцежен взвар из сохатиных мослов для запивания наливок. Подцепив огромный котелок прихватом, она потянула из печки томящийся с раннего утра бульон, подвинула его на край и открыла крышку. Аппетитный мясной дух ударил в нос. Меланья чистой льняной тряпицей убрала с краев котелка обильно застывшую пену, достала и выбросила распаренные прутья укропа, маленькую веточку пихты, лук совсем разопрел и растворился в бульоне. Она попробовала на соль и принялась разливать взвар в два больших глиняных кувшина, специально купленных для такого дела. Еще раз перебрав в памяти все, что она хотела подать сегодня на стол, стряпуха вышла в столовую. Ольга Спиридоновна при полном туалете уже суетилась у стола, проверяя закуски.
- Будто впервые гостей принимаю! Ведь такой важный гость, не осрамимся, Меланья? Хватит яств, как ты думаешь?
- Ну, не медведи же они, думаю, хватит, - грубоватым голосом ответила стряпуха.
- Хорошо, все равно что-то тревожно мне.
- Не волнуйтесь так, барыня, а то аж с лица спали, кушаньев на двадцать душ готово и наливки тоже. Если с меня все, то пойду я, ребята меня заждались, с четырех утра на ногах.
- Агриппина все знает?
- Как всегда, не извольте так переживать, все пройдет чинно.
- Ой, тебе откуда знать, человек-то какой! Небось, в Париже бывал, наверное, к устрицам приучен, а у нас чего - медвежий угол.
- Так я пойду?
- Иди, раз все сделано.
Меланья раскланялась и, переваливаясь как утка, с ноги на ногу, удалилась. Ее высокая статная фигура, закутанная в огромную клетчатую шерстяную шаль, скоро промелькнула в окнах.
- Груня, принеси еще подсвечников и побольше свечей парафиновых, а то восковые чадят очень.
Девушка бегом скрылась в темном коридоре, через некоторое время обеденная зала была ярко освещена, стол ломился от закусок, хозяйка, прохаживаясь, поправляла то скатерть, то тарелки, стоящие на красиво убранном столе.
Наконец послышался шум во дворе, и хозяин с дорогими гостями зашел в прихожую, гости о чем-то шумно говорили. Их было четверо: высокий худощавый мужчина с аккуратно стриженой бородой и усами и военной выправкой, одетый в сюртук военного образца - Яков Дмитриевич, генерал-губернатор; батюшка Спиридон, тучный высокий человек с мясистым носом и окладистой, чуть седеющей бородой; молодой человек, секретарь генерал-губернатора, некто Александр Фомич, модно стрижен и чисто выбрит, в новой белоснежной сорочке и черном сюртуке; Дима, мальчик лет десяти, сын Якова Дмитриевича. Ольга Спиридоновна раскланялась в глубоком реверансе и пригласила гостей пройти в зал.
- Матушка, нам бы с дел умыться, - шепнул хозяйке Петр Терентьевич.
- Все готово, - ответила барыня и кивнула Груне, стоящей чуть поодаль.
Мужчины проследовали за хозяином и вот через минуту румяные от прохладной воды, потирая руки, они рассаживались на диваны в чайной зале.
- Ну что, Петр Терентьевич, как в этом году урожай? - спросил Яков Дмитриевич.
- Хорошо, ржи и овсов сняли вдоволь, сеном тоже бог не обидел, хватит. Излишки поменял на пшеничку, не родится она у нас, на Алтае берем иль купцы ихние к нам везут.
- А охота как же, много пушнины взяли в прошлый сезон?
- Мои мужики хорошо промышляли, а вот соседи жалуются, что измельчал зверь в тайге.
- Ну уж, измельчал! Это лень русского мужика губит, ноги бить не хотят, - возмутился батюшка.
- Нет уж, вы не скажите, крепче русского мужика не видел я народа, ты к нему с добром - и он тем же отплатит. Говорят, ты, Петр Терентьевич, уважаешь мужика-то?
- Да, Яков Дмитриевич, как ни уважать! Ведь на нем все мое хозяйство держится, можно сказать и вся Россия, вот и хочется мне понять душу его. Жилы золотой, как другие, я не имею, хозяйством живу. Храму помогаю и своих крестьян не обижаю, избы рубим, какой женится, коровенку даю, и опять же надел земельный - пусть небольшой, но огород в нашем крае не последнее подспорье. Ольга Спиридоновна благотворительностью занимается, к Пасхе святой, к Рождеству подарки и праздники для детворы устраивает.
- Хорошие начинания, а я вот задумал в Красноярске школу рисовальную открыть, Сибирь-то - она огромная, в ней людей талантливых много, а искусству помогать надо. Детей мужиков на учебу брать будем, если бог одарил кого талантом. Наталья Петровна, супруга моя, одобряет эту затею, говорит, не хуже Петербурга учить станем.
Петр Терентьевич кивал головой в знак согласия, Ольга Спиридоновна вошла в зал и пригласила гостей к столу.
- Пройдемте к столу, откушать угощения.
- Подождем несколько минут, матушка, Степан Васильевич с минуты на минуту будут, - ответил хозяин.
Ольга Спиридоновна кивнула супругу и присела чуть поодаль на банкетку, мужчины продолжали нескорую беседу, наконец в дверь постучали, и барыня вышла в прихожую. Пришел Степан Васильевич, городской голова, мужчина небольшого роста, коренастый, с пышными усами и огромной плешиной на макушке, раскрасневшись, он влетел в дом, поцеловал руку Ольге Спиридоновне, поздоровался.
- Ну что, как? Не сильно Яков Дмитриевич меня бранит?
- Не беспокойтесь, все ладно, беседуют в чайной зале. Вы руки мыть будете? - почти шёпотом спросила хозяйка.
- Нет, из дому я, хотел Наталью Андреевну привести, но нездоровится ей, третьего дня под дождь на базаре попала, неможется теперь.
- Я вам Меланьиной настойки налью, все как рукой снимет, натрете, выпьет - и к утру отпустит.
- Ой, спасибо вам, голубушка Ольга Спиридоновна, век буду благодарен! На сносях она у меня, все сына ждем, три девки ведь бог дал.
- Держитесь, голубчик, все обойдется.
Степан Васильевич с хозяйкой вошли в комнату, беседующие оглянулись, приветствуя гостя кивком головы, весь день шла проверка, и мужчины уже виделись.
- Простите за задержку, супруге нездоровится, пришлось домой заскочить.
- Святое дело, ну, а теперь пожалуйте к столу, - пригласил Петр Терентьевич гостей.
Гости проследовали в столовую, накрытый стол встречал их разнообразием ароматов и угощений. К ним присоединились две дочери Киреевых – Татьяна, девушка девятнадцати годов, высокая стройная, со светлыми кудрями, поднятыми алой лентой, совершенно голубыми глазами со светлыми пышными ресницами, маминым остреньким носиком, вздернутым чуть вверх, обсыпанным очаровательными веснушками и пухлыми, совсем еще детскими, губками. Стройный стан ее был зашнурован в тугой шелковый корсет, в розовом пышном платье с ажурными воланами на груди и домашних шелковых туфлях в тон платью она походила на ангелочка. Софья - девушка помладше, к весне ей будет шестнадцать, она чуть пониже ростом, плотнее телосложением, в ней сразу чувствовалась сила. И похожа она была на отца – та же смуглая кожа, две толстые темные косы уложены калачиками вокруг нежно-розовых ушек, туманно-синие глаза, смотрящие насмешливо и заносчиво, пухлость щек и губ выдавали ее детскость. Девочка-сорванец - читалось в ее облике. Нежно-голубое платье, подобие платья сестры, совсем ей не шло, делая ее облик немного комичным.  Девушки раскланялись гостям чуть смущенно.
- Разрешите вам представить дочерей: Татьяна, - девушка склонилась в реверансе. - И Софья, - реверанс повторился, но глаз она не опустила.
- Очень приятно, Петр Терентьевич, дочери-то на выданье, привозите-ка вы их к нам в Красноярск на новогодние гуляния, пора такую красоту в свет выводить, - серьезно сказал Яков Дмитриевич.
- Спасибо за приглашение, непременно будем. А теперь прошу всех к столу, - ответил хозяин и пропустил дам вперед.
- Присаживайтесь, угощайтесь, все свое, домашнее, - принялась хлопотать барыня.
- Наслышаны мы в Красноярске о ваших обедах, дорогая Ольга Спиридоновна, говорят, знатная у вас стряпуха, - укладывая на колени салфетку, с хрипотцой в голосе сказал Яков Дмитриевич.
- Не нам судить, отведайте, что Бог послал. Вот, рекомендую для начала налим сибирский, рыба непритязательная, но в блюде очень недурна. Октябрина, подавай рыбу.
Девушки, что прислуживали у стола, поставили перед гостями глубокие деревянные миски, почти доверху наполненные кусочками налима с золотистой, совершенно прозрачной юшкой. Густой пар, исходивший от блюда, возбуждал желание незамедлительно откушать принесённое яство. Батюшка Спиридон взял деревянную ложку, которая лежала у левой руки, зачерпнул бульон и поднес ко рту.
- С прошлого обеда все мечтаю отведать еще вашего налима, уж больно нежна рыба.
Агриппина наполнила граненые стопочки на ножке брусничной наливкой и отошла чуть в сторону.
- Давайте выпьем за нашего императора, Боже его храни, слава Николаю II и многая лета, - чинно произнес Петр Терентьевич, вставая, гости поддержали хозяина, тоже встав со своих мест, и выпили налитое до дна.
Гости сели на места и закусывали малосолёной осетриной, кремовой с оранжевыми прожилками, хрустящим пупырчатым огурчиком со стойким ароматом душистого укропа, следом шел рыжик в сметане. Затем две-три ложки горячей налимьей юшки и вновь кусочек сига, жирного, совсем без косточек почти прозрачного, а щучина - это на любителя, к ней подход особый, она под картошечку хорошо идет, ее на потом оставили.
- Ну что, господа, давайте выпьем за гостеприимных хозяев этого дома, за их благой нрав! И пусть благополучие не покинет этот дом и его хозяев, - произнес Яков Дмитриевич, вставая.
Все последовали его примеру, встали и, согласно этикету, чокнулись стопками, выпили. Наконец гости расслабились и отдались трапезе полностью. Налим шел «на ура», батюшка Спиридон не уставал хвалить хозяйку и, причмокивая, посылал в рот одну за другой ложку золотистой юшки, кусочки рыбы разламывал ложкой и отправлял их следом за рыбным бульоном. Яков Дмитриевич с интересом разламывал кусочки рыбы и, попробовав несколько ложек юшки, принялся за рыбу, забыв о наливке. Агриппина наполнила стопки вновь.
- Давайте выпьем за здоровье нашего генерал-губернатора Якова Дмитриевича, - подскочил с места Степан Васильевич.
- Полноте, друг мой, что здоровье мне желаете - спасибо, но выпить надо за русского мужика, за его труды и душу! Вам следующим летом дорогу строить придется, а то после дождей грязь непролазная. Ищи, Степан Васильевич, карьер поближе, чтоб лошаденок не гробить по ходу работы, с хорошей галькой и до Казачинского села твоя задача дорогу вести. Землемеров весной пришлю, а там твоя работа, по плану три года тебе сроку, мужику опять работа не из легких, а дорогу строить необходимо. Енисей, конечно, летом хорошо, но скоро автомобили ездить будут да и по торговым делам времени жаль столько терять, а мне ваши товары как воздух в Красноярске необходимы.
Все призадумались, потом встали и, чокнувшись, опустошили стопки.
- Планы хорошие, дорога губернии нужна, я вот в прошлом году неделю до Красноярска добирался, распутица, грязь, медведи, а товар везти надо! А рыбу, мясо как доставить - все ведь испортится, - поддержал Петр Терентьевич гостя.
- И то верно, к нам в епархию лишний раз никто и не заглядывает, путь-то неблизкий, а так порой надобно со странниками поговорить, о мире узнать, а паломники? Им каково добираться? Конечно, господь справит, но, если бы дорога была, все легче, - сетовал отец Спиридон, поглаживая окладистую бороду.
Так за беседой миски опустели, в ход под рюмочку пошли блестящие рыжики, пупырчатые огурчики. Александр Фомич, молодой секретарь генерал- губернатора, казавшийся с ног до головы стерильным и каким-то ненастоящим, то и дело отправлял в рот тончайший ломтик окорока и, прикрыв глаза, млел от яркости вкуса, затем аккуратно промакивал уголки рта белоснежной салфеткой. Софья с большим интересом наблюдала за гостем, повторяя его движения салфеткой и придавливая в этот момент ногу сестры своей ножкой, Татьяна вспыхивала румянцем, но оставалась невозмутимой.
Девушки, что прислуживали у стола, принесли огромное блюдо с пельменями и поставили его в центр стола, заменили посуду плоскими деревянными чашками, выдолбленными из зрелого столетнего кедра. Макало и поливки в расписных утицах подвинули ближе. Налили по пятой стопочке кедровой наливки под пельмени, а в глиняные кружки - горячий взвар из мослов сохатого.
- Пельмени грибные, сдобрите их сметанкой с хреном и запивайте наливку взваром, хмель не так возьмет, и наутро в светлом разуме проснетесь, - Ольга Спиридоновна добавила в тарелку Дмитрия, сына Якова Дмитриевича, сметанную поливку, приглашая всех отведать новое блюдо.
- Невероятная у вас повариха, Ольга Спиридоновна, не обманул меня купец Грязнов Прокопий Иванович, когда так страстно рассказывал о ее кулинарных способностях. А моя супруга, Наталья Петровна, выписала повара из Франции, так мне его трюфеля ну даром не нужны, я вам скажу, они навозом пахнут, - рассмеялся Яков Дмитриевич.
- Говорят, французы лягушек едят? - застенчиво добавил свое слово Александр Фомич, не сводя глаз с Татьяны.
- Правда? - вырвалось у Софьи.
- Едят, едят, и сыры вонючие, и лягушек, -  расхохотался генерал-губернатор детской непосредственности молодой хозяйки.
Татьяна смутилась и опустила глаза, уткнувшись в тарелку с пельменями, Софья, напротив, с интересом слушала гостя.
- Давайте поднимем этот бокал за дам, Ольга Спиридоновна, за вас и ваших милейших дочерей, - вдруг выдал очередной тост молодой Александр Фомич, вскакивая с места и протягивая вперед стопку с кедровой наливкой, спиртное ударило ему в голову и придало смелости.
- А что, хороший тост, за дам! Степан Василевич, и за здоровье вашей милейшей супруги Натальи Андреевны, дай бог ей сына, - добавил отец Спиридон.
Мужчины чокнулись, поклонившись дамам, и залпом выпили.
- Ух, хороша наливка, градусов пятьдесят?
- Шестьдесят пять, - уточнил Петр Терентьевич.
Все запили наливку взваром, покряхтывая, и принялись за маленькие пузатые пельмешки, обильно поливая их сметаной с зеленью и хреном. Пельмень, попадая в рот, был чуть теплым от холодной сметаны, но попав на зуб, взрывался вкусным горячим ароматным бульоном терпко-грибного вкуса. Хотелось испытать это наслаждение вновь и вновь, раскусывая один пельмешек за другим, сдабривая его то тертым хреном со сливками, а то сметанкой с хорошей порцией укропа. Батюшка Спиридон потянулся за долькой свеклы, разжевал ее, сок брызнул на седую бороду, он ловко утерся, улыбаясь от удовольствия.
- Вот я вам скажу, господа, простая свекла, такую у нас в монастыре выращивают на всю зиму, а ведь нет в ней такого вкуса, как в этой! Ольга Спиридоновна, не иначе ваша стряпуха Меланья слово какое-то знает.
Хозяйка в ответ только улыбнулась. Потом гости пропустили еще по стопочке, выпили за здоровье детей. Батюшка не уставал нахваливать блюда, пока не опустошил тарелку и не откинулся на спинку стула, отпыхиваясь и поглаживая округлый живот.
- Надобно проветриться, да и усадьбу вашу интересно осмотреть. Петр Терентьевич, покажите хозяйство свое, говорят, вы сыроварню ставите, - пробасил городской голова Степан Васильевич, подкручивая длинный пышный ус.
- Покажу, чего не показать, молока у нас много, оно переработки требует, вот и решил я свои сыры варить, культуру с Кавказа выписал, жду, - ответил хозяин и встал из-за стола.
Гости последовали за ним, в прихожей они надели на сапоги калоши и вышли во двор. Барыня с дочерями остались в столовой.
- Матушка, не волнуйтесь вы так, гостям все нравится, - обняла Софья мать за плечи. - А молодой человек с Татьяны нашей глаз не сводит! - рассмеялась девушка, подшучивая над сестрой.
- Чего это ты выдумываешь? Может, это он на тебя смотрит, - надувая губки, ответила Татьяна и хотела было тронуть сестрицу за плечо, как Софья сорвалась с места и побежала вокруг стола, дразня Таню.
- На тебя, на тебя, я видела, и тост он тебе посвятил! - не унималась Сонечка.
Сестры кружили вокруг стола, не успокаиваясь.
- Девочки, перестаньте, вы же совсем взрослые, так и ведите себя как дамы, - пристрожила их мать.
В прихожей уже послышались голоса мужчин, и Татьяна, поправляя пышное платье, села на свое место, Софья плюхнулась рядом и получила щипок от сестры, в ответ она показала Татьяне язык.
- Девочки!!!
В столовую вошли гости с хозяином, раскрасневшиеся, они шумно обсуждали увиденное.
- Да, Петр Терентьевич, размахнулся ты - сыроварня на каменном фундаменте! На века строишь, думаешь, зятья дело твое продолжат? - Степан Васильевич удивленно размахивал руками.
- Да я еще и сам в силе, мне сорок второй годок только, думаю, еще лет пятнадцать потружусь. А там, глядишь, зять какой на себя заботу возьмет, дело-то стоящее, не варят у нас на севере сыры, говорят, молоко не того качества. А я эту теорию опровергнуть хочу, все материалы по сырам перечитал, изучил. Вот дождусь культуру и начну делать, а там травы в эксперимент пойдут, орехи. Найду свой рецепт, особый, и в Красноярск еще возить буду, а бог даст, и в Ново-Николаевск! Да у меня вон и Софьюшке это интересно, все со мной читает, изучает. А что? Может, и ей оставлю, девица она смышленая, справится, - ответил с гордостью хозяин.
- Ну, ты, друг мой, загнул – в Ново-Николаевск! Ближний свет, еще скажи, в Санкт-Петербург, - не унимался городской голова.
- А чего? Клюкву мою в меду, чернику, бруснику в самой Москве кушают и в Вену, на промышленную выставку, возил, одобрили. Так что сыр - товар потребный.
- Спор - штука хорошая, но не в этом случае. Сыр, конечно, для нас продукт новый, но и картошку Петр Великий не так давно в Россию привез, и Екатерина Великая из-под палки русского мужика заставляла ее сажать, а сейчас смотри, второй хлеб. Так что, Степан Васильевич, пусть Петр Терентьевич сыр варит, а мы покупать станем, - разрешил спор генерал-губернатор.
- Еще наливочки? - решив разредить обстановку, предложила Ольга Спиридоновна.
- Пожалуй, выпьем по единой, - ответил городской голова и прошел к столу, уселся в свое кресло, перекинув ногу на ногу, его хромовые начищенные сапоги отражали свет горящих свечей.
Все остальные гости и хозяин стояли чуть поодаль от стола, глядя в окно, откуда было видно угол будущей сыроварни.
- Рекомендую мятную, - предложила барыня, и Груня тут же наполнила стопочки и разнесла их гостям, Дмитрию и девочкам подали лимонад.
Мужчины чокнулись, произнесли тост за окончание спора и по предложению хозяина прошли в чайную залу. Софья как никогда прилежно села за рояль, раскрывая ноты, Татьяна, сложив руки на груди, приготовилась петь романс.
- Что у вас поют в будуарах, Александр Фомич, какие романсы? - обратилась Ольга Спиридоновна к молодому человеку.
- Много работы у нас, и будуаров мы не посещаем, но романсы я люблю, особенно «Я ехала домой», маменька моя чудно его исполняет, - ответил молодой человек, лицо его горело румянцем, а кончик носа смешно шевелился при разговоре.
Он то и дело утирал гладкие щеки носовым платком. «Не пара он Танечке, скучный, и наливка ему не в пользу», - подумала Ольга Спиридоновна, глядя на молодого секретаря оценивающе, в последнее время она часто думала о будущем дочерей и внимательно присматривалась к потенциальным женихам.
Софья вытянула шею и невольно улыбнулась, Татьяна опустила ресницы и кивнула сестре. Девушка опустила руки на клавиши, и зал наполнился музыкой, после долгого проигрыша запела старшая из дочерей купца Киреева. Ее голос то звонко набирал интонацию, а то почти затихал, передавая настроения романса, наконец, прозвучали последние аккорды, и в зале на несколько секунд повисла тишина. Аплодисменты, еще аплодисменты и широко раскрытые глаза гостей.
- Ольга Спиридоновна, у вашей дочери большой талант к пению, ей нужно на большую сцену, хотите, я поговорю в Петербурге с графиней Усмановой, она меценат и опекает молодые таланты, - восторженно сказал Яков Дмитриевич.
- Спасибо, мы подумает, но сцена - это совсем не для нас. С Танечкой занимался учитель пения, сосланный к нам из столицы, он ставил ей голос и обучал девочек игре на фортепьяно. Но чтобы петь в театре? Я думаю, это не для нас, - ответила Ольга Спиридоновна.
- Вы подумайте, зарывать такой талант в землю, это…
- Просим еще исполнить «Аве Мария», - вдруг попросил батюшка Спиридон.
- Батюшка, это же католические песнопения? -  ухмыльнулся в пышные усы Степан Васильевич.
- И что? Это музыка, а она никакой религии не мешает, верно?  Когда от души и красиво - все во славу Божию, правильно, Ольга Спиридоновна? - покачал головой священник возмущенно.
- Ваша правда, батюшка.
Хозяйка кивнула дочерям головой, Софья, полистав странички, нашла нужное произведение, и девушки начали петь на два голоса. Батюшка слушал, наклонившись вперед и вытянув мясистую шею так, что его тугой хвостик седеющих волос встал дыбом, напоминая хвост волка перед атакой. Он иногда отрывался от кресла, привставая и что-то бормоча себе под нос, словно подпевая девушкам. Генерал-губернатор слушал, чуть прикрыв глаза, Дмитрий откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Александр Фомич, раскрасневшись то ли от крепости наливок, то ли от смущения, не сводил глаз с обеих девушек. Ольга Спиридоновна исподтишка наблюдала за гостями, она была довольна их расположением и настроением.
Закончив арию, Татьяна объявила новый, недавно разученный романс, и спела его с таким подъемом и так выразительно, что у гостей захватило дух. После окончания девочки раскланялись и вышли из залы.
- Удивили, Петр Терентьевич, удивили. Город у вас далёкий от центральных дорог, но таланты видны во всем. Воздух у вас, что ли, такой? - продолжая хлопать, восторженно восклицал Яков Дмитриевич.
- Спасибо, пройдемте в столовую, - предложил хозяин, поблагодарив гостей.
- А что с трапезой, не закончили? - тихо поинтересовался молодой Александр Фомич у сидевшего рядом батюшки, по всему было видно, что его стало клонить ко сну после сытного обеда и пения сестер.
- В этом доме не так скоро, сейчас подадут жаркое, пироги и непременно картошку голландского сорта, - со знанием дела ответил батюшка.
Все так и вышло - гости зашли в столовую, а там, на столе, уже стояло огромное глиняное блюдо с румяными дымящимися рябчиками в красно-белой поливке, две плошки с картошкой, политой маслом и посыпанной зеленью, изрядные куски пирога с осетриной, капустой, луком и яйцом, икра осетровая и харюзовая стояла по центру. И еще множество мелкой закуски: грибы, соленья, плоская миска с окороком, салом и тонко нарезанной сохатиной, и, конечно, папоротник.
Все уселись на свои места, Агриппина налила мужчинам мятной настойки, дамам цветочной наливки, Дмитрию и Софье - хлебный квас.
- Мне очень хочется поднять этот бокал за талант, мое предложение остается в силе, Татьяна, вы девушка взрослая, посоветуйтесь с родителями, и если ваши намерения будут лежать к театру, я вам помогу. За ваш талант, милые барышни, - поднял рюмку Яков Дмитриевич.
Девушки кивнули в знак благодарности и присоединились к тосту.
Мясо рябчика под клюквенно-луково сметанной поливкой таяло во рту, даже суховатая грудка, пропитавшись кисло-сладкой субстанцией, растворялась на языке в несколько мгновений, мелкие косточки горой росли в тарелках гостей. Степан Васильевич, городской голова, подцепил вилкой папоротник и, отправляя его в рот, громогласно произнес:
- Вот ведь трава травой, все тайга им заросла, а в руках вашей Меланьи это просто шедевр, я свой Настасье говорю: «Посоли нам на зиму»! Она так насолила, что гольная соль, и запах не тот, совсем не тот. Ольга Спиридоновна, велела бы ты своей Меланье научить наших стряпух готовить-то так.
- Не любит она учить кого, нрав у нее крутоват, сама ее иногда боюсь, - улыбнулась хозяйка.
- А пироги-то какие - сочные, румяные! И чем она их пропитывает? Наелся, мочи нет, а все рука тянется, во грех вы меня, Ольга Спиридоновна, вгоняете, чревоугодие – это ведь грех большой, а оторваться мочи нет, - запричитал батюшка Спиридон.
- Не мучайте себя, я вам корзинку с собой соберу, и варенья крыжовенного баночку и меду нашего с орешками положу.
- Ой, спасибо, матушка, уважишь, ой, уважишь, когда еще так пообедать придется!
Яков Дмитриевич отломил от каждого пирога понемногу и, запивая взваром, с пониманием вопроса съел, словно сравнивая.
- Да, знатные пироги! Супруга моя, Наталья Петровна, считает, что русский стол без пирога - не стол, и даже нашего француза научила печь пироги. Так вот, что я вам скажу - таких сочных, да ароматных, с тонкой румяной корочкой пирогов я давно не едал. Хотелось бы мне заиметь такую стряпуху! Петр Терентьевич, не уступите ли вы мне вашу Меланью?
- Да что вы, Яков Дмитриевич, она женщина вольная, это у нее надо спросить, - ответил хозяин, глядя гостю прямо в глаза.
- Что ж, нравится мне твой подход, Петр Терентьевич! А можно ли мне увидать вашу Меланью?
- Да она, Яков Дмитриевич, уже давно дома, детей у нее пятеро, муж у нас конюхом работает, живет она далеко, - вмешалась Ольга Спиридоновна в надежде, что генерал-губернатор передумает.
- Так можно послать за ней, время еще не совсем позднее, - он вытащил из внутреннего кармана круглые серебряные часы и нажал кнопку.
- Агриппина, пошли за Меланьей и накрывайте чай в зале, - приказала барыня.
Девушка поклонилась и вышла. В ожидании стряпухи мужчины выпили еще по две рюмки мятной наливки, закусывали они грибочками, картошечкой, хрустели солеными огурцами. «Сколько же может съесть человек за раз вкусной пищи? Уму непостижимо», - думал батюшка Спиридон, поглаживая тугой живот.
Мужчины беседовали о делах, Татьяна и Софья, раскланявшись, удалились к себе, пригласив с собой дремавшего Дмитрия.
Гостям постелили на ночь в гостевой части дома, Дмитрий, уморившись за долгий день, хотел спать, и отец позволил ему удалиться.
- Мальчик совсем устал, десять лет - юный возраст для столь длительных путешествий, - сетовала хозяйка, провожая детей взглядом.
- В десять лет мужчина уже должен видеть, как делаются дела и привыкать к дисциплине, Дмитрий хочет быть офицером, поэтому такие испытания должны быть для него привычными. Он крепкий мальчик и любит учиться, - мягко возразил Яков Дмитриевич. - Так что вы давеча говорили, возили мед в Вену? - продолжил разговор генерал-губернатор.
- Да, мы поставляем в Европу клюкву, бруснику, чернику в меду, заливаем в березовые туеса, закрываем воском и везти можно куда угодно, спрос большой, а особенно на кедровый орех в меду и масло кедровое, ценнейший продукт, я вам доложу, - поддержал разговор хозяин.
- Да, богата наша Сибирь! А главное - вот оно, все под рукой, трудись, не ленись и накормит, и оденет…
В дверь постучали, в прихожей раздался шум. Ольга Спиридоновна заспешила навстречу. Меланья с заспанными глазами, закутанная все в ту же шерстяную клетчатую шаль, снимала грязные чуни и надевала калоши.
- Говорила, через кухню пойду, нет, барыня ждет, - ругалась она себе под нос.
Груня быстро схватила ее обувку и скрылась в длинном темном коридоре, ведущем на кухню. Ольга Спиридоновна вышла навстречу Меланье.
- Чего случилась, барыня? Не хватило чего?
- Нет, все хорошо, с тобой генерал-губернатор поговорить хотят, - шептала ей хозяйка.
Женщина сняла шаль с головы, накинула ее на плечи, поправила светлый платочек, повязанный концами вперед, и прошла за хозяйкой в столовую. Меланья поклонилась, приветствуя гостей, и встала чуть поодаль от стола.
- Здравствуй, Меланья! - начал разговор генерал-губернатор.
- И вам не хворать, ваше благородие, - ответила стряпуха.
- И правда, она не из робкого десятка, - рассмеялся Яков Дмитриевич.
- А кого нам бояться, мы, чай, у себя дома, - не понимая, что происходит, ответила Меланья.
- Ну ладно, к делу. Очень ты порадовала меня, Меланья, и удивила, больно вкусно у тебя все получается. Хочу предложить тебе поехать со мной в Красноярск, в дом ко мне на работу.
Женщина, немного помедлив, подняла на Якова Дмитриевича огромные карие глаза с пушистыми ресницами и уверенно ответила:
- Спасибо, батюшка, за предложение, но откажусь я. Муж мой, Савелий, тут при хорошей службе, деток пятеро, старшие вот к отцу Иоанну в церковноприходскую школу ходят, дом-пятистенок пять лет назад как поставили, да и родились мы здесь, могилы наших дедов-прадедов здесь. Как все бросить? Нет, не поеду я, ты уж не серчай, батюшка!
- Да, отказ веский, вижу, что женщина ты серьезная, с разумением ответ дала. Дай, хоть подарок тебе сделаю.
- Ну делай, барин, раз угодила, - пошутила Меланья.
Яков Дмитриевич поднялся со стула подошел к стряпухе, потом вынул из внутреннего кармана серебряные круглые часы, отстегнув от петлицы цепочку, и протянул их стряпухе.
- Вот, возьми! И спасибо тебе, Меланья, за удовольствие и характер твой настоящий!
- Благодарствую, барин, дорогой подарок! Видать, и у тебя душа не пустая, - поклонилась в пояс Меланья.
Она попрощалась и вышла в другую дверь, что вела на кухню.
Потом все пили кипрейный чай, ведя неспешную беседу в чайной зале почти до полуночи. Гости пробовали разные сорта меда - с ягодой и орехами, сравнивали, наслаждаясь вкусами. Рассуждали о сибирских просторах, погодах, политике.
А утром, после завтрака, часов в девять, когда за гостями прибыл экипаж, Меланья с Ольгой Спиридоновной преподнесли Якову Дмитриевичу две огромные корзины провизии, собственноручно собранные стряпухой. Мед с ягодой, разного вида варенье, сало, изрядный кусок окорока, вяленая сохатина, соленые грибы, три вида пирогов, наливки и особая ценность - подарок для Натальи Петровны, шипучее цветочное вино и черносмородиновый мармелад.
- Не хуже, чем у хранцузов, - пошутила Меланья, провожая гостей.

А дома ребятишки не отходили от сделанной отцом этажерки, все смотрели на потемневшие от времени серебряные часы с увесистой наборной цепочкой и думали: «Придет вечером матушка с работы, разрешит очереднику нажать заветную кнопочку, и на всю избу торжественно зазвучит мелодия «Боже, царя храни».