Что? Нету хозяина. Ушел. Что значит, кто это говорит? Я говорю. Как, не видишь? Под тубаретку гляди!
Ну во-от. Я и говорю. Ушел хозяин лучшего друга искать, ты же сам спрашивал, где, да что, почему давно его сказок не было.
Что значит, кто я? А то ты не знаешь! Гном я. В смысле, домовой. Да, не “почемукай” мне тут! Домовой. Зовут Гном. Про то Хозяин в своей сказке писал. Читай, коли любопытный.
Ну вот, я и говорю. Ушел он. Одни мы с Фомой. Котом, значит. И с канарейкой. А, и эта еще, на стене. Не люблю ее. Больно умная.
Ушел, и правильно. Тут ведь какое дело получилось. Был у него, у Хозяина то есть, лучший друг. Ну, ты помнишь. Лучшей не бывает. Ну, прям жили, как один. А потом другом этим беспокойство овладело мучительное. Решил, что лишний, что не нужный никому, и все такое. Много думал, значит. А потом думать перестал, сел на корапь и уплыл. Не знаю, какой корапь, с парусами. И название еще такое, готское, что ли. А, нет! Просто дижитация! Вроде. Или как-то так. Что-то, короче, про нацию. Да не в том дело, а в том дело, что корапь возьми и утони. Хозяин и решил, что все, каюк, нету его другана, сгинул на дне водоема. Горевать, не горевал, молча страдал. Ну, вот. А тут, не так, чтобы давно, но уже порядочно, прилетает голубь и приносит, здрассьтепожалста, письмо! Какой голубь? Да, обычный сизарь, дурак дураком, не в голубе смысел, в письме.
Ох. Я, эт, на тубаретку залезу, а то тебе неудобно слушать, шею, того гляди, свернешь.
Ну во-от. Письмо. От этого самого друга! Не утоп, говорит, я, выплыл из того Черного озера, по свету помотался, домой иду, стал быть, возвращаюсь. Ну, Хозяин обрадовался, спасу нет! С того дня то к одному окну бежит, то к другому, сквозняков напускал, кота с подоконников выжил, дверью туда-сюда щелкает, ждет. А друга и нет! А время идет. И толку с гулькин нос. Друга, того-этого, все носит где-то, никак, значит, прицел верный не возьмет, всё в сторону уводит. Только весточки шлет. Здрасти, мол, жив-здоров, только в очередную мороку залез, прибытие откладывается. Он, ведь, может, и мелькал в каком окне, только это ж надо знать, в каком, открыть вовремя, рукой махнуть, или свет, там, если ночь, поставить. А разве узнаешь? Окнов-то этих у нас, посчитай, за сотню, а то и поболе. А еще - на службу надо, и заботы домашние, а то еще чего. Вот и маялся Хозяин: вроде и радость, а на деле - мука-страдание. С лица спал, по ночам просыпается, и вообще, вздыхает.
Ну, я и решил, хрен, он и в Конотопе - хрен, а потому, редьки не слаще, надо что-то делать, хужей не будет. Против сердечной болячки у меня давно рецепт припасенный. Что? Краски с кистями? Не-е-е! Это от другого. А от этого самое верное: нажарить, значит, коклеток побольше, огурчиков с картошечкой, и - во-одочки. Непременно из-подо льду. Душевно рекомендую.
Ну, изготовил я снасть, Хозяина на кухню зазвал, и - после третьей - говорю: жизнь, она, понимаешь, имеет подобие палки сосновой. У их обеих по два конца, если конечно, не считать всяких сучков и паразитических ответвлениев.
Просто все до невозможности, а вы, говорю, вечно с выдумками, то одёжку перекрасите, то бороды отрастите, или например, наоборот, сбреете, тряпок на колья понавесите, а под всей этой-то декорацией, как трезвым рассудком посмотреть, все одна и та же мясная отбивная без заметных эволюций. Две руки, две ноги, выступы, или, в иной случае, впадинки, волоса там, где надо, и не надо, и ничего более. Короче, говорю, неладно что-то с этой вашей романтикой. Слова одни, звук пустой и праздный! Ты же посмотри, что вы из-за этих буковок делать попривыкли! А того пуще, вовсе не делать ничего, на одно бормотание полагаться.
Вот, говорю я ему, посмотри на куличей - а, надо сказать, что мы с Хозяином - первейшие по куличам специалисты... Ась? Что за куличи? Не что, а кто. Куличи. С Золотой горки. А, не суть, обожди, после расскажу. Вот, говорю, смотри на куличей! Ведь один же в один, то же самое переставление с места на место и бестолковейшее самокопание, благо, есть в чем копаться, одни оправдания. Тебе друг нужон? Нужон! Так иди и бери! Ноги в руки, струмент за спину и - друзья, до встречи! Куда? А куда пойдется! Дверь снегом завалило - в окно иди. В какое? Да какая разница! Ты, главное, иди, главное, не стой, дорога, она по кругу бежит, по-любому получится, что друга своего и догонишь. Каждый шаг, значит, приближает. Я так считаю, на своем личном житейском опыте. А он у меня - у-у-у - такой у меня опыт! Ну, вот, он и ушел.
Собрался, как следовало, и пошел себе. Теперь голубь мне письма приносит. От него. Да не от голубя, от Хозяина. Отписывает мне всякие дорожные приключения. Какие? Вот, ты приставучий!
Ну, вот, примерно, вышел он сначала, и чувствует, тяжело ему, трудно шагается. Огляделся он потщательнее, а на нем хламу понавешено, спасу нет. Которое барахло, как есть, мертвое, а какое еще даже шевелится. Это он, главношто, сам все насобирал и собой в дорогу попер! И ведь, иное, как ни посмотри, всё дрянь необъяснимая словами, а то и вовсе чистая зараза и вред организму. Идет он, значит, перебирает эту всю дребедень, и, ты думаешь, хоть что выкинул? Нет, пишет, раз взял, значит так оно и надо, буду нести, а то, вон, с другом-то как получилось, думал - пустое, а вышло - жизненной важный предмет! Так и прет. А что делать? Идешь - иди.
А вот еще, из интересного. Рассказывает, что, если, вот эдак, немного голову набок повернуть и глаза скосить, то видно становится, что ты не один идешь, а с тобою народу тьма тьмущая, и один другого чуднее. Кто в железе весь, кто - сущий бандит, по роже ежели рассуждать, а кто и вовсе из одних цифирок, но ничего, тоже существует, старается. И все идут, не жалуются, ага, улыбаются, давай мол, мы с тобой, шагай, не спотыкайся.
Или вот. пришел он в место. Смотрит - хорошо там. И сам не понимает, почему хорошо. Вроде люди обыкновенные, не больно-то лучше других, а то и наоборот, и дела как дела, и не обращает на тебя внимания никто особо, а - хорошо. Загадка! А потом он понял. Друг его тут был и кусочек себя оставил. Ну, это я так образно выражаюсь. Ничего он от себя не отрезал, конешное дело. Просто, как бы, отпечатались там его следы, и потому Хозяин туда, нет-нет, да и опять заглянет. Надежда, она штука камнедробительная.
Или однажды вышел он на большую улицу. Широкая такая. Красивая. Народ туда-сюда ходит. А Хозяин давай с народом говорить. Про важные вещи, самые важные, что на свете есть. Говорит, говорит, холод собачий, руки мерзнут, в голосе сип, в спине смятение. А они ходят. Туда, сюда. Зыркнут так, исподволь, и дальше идут. Пара детишек остановилась, и тех нянюшка отозвала, еще, мол, научатся чему. Но Хозяин, ничего, отстоял обещанное и подумывает еще вернуться, когда потеплее станет, вдруг, это народишко от мороза так окостенел и на сердце стал нечувствительный.
А намедни, еще прислал. Рассказывает. Идет, видит, юдоль скорбей. Ну, полная безнадега. То есть, совсем, представляете? Дай, думает, зайду, проявлю, так сказать, сочувствие. А там - свет! Да такой чистый, говорит, ровный, негасимый, какого и в золотых-алмазных дворцах не сыщешь. И еще вопрос, кто кому там сочувствие проявил. Может, Хозяину моему это даже нужней было, чем тамошним страдальцам.
Вот так и ходит от места к месту, от души к душе, от времён ко временам, от мысли к мысли, как от двери к двери. Мы с Фомой, конечно, скучаем. Про канарейку не знаю, она стихи почитает, и довольна, а про эту, которая на стене, никогда не поймешь, что она там себе высматривает. А я, все-таки, думаю, вернутся они. Оба. И заживем мы, как прежде, даже еще лучшей. А что?