Париж, сентябрь-октябрь 1807 года
Алекс всю поездку в Париж пребывал в мрачном настроении. Следы войны виднелись повсюду; они встречали русских пленных, видели разоренные городки и сёла. Но Франция весьма их порадовала осенними уютными туманами над полями. И перед ними одним пасмурным утром открылся Париж - город на холмах, разделённый широкой извилистой рекой, наполненный высокими готическими церквями вперемешку со зданиями недавней постройки; город надежд и отчаяния, "стоящий тысячи месс", как где-то читал Алекс; целый мир с садами, улочками, подворотнями, колокольнями, ветряными мельницами на холме Монмартр, под сиреневым предрассветным небом; центр тогдашней Вселенной.
Кроме графа Толстого, спутниками Алекса были трое молодых дипломатов: князь Григорий Гагарин, учёный-дилетант, часто изрекавший глубокомысленные сентенции на любые темы, будь то политэкономия, география, медицина или искусство; граф Карл фон Нессельроде, немногословный молодой человек в очках, чем-то похожий на сову обликом и весьма небольшим ростом - Алексу он едва доходил до плеча; и, наконец, барон Пауль фон Крюденер, белокурый и сероглазый юноша, который Бенкендорфу кого-то неуловимо напоминал своим невзрачным острым лицом и хитрым, лисьим разрезом глаз. Нессельроде и Крюденер были лучшими друзьями и, как это часто происходит, постоянно подшучивали друг над другом, используя малопонятные словечки и фразы - преимущественно на латыни. На третий день Альхен узнал, что известная сочинительница мадам Жюли де Крюденер приходится Паулю родной матушкой, и больше на эту тему его спутник распространяться не стал. Мало-помалу, уже на подъезде к Парижу, Алексу удалось разбить дружеский дуэт, так как общество Гагарина ему порядком наскучило. Князь, ужаснувшийся тем, что "эти немцы спелись между собой", решил держаться от них в стороне. Бенкендорф как-то даже разоткровенничался с Паулем, который, будучи сам остзейцем (но в Остзейском крае ни разу не бывавший), признался:
- Ты как мать моя. Не мытьём, так катаньем всё выпытаешь. Итак, вот тебе история моей жизни. С Карлом мы вместе учились, - он показал на мирно спящего Нессельроде. - Он при моём папе в Копенгагене начинал служить. Мать с сестрой уехали от нас. Я вырос с отцом. Когда мне было восемнадцать, его хватил удар, и он умер на моих руках. Я остался de facto сиротой. Денег у меня было мало, а потом ещё долгов понаделал. Я сел играть. То густо, то пусто. На еду иногда не хватало. Потом чёрт меня угораздил влюбиться в одну... В неё уже докторский сын был влюблён. Решили драться. Дело хотели замять, но мой секундант настоял на дуэли. Я убил своего соперника. Пришлось бежать. Вот такие дела.
- У каждого из нас есть что скрывать, - философски заметил Нессельроде, проснувшийся от разговоров.
- Таков наш Путь, - проговорил Алекс.
Люди часто доверяли ему свои секреты. Так и он доверил своим спутникам свои.
- Слушай, - спросил его Крюденер. - Я, как видишь, тоже балт и от кузенов слышал о Ливонском Деле.
- Если оно сбудется, то будет слишком красиво, - усмехнулся Алекс. - Но я пессимист.
- Я тоже.
Потом они начали обсуждать женщин. К удивлению Алекса, у его новых друзей, показавшихся ему с первого взгляда "ботаническими юношами", женщин перебывала куча. Особенно у Крюденера.
- Чувствую, мы едем туда, куда нам нужно, - пошутил Бенкендорф.
- Я слышал, у парижанок есть в ходу жест, - присоединился к разговору граф Нессельроде. - Когда ты пожимаешь руку даме, и она надавливает средним пальцем тебе на ладонь, это значит, что она на всё согласна.
- Какие-то масонские знаки, - сказал заинтригованный Алекс. - Спасибо, что предупредил. А то бывает...
И он рассказал историю со Степанидой Николаевной в Богом забытом Чебаркуле на Урале, случившейся во время его путешествия по России. Жена одного из гарнизонных офицеров не знала французского языка и не сразу поняла, что от неё хотел Бенкендорф. Но, когда они достигли взаимопонимания, то он испытал ни с чем не сравнимое удовольствие в её объятиях.
Потом, слово за слово, он рассказал о своих странствиях по России и по Кавказу. О войне не упоминал. Зачем? Сказал только:
- Под Аустерлицем я не был. Но под Эйлау я видел ад. Меня, однако, даже не зацепило.
- Здесь зацепит, - вдруг мрачно сказал Крюденер.
Из Парижа посольство довольно быстро переместилось в Мальмезон, ибо там располагался двор Наполеона. Их ожидал парадный прием длиной в несколько часов, во время которых Бенкендорф запомнил всех "новых аристократов", в том числе, и самого Наполеона, совершенно не впечатлившего его. Алекс быстро нашел общий язык со своей соседкой слева, мадам Дюшанель, не слишком молодой брюнеткой, рассказавшей "этому русскому" обо всех и вся. Через некоторое время началась декламация. На невысокую сцену, установленную в центре приёмной залы, поднялась, наверное, самая прекрасная женщина, какую Алекс видел за двадцать пять лет своей жизни. Одетая в просторное платье с этрусским орнаментом, блистающая украшениями в античном стиле, которые на любой другой даме смотрелись бы грубовато, а на ней были в самый раз, высокая и откровенно полная, но не обрюзгшая брюнетка читала монолог Федры из одноименной драмы Расина. Глаза её, чёрные, как непроглядная ночь, блистали, лицо выражало всю глубину страсти и отчаяния. Алекс не мог отвести от неё взгляда и даже после того, как она удалилась с подмостков, не изменил своей позы и выражения лица, воображая её наяву. Из оцепенения его вывел весьма чувствительный толчок в ногу. Спутница, раздосадованная его невниманием, прошептала:
- Очнитесь уже, наконец! Да, мадемуазель Жорж - самая талантливая из наших актрис, но вам, барон, вредно на такое смотреть.
- Кто она такая? - спросил Алекс, рассеянно глядя на мадам Дюшанель.
- Маргарита Жорж, наша звезда драмы, наверное, лучшая из всех, - с неохотой отвечала дама.
"Она должна стать моей", - решил про себя Алекс, и потом, оглядывая подтянутую, суховатую фигуру своей спутницы, глядя в её лукавые карие глаза, он подумал: "А пока мадемуазель Жорж мне не принадлежит, ограничусь кем подоступнее". Дама всё поняла по его коронному взгляду "укротителя диких зверей". Она обладала качеством, которое сполна оценил в её соотечественницах Бенкендорф - понимала определённые мужские намерения без лишних слов, не ожидая, что её принудят или не оставят другого выхода. Когда все уселись ужинать, она пожала ему руку под столом и пригнула средний палец. Вскоре они вышли из-за стола под предлогом, что мадам Дюшанель вознамерилась показать своему спутнику великолепный сад, посаженный самой императрицей Жозефиной.
- Выбирайте сами, Alexandre, - шепнула она ему, когда они отошли на дальнее расстояние от дворца. - Беседка, розарий, чаща, лабиринт. И, если можно, так, чтобы мне не пришлось ложиться на траву. Нынче сыро, а на мне такое тонкое платье.
- Розарий - это романтично, - произнес ей в тон барон. - Лабиринт - место уединённое, но найдем ли мы из него выход? Беседки, боюсь, все заняты, - много кто вышел прогуляться.
- Что ж, попробуйте меня догнать... - и мадам Дюшанель, которую, кстати, звали Полиной, свернула с аллеи в какие-то кусты и перешла на бег, смеясь. Алекс настиг её у дерева, прижал своим телом к стволу, покрыл её лицо, шею и грудь жадными поцелуями и, подбадриваемый её стонами и фразой "Ну же, не тяните, мне становится холодно!", овладел ею. Во время соития он представлял себе обнаженную мадемуазель Жорж и довольно быстро и бурно кончил. Его дама ещё не успела прийти к экстазу. Пришлось искупать свою "вину", лаская её между ног. Когда и она получила от их близости желаемое, то прошептала:
- Вы оправдали мои ожидания и даже превзошли их. Надо вас кое с кем познакомить.
- Познакомьте меня с мадемуазель Жорж, - проговорил Алекс, застёгивая панталоны.
- Alexandre, зачем вам какая-то актриса? Да я с ней и не общаюсь, - с улыбкой произнесла его любовница. - Если вы аристократ, то вам нужно общество получше. Я достану вам приглашение в салон мадам Савари.
- Супруги вашего посланника в нашей столице? - живо откликнулся Бенкендорф.
- Да, - подтвердила она. - И я думаю, вам с ней следует установить отличные отношения.
Вечером того же дня Алекс, не думая ни о чём другом, кроме мадемуазель Жорж, пытался написовать по памяти её портрет. Выходило всё не то. Он изорвал несколько листов. Образ этой актрисы в античном платье, с лицом неумолимым, на редкость правильным и огромными сияющими глазами затмил все прочие - и печальные очи Анжелики, и плотоядную улыбку принцессы Като - тех, о ком он мог только мечтать. Здесь же, если постараться, мечта может исполниться. Алекс был уверен в себе и в собственной привлекательности. Эту крепость взять можно. Неизвестно, сколько продлится их посольство, но за это время Маргарита должна пасть перед адъютантом русского посланника, как падали менее интересные ему женщины.
От раздумий и попыток рисовать его отвлекла записка. Он развернул бумагу - мелкий, острый, явно женский почерк извещал его: "Ваш слуга ужасен! Где вы таких находите? Он в пьяном виде ошибся дверью и залез в мои апартаменты, сбив всё на своём пути и перепугав моих горничных до полусмерти. Из-за этого шума я проснулась и больше не могу уснуть, а у меня завтра, между прочим, премьера! Сделайте с этим негодяем что-нибудь, прошу вас - выставите вон, накажите - но чтобы этого не повторилось. Искренне ваша, М."
Алекс, прочтя эту записку, задумался вовсе не о своем лакее Жозе, французе, взятом вместо Карлиса. Сей Жозе был хитрым малым, но своё дело знал лучше латыша. Единственный недостаток - пьяница, каких свет не видывал. Судя по всему, оказавшись в родимых краях, он решил отметить своё возвращение бурным возлиянием и причинил некоей даме массу неудобств.
Но кто же написал записку? Имя на "М"... Упоминание о "премьере". Неужели это мадемуазель Жорж? Алекс немедленно кинулся отвечать. "Приношу мои самые искренние извинения", - начал он. - "Но, увы, я не могу ничего сделать с моим несносным слугой, так как именно благодаря ему я получил шанс познакомиться с вами". "Ну, лети с ответом, вернись с приветом", - сказал он про себя на следующее утро, лично передавая послание в руки горничной мадемуазель Жорж. Та уже уехала в Париж, и Алекс последовал туда же, в экипаже мадам Дюшанель, тоже направлявшейся в столицу.
Русскому посольству предоставили целый особняк, неплохо выглядящий и изнутри, и снаружи. Алекс попал в салон мадам Савари, дамы уже весьма пожившей, родом с Карибских островов и поэтому обладающей экзотической креольской внешностью. Несмотря на то, что недавно госпожа Савари разменяла четвёртый десяток, одевалась она как юная девушка и вела себя соответственно своим нарядам. Впрочем, стремясь подражать девицам, она не имитировала скромность и стыдливость. Бенкендорф был приглашен в её спальню чуть ли не в первый же его визит к ней. Потом он часто заходил сюда и познакомился со многими влиятельными женщинами. Но мысли его занимала только одна, которая в подобных салонах никогда не показывалась. Он стал завсегдатаем театра La ComИdie FranГaise, видел её несколько раз в неделю, играющую различные роли. Трагедии у неё получались прекрасно. Своим появлением она "подтягивала" до своего уровня и других актёров, задействованных в пьесах. "Неужели она сама пережила все эти страсти, которые изображает на сцене?" - думал Алекс, наслаждаясь её игрой. - "Как бы мне хотелось лично узнать это".
***
Граф Пётр Толстой не церемонился ни с главой Франции, ни с министрами, а Наполеон был слишком умён, чтобы злиться на этого "солдафона". Ведь его выбор в качестве посланника - тонкая игра "византийца" Александра, желавшего подразнить давнего соперника и новоиспеченного союзника. Гораздо больше императора Франции настораживали приближенные Толстого. Особенно его адъютант, который начал вести слишком активный светский образ жизни. Его везде видят. О нём говорят. Глава полиции Фуше недавно выяснил, что этот Бенкендорф интересуется мадемуазель Жорж. Несмотря на то, что Наполеон ныне пренебрегал этой актрисой, на его вкус, чрезмерно растолстевшей за эти три года, в глазах всех она всё ещё считалась его любовницей. И могла что-то да знать...
- Установи за ним наблюдение, - приказал он Фуше. - Если зайдёт слишком далеко, можно его и припугнуть.
- А можно и убрать, - отвечал его министр полиции. - Этот русский с немецким именем - небольшая сошка, у него даже нет никакой должности при посольстве, а Париж - город опасный, по подворотням лучше не ходить.
Его повелитель думал о другом и лишь рассеянно кивнул в ответ.
- Да, и достань мне Жорж. Или нет, лучше скажи ей, чтобы она была поласковее к русскому ценителю её талантов, - усмехнулся Наполеон. У него уже возник план. Пусть актриса вытрясет из этого наивного полковника все секреты.
- Составь на этого барончика досье. Вдруг он непростая птица? - сказал Бонапарт вслед удаляющемуся Фуше.
Эти русские - непростые соперники. Бонапарт это знал. Им повезло с умным государем, надо сказать. Александр, наверное, хитрее всех, даже англичан. Поэтому Наполеон и решил заключить с ним союз. Силой Россию сейчас не победишь.
Потом Наполеон вернулся к бумагам. Савари писал из Петербурга, что там, похоже, назревает заговор против императора - в пользу женщин из династии Романовых. В числе первых кандидаток на престол называют четвёртую незамужнюю сестру государя, великую княжну Екатерину. Ей всего девятнадцать лет, но она умна не по годам, отлично разбирается в политических вопросах и даже в военном деле, популярна среди Гвардии, хороша собой - словом, такая русская "королева Луиза", только ума в ней куда больше, чем в этой прусской кукле, вообразившей себя вершительницей судеб Европы и спасительницей Отечества. Александр, должно быть, опасается такой соперницы. Замуж, как писал Савари, не собирается выходить по той причине, что её неумеренные амбиции не позволяют ей становиться правительницей какого-то захудалого клочка Европы. Говорили, правда, что она не так давно хотела стать четвёртой женой императора Франца, но брат её отговорил. Во Франце, очевидно, её привлек лишь титул. Итак, если Екатерина не хочет замуж за абы кого, а брат её наверняка боится, то почему бы не предложить ей стать императрицей Франции? Наполеон решил попросить Савари выслать ему портрет великой княжны.
Вопросы престолонаследия волновали Бонапарта столь же, как и императора Александра. Жозефина, его верная подруга, не родила ему детей. Кроме того, Наполеону хотелось доказать свою причастность к монаршьим династиям. Можно сколь угодно устраивать пышные церемонии, сажать на опустевшие троны итальянских и германских княжеств и королевств членов своей семьи - его всегда будут считать "корсиканским выскочкой", даже те, чьи армии он давил, как ореховую скорлупу. Родство с могущественными Романовыми, ребёнок, рождённый от него принцессой крови - залог того, что его завоевания, корона, трон, Империя - это не химера, не каприз судьбы, а нечто неизменное и прочное. Укрепив свадьбой с русской великой княжной союз, Бонапарт сможет покорить Англию и Испанию окончательно и поставит на колени Австрию. Россия продолжит завоевания на Востоке, став его вассалом. И так, постепенно, Наполеон захватит весь мир. Эта мечта преследовала его с детства, когда он читал истории завоеваний Александра Македонского и Юлия Цезаря. Нынче она близка к исполнению.
***
Маргарита сидела в гримерной La ComИdie FranГaise, стирая с лица густой слой белил и румян, призванный сделать её яркую внешность ещё ярче, так, чтобы её лицо было видно даже с галерки. Сняла и диадему Меропы, и браслеты, и тяжёлые серьги-кольца. Процедуру разоблачения прервала её горничная Иветта, принёсшая цветы - розы, алые, как кровь - опять от этого русского, наверное. Вот прицепился как хвост! Хуже филёров, ей-Богу. Хоть говори Луи, чтобы нанял людей дать ему по шее. Сейчас Марго не была настроена на очередной роман. Кроме того, Луи ясно дал ей понять, что устал от присутствия других мужчин в её спальне и что они накопили достаточно денег - в том числе и благодаря ей - чтобы вдвоём уйти со сцены и купить ферму в Нормандии, как мечтали давно. Её мать, к которой этот русский полковник уже успел нанести визит, небось, уже наболтала ему о ней не пойми чего.
Марго открыла письмо, приложенное к букету. Не очень ровные строчки; мелкий, но широкий почерк; какие-то стихи. В тексте пара ошибок, а мадемуазель Жорж терпеть не могла малограмотных. На другом листе обнаружила свой портрет тушью. Неплохой, хоть весьма приукрашенный. Интересно, он сам нарисовал? Мать вчера говорила про этого типа: "Такой любезный! Так хорошо выглядит! Сразу понятно - граф или князь. Не упусти своего шанса!" Актриса только усмехнулась - каких только князей и графов у нее не было. И князь Сапега, престарелый поляк, потерявший с ней остатки своего хрупкого здоровья. И граф Меттерних, посол Австрии. Хоть и граф, но ей почти ничего не дарил, только выел вконец весь мозг, она даже толком играть не могла в период их романа. Букет Марго приказала поставить в вазу, а письмо решительно скомкала, желая отправить в мусор. Только портрет оставила. Тут опять явилась горничная, сообщив, что к ней явился господин Арман, шеф тайной полиции. Она его знала. Как-то жандармы выручили её из большой передряги, и теперь она предпочитала их слушаться. Что нужно ему на этот раз?
- Вижу, у вас появились новые поклонники? - проговорил её приятель, войдя к ней.
- Может быть. Я им счёт не веду, - пожала молодая женщина пышными плечами.
- Александр фон Бенкендорф, - прочёл Арман имя на конверте. - Я бы на вашем месте был с ним полюбезнее.
- Чем он отличается от других? - Марго выдернула из своих густых чёрных волос позолоченный испанский гребень, начала собирать их в повседневную прическу.
- Он флигель-адъютант русского царя. Должен быть богат. Очень богат, - со значением проговорил жандарм.
- Любезный Арман, я что, похожа на нуждающуюся? - усмехнулась мадемуазель Жорж.
- Как приятное дополнение - ему двадцать пять лет, он строен, высок и смазлив, так что наши дамы отдаются ему вполне добровольно, - продолжал Арман, разглядывая украшения на туалетном столике.
- Намёк поняла, - актриса повернулась к нему. - Мне опять следует послужить на благо Империи.
- А вы понятливая. Впрочем, думаю, вы не пожалеете. Мальчишка в вас влюблен, настолько, что об этом скоро узнают все. Вам остаётся ему подыграть. И соглашаться на всё, что он ни предложит.
- Что он может предложить? - с интересом посмотрела на него своими ясными тёмно-карими глазами Марго.
- О, этот - всё, что угодно. Русские - они такие. Забросает вас драгоценностями и шалями... - начал Арман.
- Я устала от денег. Предпочитаю успех, - перебила его Маргарита.
- Он может предложить вам поехать с ним в Россию. Соглашайтесь. Там мало хороших актрис, ангажемент платят щедрый, и успех будет вам обеспечен. Если будете совсем хорошо играть, этот барончик ещё, чего доброго, сделает вам предложение.
- На таких, как я, не женятся такие, как он, - скептически произнесла актриса.
- Поверьте мне, мадемуазель Жорж. Я много русских перевидал. Они сумасшедшие - и на войне, и в мирной жизни. Всякое может случиться, - уверил её Арман.
Вот эту фразу "Всякое может случиться" мадемуазель Жорж ненавидела. Эта дочка капельмейстера из Амьена всегда желала нормальной, предсказуемой жизни. А получалось всегда, как в тех пьесах, в которых она играла. Сплошь драма.
- Я подумаю, - заявила она. - Сначала хочу посмотреть на этого... как его?
- Бенкендорфа, - подсказал ей Арман.
- Точно. Я поищу его имя в Готском альманахе.
Марго было не привыкать выполнять подобные поручения. Слишком рано она узнала, что мужчины готовы с легкостью расставаться со своими деньгами за любовь или даже иллюзию любви. Но ей надоела такая жизнь, честно говоря. Этот полковник, умеющий хорошо рисовать, будет последним. А потом она выйдет за Луи Дюпора, терпеливо прощающего ей всю эту череду любовников, и всё наладится.
***
Алекс, тем временем, вовсе не жил монахом. Он посетил все увеселительные заведения в Париже, кроме игорных домов, в которые зарёкся заходить. Редкую ночь он проводил в здании посольства. Но и про мадемуазель Жорж Бенкендорф не забывал. Ощущение того, что за ним следят, он приписывал нервозности и думал, что чёрные силуэты людей, поджидавшие его у дома актрисы - всего лишь плоды его фантазии.
Однажды он отправился в театр вместе с Паулем, и они посмотрели на Марго в роли королевы Марии Стюарт. Всё действие Алекс спрашивал приятеля - как, мол, ему игра и внешность мадемуазель Жорж?
- Талантлива, бесспорно, - проговорил фон Крюденер. - Что же касается наружности... Она мне напоминает фигуры, которые помещают на носы кораблей. Издалека такая монументальность красива, но вблизи... Ты когда-нибудь видел её вблизи?
- Всё с тобой ясно. Ничего не понимаешь в женской красоте, - махнул на него рукой Алекс.
В антракте к нему подошел один очень хорошо одетый господин лет тридцати, красивый и стройный блондин с чем-то неуловимо демоническим и хитрым в лице.
- Вижу, вас очень интересует мадемуазель Жорж. Из-за этого вы очень интересны местным филёрам. И, кстати, забыл представиться - так спешил вас предупредить. Я граф Меттерних.
Глаза у этого графа были как у Анж Войцеховской - ярко-синие, пронзительные. Вообще, чем-то он был неуловимо похож на неё - то ли манерой держаться, то ли выражением лица. Алекс представился и спросил:
- А не вы ли австрийский посланник?
- А не вы ли адъютант российского посланника? - задал встречный вопрос его собеседник.
Алекс посмотрел на его руки - красивые, ухоженные. Золотое обручальное кольцо на левой руке. И ещё один, странный перстень на среднем пальце - в виде змеи, кусающей собственный хвост.
- Здесь все за всеми следят, - сказал Меттерних, когда они последовали на свои места. - Осторожнее ходите по тёмным переулкам. Моему секретарю так недавно вставили кинжал в живот.
- Почему вам так важна моя безопасность? - усмехнулся Алекс.
- Если хотите, то я побуду вашим ангелом-хранителем, - в тон ему отвечал посланник, приказывая подавать шампанского. - А что касается мадемуазель Жорж... Если желаете её завоевать, то цветы и записки в этом деле не помогут. Держите наготове ваше золото. Судя по всему, у вас его не так много.
- Я что, похож на нищего? - вскинулся Бенкендорф.
- Вы не богаче меня. А я в один момент понял, что тратить деньги лучше на театр, а не на спектакли, устраиваемые в собственной постели, - витиевато выразился граф.
Видя негодование в зелёных глазах своего собеседника, он поспешил добавить:
- Вижу, вы сейчас готовы обвинить меня в оскорблении чести дамы. Напомню вам, что защищать нужно честь той, у кого она имеется. У неё чести нет. По сути, она такая же проститутка, как и те, что выставлены на продажу в местных публичных домах. Только масштаб иной.
- Довольно! - вскричал Алекс. - Вы грязный сплетник!
- Ничуть. Я ваш ангел-хранитель, - повторил Меттерних и проговорил шепотом ему на ухо:
- На кого-то из ваших готовится покушение. У меня есть связи в департаменте полиции, я знаю, о чём говорю. Скорее всего, будут имитировать ограбление. Свидетелей они оставлять не любят, поэтому вы или ваши коллеги могут закончить, как наш несчастный Венцель фон Келлерманн. Что касается актрисы, она работает на жандармерию. Когда я это выяснил, меня, естественно, выставили вон из её будуара. Так что лучше любуйтесь на Марго издалека. Говорю вам как друг.
Алекс, надо сказать, слушал его невнимательно. А Клеменс фон Меттерних не врал, как оказалось позже. Сейчас же барон думал о нём только так: "Подлый австриец, жаль, что он дипломат, а то бы я его к барьеру поставил". Вскоре он с ним расстался.
Меттерних смотрел на нему вслед с некоей печалью - этот офицер, наверняка, проявил себя храбрецом на полях сражений, а тут влюбился в шлюху и жандармскую подстилку - и пропадёт ни за грош, истечёт кровью в глухом переулке близ Saint-Michel, и поминай как звали.
***
Вечером Алекс был счастлив - ему пришла записка от мадемуазель Жорж, в которой она назначала свидание. Он покрыл её поцелуями, счастливый, как никогда. Еле дождался назначенного часа, привёл себя в полный порядок и направился на свидание по такому знакомому маршруту.
Через три переулка перед ним выросло несколько оборванцев.
- Эй, красавчик, закурить не найдётся? - спросил один с вызовом в голосе.
- С собой не ношу, - ответил Алекс, разведя руками.
- Ну что ты так нас не уважаешь. Хотя бы несколько су на дешёвый табачок будет? - проговорил ещё один, пониже ростом.
- Заработай, - дерзко кинул ему в лицо барон.
- Что ж ты за такое надменное дерьмо? - приблизился к нему третий амбал в два раза больше Алекса.
- Аристократишка, наверное, - поддакнул кто-то.
- Да он с акцентом говорит. Немчик, как пить дать, - проговорил кто-то слева. Алексу показалось, что пришло куда больше людей, чем он сперва заметил. Он вспомнил, что забыл дома пистолет. Придётся надеяться на кулаки.
- Обыщи его, Фажоль. Небось у него водится кое-какое золотишко, - приказал атаман шайки.
Самый мелкий приблизился к нему, чтобы порыться в карманах. Алекс сбил его ударом в бок. Это стало сигналом к началу драки. Его взяли в кольцо десять человек. Против такой силы ему было нечего противопоставить, хотя сопротивлялся он храбро. Но его сбили с ног и этим не ограничились - колотили по голове, спине, двинули в челюсть, и вскоре, когда он уже лишился чувств, пошарились по карманам и выгребли оттуда всю мелочь. Он застонал, пытаясь встать на ноги. Это его чуть было не погубило.
- Кончай его! - крикнул кто-то сверху. Один из грабителей вынул бритву и располосовал ему горло чуть повыше кадыка. Потом все быстро убежали с места преступления.
Алекс нашёл в себе силы встать. Тело болело ужасно, но на ногах он держался. Рана на шее кровоточила, в глазах потемнело. Он зажал разрез шарфом и побрёл, сам не зная, куда. С неба ему светили дерзкие звёзды, в голове все путалось, его шатало из стороны в сторону, но он не останавливался. Редкие прохожие принимали его за пьяного и переходили на противоположную сторону улицы.
Наконец он оказался на пороге квартиры своей возлюбленной. "Господи!" - всплеснула она руками. - "Вас... вас избили?" Она кинулась отирать ему лицо, заплывшее от синяков, а потом разглядела зияющую рану на горле и чуть в обморок не упала. Алекс не мог произнести ни слова, только неразборчиво хрипел, и от этого кровь шла ещё сильнее.
- Иветта! - окликнула Марго свою служанку. - Иветта, быстрее зови Мориса. Пьяный он, трезвый, с девкой он или без, пусть бежит сюда немедленно. Скажи, у меня человек тут помирает.
- Потерпите, миленький, - она чуть не плакала от жалости к этому молодому человеку, на которого ей указал Арман, гладила его по слипшимся от крови рыжим волосам, ощупывала его кости. Марго немного училась медицинскому делу - лет в четырнадцать, до того как уйти на сцену, провела несколько месяцев в одном женском монастыре, там монахини и послушницы как раз помогали больным и увечным. Обнаружила, что у него сломано четыре ребра.
Альхен пытался ей улыбнуться. Перед глазами у него всё плыло от боли, но даже стонать не получалось. Его начал бить озноб.
- Как же вас так? - она снимала с него окровавленную одежду, промакивала раны. - Отдали бы им, что просили, и всё обошлось бы. Они такие. Как говорится, храбрость воина - ничто перед коварством преступника.
Он положил свою холодеющую руку на её запястье. Слёзы показались в его глазах. Потом Алекс лишился чувств.
Морис Сент-Поль, студент иcole Medicale последнего года, явился, пошатываясь с жестокого похмелья.
- Ну, Марго, что у тебя там... - он приблизился к пострадавшему, увидел открытую рану, через которую можно было увидеть внутренность гортани, и выругался.
- Спаси его, - взмолилась молодая женщина.
- И он что, ещё живой? - изумленно глядел Морис на потерявшего сознание Алекса. - И сонная артерия не задета, хочешь сказать? В рубашке родился.
- Ты сможешь это зашить? - деловито спросила Марго.
- Постараюсь. Он без сознания, так-то лучше. Но если он у меня помрёт на столе, чур, с тебя уговор, - сказал он скороговоркой.
Потом Морис, хлопнув Иветту по заднице, приказал нести нитку с иголкой и начал зашивать Алексу разорванную гортань. Через два с половиной часа операции он, вытирая с рук кровь, сообщил:
- Всё. Дальше заживёт как на собаке. А где ты его нашла, и кому так не повезло?
- Адъютанту русского посла, - проговорила Марго, отирая Алексу лицо мокрой тряпицей.
- А, филёры, - равнодушно произнёс без пяти минут доктор медицины. - Хорошо, что я был дома. Они любят их брата резать. Думают, что у них водятся какие-то секреты. Ну, я пошел. Если у него поднимется температура, дай мне знать.
Алекс очнулся на следующий день, не осознавая, где он и что здесь делает. Марго лежала с ним рядом. Его глаза опухли, горло болело очень сильно, он даже говорить не мог. За одну ночь он онемел. Потом припомнил всё, что случилось: десятеро человек пинают его, как мячик, по грязной брусчатке; он бредёт по переулку, под злыми звёздами; и вот дом, и тёплая гостиная, и женщина, в объятья которой он падает, и кто-то чёрный и страшный зашивает его тело, и над всем этим - граф Меттерних с пронзительными глазами духа огня, говорящий: "Я же предупреждал".
- Очнулся, - Марго светло улыбнулась ему.
Он улыбнулся ей в ответ непослушными губами, попытался что-то сказать, но не смог.
Она прижалась к нему, погладила его ноющее от боли, избитое, измученное тело и начала целовать его.
"Идиоты", - думала она. - "Проклятые идиоты. А этот Александр действительно родился в рубашке и с серебряной ложечкой во рту".
***
- Идиоты! - негодовал Фуше. - Жалкие идиоты! Кто его бил?
- Вы же сами сказали... - робко возразил его подчиненный.
- Если его убили, вы представляете, чем это грозит? Вы хотя бы труп его нашли?
- Мы обыскали все морги, но его там нет. Наверное, выкинули в Сену, - флегматично продолжал Этьенн.
- Merde! Вам - строгий выговор. И что мне говорить Его Величеству? А?
- Он жив, - раздался голос вошедшего в кабинет Армана. - И сейчас находится у мадемуазель Жорж. Собственно, куда шёл, туда и дошёл.
- Все равно ты идиот, Этьенн. Пошёл вон! - прикрикнул Фуше.
Оставшись с Арманом наедине, он вздохнул:
- Слава Богу. А то этого Бенкендорфа нет уже вторые сутки, русские на ушах стоят. И Его Величество хотел с ним поговорить лично. Так он и вправду жив?
- Да. Чудом. Вот только говорить не может, - вздохнул Арман.
- Почему это?
- Этьенновские ребятки пытались перерезать ему горло. Ярёмной жилы не задели, но гортань и голосовые связки - в лохмотья. Наш доктор говорит, что Бенкендорф сможет вновь обрести голос только через месяц. Но письменные показания даёт и сейчас.
- Ну хоть что-то, - с облегчением проговорил Фуше. - Пусть его доставят в русское посольство. А Марго, получается, его спасла?
- Училась у кармелиток, - тонко улыбнулся Арман.
***
Через несколько дней Алекс сидел в печально известном "чёрном кабинете". Перед ним лежал лист бумаги и карандаш - так быстрее записывать ответы, а времени у допрашивающих его было в обрез. Человек, задававший вопросы, был повернут к зашторенному окну так, что его лица нельзя было разглядеть. Но по голосу и резкому итальянскому акценту барон понял, кто с ним разговаривает.
- Вы же не русский, да? - спросил император - а это был именно он.
Алекс покачал головой, потом написал:
"Не по крови".
- У вас немецкое имя и протестантское вероисповедание. Так ваши предки были выходцами из Германии?
"Зачем это ему?" - подумал Бенкендорф и начертал на бумаге: "Они пришли в Ригу из Пруссии".
- Я знаю, что император Александр, а до этого его отец благоволили к таким, как вы, - уроженцам Прибалтики. Вообще, мне интересна ваша родина. полковник. Я даже на досуге о ней прочитал. Только я не понял одного - почему вы так быстро сменили подданство со шведского на российское? - это была самая длинная реплика, произнесённая Наполеоном за полчаса.
Алекс немного подумал, потом вывел:
"Государь Пётр I обещал остзейским немцам привлегии. Карл XII эти привилегии отнимал, как и его отец. Отсюда и верность балтов династии Романовых".
Фуше зачитывал ответы Алекса, а тот радовался, что ему не приходится произносить их вслух. Как вчера говорила Марго, когда у него всё-таки поднялась температура: "Во всём надо находить радостные стороны". И ещё: "Кому-то бывает и хуже". Вот сейчас он видит, чем же так хорошо быть немым. Почерк не выдаёт того, что творится на душе. А голос - предатель.
- Какие же это привилегии? - отрывисто спросил Наполеон.
Алекс перечислил: "Право исповедовать лютеранство. Сохранение всех прежних административных учреждений и самоуправления. Сохранение земель и крестьян за помещиками".
- Как интересно. Только полной независимости вам не хватает. Уверен, некоторые из ваших мечтают об этом.
Алекс побледнел. Он был достаточно умен, чтобы понимать, о чём именно говорит Бонапарт. Ливонское королевство на французских штыках... Этого ещё не хватало!
- А вы? Вы, случайно, не мечтаете? - кратко усмехнулся Наполеон.
Барон нахмурился и написал следующее: "Рыцари Остзейского края - верные слуги российского престола. Если кто из нас и надеется на независимость, то только из рук государя императора. Что касается моего рода, то мы уже на протяжении трёх поколений служим российской короне по военной части и не имеем права..."
- А как у вас относятся к полякам? Насколько я знаю, Курляндия была подвассальна польскому королю?
"К полякам относятся очень плохо. Простой народ их ненавидит", - записал Алекс.
- Почему так?
"В 17 веке они пришли нас завоевывать. Шведы отдали нас им. Поляки начали отбирать земли, насаждать католичество, устроили охоту на ведьм, сжигали целые деревни. До сих пор есть негласный обычай - каждый латыш, эстонец или балт может безнаказанно убить на своей земле любого, кто говорит в его присутствии по-польски или молится на латыни. Естественно, это правило распространяется только в Остзейском крае, и то, Митава является исключением".
- Сурово. У вас там просто Вандея случится, если Россию вдруг поразит революция. Итак, всё, что мне нужно, я от вас узнал. Спасибо. Можете быть свободны.
После того, как его отпустили, Алекс подумал, что весь этот разговор нужно передать своему начальнику. Так и поступил. Шума, кстати, по поводу происшествия не поднимали. Порезали в тёмном переулке, ограбили, слава Богу, что живой. Толстой предлагал ему взять отпуск и уехать на лечение, но барон наотрез отказался - если его не будет в Париже, Марго позабудет о нём совсем, а этого нельзя допустить. Много разговаривать ему по долгу службы всё равно не приходилось, и в постели он пролежал всего дней пять. Потом стало скучно. Толстой, тем не менее, описал всё это происшествие и его причину Марии Фёдоровне.
Павловск, октябрь 1807 года.
Вдовствующая императрица долго сокрушалась над беспутством своего протеже, чуть не приведшем к непоправимому, и поделилась своим негодованием с дочерью:
- И теперь он весь занят романом с этой девкой! Она не абы кто, а, как пишет граф Пётр, была любовницей самого Наполеона. Уверена, на него напали из-за неё. Но и это не отвратило Альхена от неё.
Като, оставив свой набросок натюрморта с вазой и колонной, подумала немного и проговорила:
- А как выглядит эта Жорж? Я что-то слышала о ней. Говорят, очень талантливая актриса.
Но ее maman в присущей ей манере перешла на другое:
- А наш Алекс вновь днюет и ночует у этой дряни! Она родила - якобы ему, хоть я в этом очень сомневаюсь - ребёнка, и он теперь постоянно бывает у неё. Как только он приехал с манёвров, то немедленно бросился к этой Нарышкиной, которой как раз пришло время рожать! Нет, я, конечно, не отрицаю, что в этом вина Lise, но я очень сильно подозреваю, что полька крутит им как ей угодно. К ней уже обращаются за протекцией! Ее считают кем-то значимым! Но она не имеет на это никакого права. Тоже мне, мадам де Помпадур выискалась.
- Саша любит только её, - вздохнула Като.
- Я не удивлюсь, если она и подговорила его подписать этот мир, - продолжала разоряться Мария Федоровна.
- Почему вы так думаете? - Екатерина пристально взглянула на мать.
- Только она из всего света приняла у себя Савари, - отвечала вдовствующая императрица. - Тот, как мне говорили, привёз в дар платья и украшения от корсиканца для Lise, но алчная полька забрала их себе.
- Нарышкина - просто дура, maman. Ничего большего, - отстранённо проговорила Екатерина.
- Но он не просто спит с ней, Като, - Мария покраснела, внезапно осознав, что обсуждает столь откровенные вопросы с родной дочерью. - Если бы всё было так, я бы не волновалась. А если он вздумает на ней жениться, когда Lise...
- Саша не такой идиот, maman, - резко отвечала великая княжна. - Он-то знает, что это может повлечь за собой. Даже наш Костенька не женился на её сестре Жаннете, а мог бы.
Мария Фёдоровна поджала губы и проговорила:
- С этим надо что-то делать. И как можно быстрее.
- Я вижу только один выход - найти ему другую пассию, - отвечала её дочь.
- Но кого же?
- Хотя бы эту мадемуазель Жорж, - подсказала ей Като. - Кстати, я припоминаю, что всё-таки видела с ней гравюру - кажется, она была изображена рядом с мадемуазель Марс. Эта актриса даже похожа чем-то на Нарышкину. Брюнетка с пышными формами. Саше понравится, это его любимый тип женской красоты.
- Като. Во-первых, она актриса... - начала Мария.
- А что, подкладывать под него княжну? Чарторыйские уже пробовали. И что вышло? Актриса - это даже лучше. Она может сделать всё, что угодно, если пообещать ей побольше золота. Она ни с кем не связана родством и, к тому же, иностранка - значит, будет верна только тем, кто ей платит. А платить будем мы. Нет, с такими, как она, иметь дело гораздо проще.
Марию Фёдоровну всегда пугали и втайне восхищали практичный ум и цинизм её четвёртой дочери. На её аргументы было нечего возразить. Конечно, можно бы отравить Нарышкину, но это наделает много шума. Все узнают, кому это выгодно. Но до другого императрица-мать сама вряд ли бы додумалась.
- Като. Всё хорошо, но она в Париже, - произнесла Мария. - И она принадлежит самому Наполеону.
- Это было года два тому назад, - возразила великая княжна. - А что касается её местонахождения... Толстой может предложить ей съездить на гастроли в Россию. На выгодных для неё условиях...
- А если эта актёрка откажется? - спросила императрица.
- Твой Альхен Бенкендорф её уговорит, - усмехнулась девушка. - А то и силой увезёт.
- Като! - всплеснула руками Мария Фёдоровна. - Если он её увезёт, какой же скандал разразится! И потом, ты представляешь, что с ним тогда сделают французы?
- Вот и проверим, на что он способен, - заключила Екатерина и вернулась к своему занятию.
Париж, декабрь 1807 года
Алекс вернулся из Вены вконец уставшим. Его ждало два часа докладов - кроме австрийской столицы и Триеста, он также побывал в Венеции. Дома передали письмо от Жанно с описанием дуэли и смерти несчастного Мити Арсеньева.
Заехал к Марго, но и её присутствие не смогло изменить печального настроения.
- Что такое, что случилось? - проговорила она, поглаживая ему плечи - от этой ласки он в любое другое время бы разомлел и предался амурным наслаждениям, но ныне он лишь устало и рассеянно усмехнулся.
- Был тяжелый путь, я всё понимаю, - она заключила его в объятья. - Ну а всё-таки? Расслабься, ты теперь дома.
- Мой друг погиб, вот что, - наконец признался Бенкендорф.
- Боже мой... На войне?
- На дуэли, - вздохнул Алекс и поведал Марго всё, что случилось.
Маргарита склонила голову и задумалась.
- Вот какова женская алчность, - печально произнес барон.
- Знаешь, а я понимаю мать этой девочки, - проговорила его любовница. - Конечно, ей надо было действовать тоньше и предупредить твоего друга заранее, а не ставить перед фактом, но... Если, как ты говоришь, он был беден и в долгах, а новый жених богат...
- Как можно в жизни руководствоваться одними соображениями выгоды! - вспыхнул Алекс. - И я удивлен слышать такое от тебя!
- А деньги решают многое. Сколько бы они протянули вдвоем, с его долгами? Сколько бы продлилась их любовь? Месяц, два, три? - Марго была вспыльчива и тоже повысила голос. - А если бы дети пошли? Начались бы распри из-за долгов, из-за того, что нечего поставить на стол... Тем более, девушка, как я поняла, уже привыкла к определенному образу жизни. Какой бы для нее был удар. Нет, маменька там всё правильно сделала.
- Да, и из-за этого погиб человек, - возразил Алекс. - Из-за её мудрости и предусмотрительности.
- А здесь он сам виноват, - твёрдо произнесла мадемуазель Жорж.
- Да что ты понимаешь! - взорвался её любовник.
- Я? - усмехнулась она. - Я много что понимаю в этих вещах. Увы.
Она тяжко вздохнула.
- Прости, - проговорил Бенкендорф. - Но там была затронута честь.
- Все-то вы любите говорить о чести. О гордости, - сказала она. - В ущерб здравому смыслу.
Он хотел сказать: "Что ты знаешь о чести?", но решил замять спор. Осадок всё же остался, и немалый. Он впервые подумал, что они слишком по-разному смотрят на жизнь. Это неудивительно. По сравнению с ней он вырос в тепличных условиях. Марго много пережила в детстве - пьянство и побои отца, скидания, во время которых она каким-то чудом не оказалась в борделе. В 15 лет Маргарита уже играла взрослые роли - ей повезло с внешностью, она рано развилась и в этом возрасте выглядела не угловатой девчонкой, как большинство её ровесниц, а вполне сформировавшейся, обворожительной девушкой. Естественно, где успех - там и поклонники, и обычное для актрис решение найти покровителя. Первым у Марго стал Люсьен Бонапарт, брат Наполеона. Потом - князь Сапега. Затем и сам император. Алекс не расспрашивал её о прошлом. Она сама рассказывала.
"Мы разные, но все-таки мы вместе", - подумал он, засыпая у себя в постели.
Алекс и Марго сходились в одном. Им обоим сложно было на протяжении долгого времени хранить верность одному и тому же человеку. На балу в Тюильри он увидел очень красивую, высокую, стройную, тёмноволосую даму - чтицу императрицы Жозефины, мадам Гоццони. Его давняя знакомая, мадам Дюшанель, решила выступить в качестве посредницы, и он через неё назначил свидание своей новой пассии на маскараде в Опере. Он приехал туда пораньше и замер у входа в ожидании дамы, с которой он решил пройти в ложу и заняться там всем, что успел навоображать себе. Вместо этого он столкнулся с другой маской, влепившей ему пощечину и бросившей в лицо: "Распутник!" Это оказалась Марго Жорж, разумеется. Жозе, нерадивый слуга Алекса, доложил ей в подробностях, куда и с какими намерениями отправляется его господин. В этот раз всё было серьёзнее - она отказалась даже принимать Алекса у себя. Бенкендорф вновь почувствовал себя героем какой-то дурацкой пьесы. Просто оставить Марго он теперь не мог - она слишком многое о нём знала, и да, похоже, он и в самом деле любил её. И любовь эта приносила не блаженство, а боль. Слишком много эмоций. Слишком много страстей. Слишком много всего.
Париж, декабрь 1807 года - январь 1808 года
Алекс справлял этот Новый год в компании одного только Поля фон Крюденера. Марго, как всегда, упорхнула встречать 1808-й с семейством. Они с Крюденером добыли настоящего китайского опиума и уселись его курить на балконе её квартиры - мадемуазель Жорж оставила Алексу ключи.
- Каждый раз, когда я употребляю какую-нибудь дрянь - неважно, какую - мне кажется, что я повис на ветвях какого-то высокого дерева вниз головой, - сказал Пауль.
- А потом прилетает ворон и выклёвывает тебе глаз? - спросил Алекс, потягивая зелье.
- Правый, да. Как ты догадался?
- Это известная история. Ей не одна тысяча лет, - Бенкендорф глядел в небо, озаряемое огнями фейерверков. - А мне вот...
И он поведал о старике в оранжевом полотенце.
- Это же Сперанский, - усмехнулся его приятель.
- Кто?! А, впрочем, если dum spiro spero ("Пока дышу, надеюсь"), ты в этом смысле? - незнакомое вещество заставляло его неумеренно философствовать.
- Не... Как же его звать - Михаилом? Не помню. Всё сходится, кроме полотенца, - откликнулся Крюденер. - А кто он? Тот, о ком мы в следующем году услышим.
- Это у вас семейное - предвещать всяко-разные вещи? - полюбопытствовал Алекс.
- Хочешь знать о моей maman? Она все из головы берет. Сочинительница же, - Пайль закурил обычную сигару. Он относился к той категории людей, которых плохо берет дурман. - В писательницу ей играться надоело. Теперь играется в Сивиллу.
- Кстати, о Сивиллах. Марго мне все уши прожужжала о некоей мадам Ленорман, - вспомнил Бенкендорф. - Весь Париж у неё бывает.
- Не мадам, а мадемуазель, - поправил его Поль. - Я был там. Из интереса. Вместе с Карлом.
- И что?
- Ну, что. Сказала правильно - на мне кровь. Добавила, что и мою кровь прольют. Потом у неё пошла дальняя дорога и прочая чепуха, - пожал плечами Крюденер.
- Слушай. Ты в балтийское возрожение веришь? - Алекс снова затянулся опиумом.
- Как зятю Ливена, я должен ответить тебе "да"? - усмехнулся Поль.
- Отвечай честно.
- Честно так честно. В нашей богоспасаемой Балтии устарело всё. Мартикулы, ландтаги с ландратами, то, как мы с латышами обращаемся - у нас же до сих пор право первой ночи кое-где свято соблюдается. Всё это протухло уже давно. С виду - вроде Европа, но копнёшь глубже - отсталость. Живём, как при царе Горохе. Это нужно менять. А потом бороться за независимость и прочее, - проговорил Крюденер.
- По-хорошему, всю Россию нужно переиначить. Но без сильной власти тут не обойдёшься, - задумался вслух Алекс.
- Государь же что-то предлагал... - начал Пауль.
- Предлагал. И знаешь, почему это не исполнилось? А потому что у каждого свои интересы. Его ошибка - считать себя первым среди равных. Так нельзя. Вот Наполеон с самого начала был прав, что отказался делить власть, - Алекс заходил по комнате.
- Мой крёстный тоже власть не делил и делал то, что ему левая пятка подсказывала. Подозрителен был до безумия, но его - voilЮ, - Пауль сымитировал удушение, взявшись тонкими пальцами за горло. - Кстати, удивлён, почему это ещё не сделали с Бонапартом. Своих недовольных здесь хватает.
- А вот почему, - Алекс расстегнул воротник, развязал галстук и продемонстрировал приятелю кривой шрам поперёк горла.
- Мда, - Крюденер аж поперхнулся. - Зашили тебя, конечно... Но причём здесь это?
- Люди Фуше постарались. Тайная полиция, - вкратце пояснил Алекс.
- Ты уверен? Там же были обычные грабители.
- Не обычные. Префект мне вернул мне всё, что они взяли. Это во-первых. Были бы городским сбродом - успели бы толкнуть кому-нибудь. Следовательно, их интересовала не нажива. Потом, они не удовлетворились тем, что хорошо меня отметелили и забрали всё, что при мне было. Они попытались меня прикончить. Спрашивается, зачем?
- Чтобы не оставлять свидетелей, ясно же, - недоумённо пожал плечами Крюденер.
- Мне говорили, что воры стараются не мараться преступлениями, за которые гарантированно можно пойти на галеры, - опровергнул его догадку Алекс. - Значит, это были наёмники. А их хозяева - тайная полиция. Именно на ней всё и основано. В России такого нет. Отсюда все заговоры и интриги. Ты знаешь, что в Петербурге вообще война ведется? То порежут кого-нибудь, то пристрелят и скажут, что так и надо. Какая-то Флоренция получается. А была бы жандармерия...
- Чтобы резала людей в подворотнях безнаказанно? - проговорил с сомнением в голосе Крюденер. - И, зная, насколько в наших краях любят давать на лапу, полицейские тоже втянутся в эту игру, стоит только побренчать звонкой монетой в туго набитом кошельке.
- Это если туда пойдет всякий сброд, - возразил его приятель. - Нужны благородные люди. Как ты и я. Как мои друзья.
- Чтобы они ходили и резали подозрительных французов по ночам, да? - покачал головой Поль. - Прямо "ночная стража", как была раньше в голландских городах.
- Боже мой, но почему ты так всё примитивно понимаешь? - всплеснул руками его собеседник. - Я имею в виду высший контролирующий орган. Подчиняющийся только государю. Состоящий из честных, преданных и неподкупных людей. Пусть их будет немного... но они будут. И наведут порядок в стране. Государство с таким бардаком, как в России, не может успешно воевать. Секрет успеха Наполеона в том, что он уверен - пока он завоёвывает очередные земли, ему не всадят нож в спину те, кого он оставил во Франции. Если получилось у якобинцев - почему же у нас не получится?
- Напиши проект. Может быть, и возглавишь этот орган, - Поль Крюденер сказал это, не задумываясь о том, что его слова могут оказаться правдой. Так и получилось 19 лет спустя.
Потом они заговорили о женщинах. Оказалось, что и Поль влюблён в творческую натуру - некую Адель де Руж, полупрофессиональную художницу.
- Я сам не понимаю, почему я до сих пор не ушел от Марго, - признался Алекс, тоже закуривая сигару. - Думал, это будет простая интрижка, я добьюсь своего - и adieu! Но нет. Она мучит меня своей меркантильностью, оправдывает свои измены, но не прощает моих, и... - он вынул изо рта сигару, посмотрел на тлеющий пепел. - В общем, я знал женщин лучше неё. То, что видишь на сцене, не всегда бывает в жизни. Но я к ней как привязанный. Боюсь, что дойдёт до женитьбы.
- Где-то я это уже слышал. Или читал, - заметил его приятель. - Где же? А, вспомнил. "История кавалера де Гриэ и Манон Леско". Читал?
- С книгами не дружу, - усмехнулся Алекс.
- Почитай обязательно. Там прямо твой случай. И, отчасти, мой. Я в свое время рыдал над нею, - отвечал Поль.
- Это что же, любовный роман?
- Нет, это совсем не то, что пишет моя маменька - кстати, ни одну из её книг я так и не смог дочитать до конца, - улыбнулся Крюденер. - У аббата Прево всё жизненно - мало кто так нынче сочиняет. Тридцать лет назад ещё умели. Потом начали марать книжные страницы сладкой патокой.
- Запомню название. Он сильно длинный? - спросил Бенкендорф.
Крюденер жестом показал, каков объем этого произведения в книжных листах.
- Хорошо, - обрадовался Алекс. - Я толстые книги не могу читать, терпения не хватает.
"Историю кавалера де Гриэ и Манон Леско" он прочитает много позже, лёжа больным чуть ли не чахоткой, после того, как его оставит Марго. Читать эту книгу ему будет тяжело, но, как ни странно, роман поможет ему исцелиться от любви-наваждения.
А сейчас они стояли на балконе и смотрели на крыши Парижа. И пили за Новый год, который должен быть в любом случае лучше предыдущего.
Париж, апрель 1808 года
В Париже одуряюще цвели каштаны. Алекс всё чаще задумывался о своем будущем с Маргаритой Жорж, такой изменчивой и неуловимой. К тому же, и сестра, и Толстой твердили об одном - надо уговорить Марго уехать с ним в Россию. Благовидный предлог для самого себя он придумал - поучаствовать в "крестовом походе против неверных", то бишь, уехать в Молдавию на войну с турками. Осталось найти повод к отъезду своей любовницы из Франции.
Дотти описала со всей откровенностью и красочностью, что же произошло с её супругом под конец прошлого года. "В такую минуту нужно защищать наше Дело всеми средствами", - завершала она послание. - "Возвращайся". Эти слова Алекса убедили больше всего.
После одного спектакля он зашёл к Марго в гримерную. Она разоблачалась из театрального костюма в повседневное платье. Последнее время его любовница играла исключительно королев, поэтому перед ней на туалетном столике лежала диадема.
- Как все, по-твоему, прошло? - Маргарита смотрела на его и своё отражение в зеркале, не оборачиваясь.
- Изумительно, - отвечал Алекс со всей искренностью. - Слышала эти аплодисменты?
- О да, - сказала она спокойно. - А что толку? Говорить чужие слова в чужом костюме перед толпой дураков - как же мне это уже надоело!
Алекс понял, что надо срочно воспользоваться удобным моментом.
- Слушай, - он взял в руки диадему. - Не хочешь ли ты, чтобы это была настоящая корона настоящей державы?
- Сказки рассказываешь, - усмехнулась Марго. - Каким же образом?
- Моя родина - страна возможностей, и в ней случается всякое, - улыбнулся ей Бенкендорф.
- Надо же. До недавних пор нам лили в уши, что это Франция, - она приняла дерзкий и иронический тон, который его обычно бесил. - И что, теперь в России раздают королевское достоинство всем актрисам?
Бенкендорф продолжал:
- В России мало хороших актрис. Публика не очень избалованная. Вознаграждения весьма щедры. Поехали?
- Кто же меня отпустит? Я связана с La ComИdie FranГaise годовым контрактом, - ответила молодая женщина. Потом, заметив лукавый огонек в зелёных глазах своего любовника, очаровательно улыбнулась и проговорила иным тоном:
- Так ты предлагаешь бежать?
- Марго, - он встал у неё за спиной и обнял её за плечи. - Мне нужно скоро уехать в Петербург. Я уже договорился с начальником. Дела семейные и политические. Но я очень не хочу, чтобы всё у нас закончилось так, как обычно кончается. Едем со мной.
- Но как же? - возразила она. - За мной же следят. И за тобой, наверное, тоже.
- Кстати, когда я говорил о короне, то не шутил, - проговорился Алекс. - Пока ничего не обещаю, но если мы будем вместе...
- Знаешь, за что я люблю тебя? - Марго резко обернулась, обняла его. - С тобой не скучно. Ты прирождённый авантюрист. Странствующий рыцарь. Только такие, как ты, - обычно одиночки. Им спутницы не нужны.
- Не в моём случае.
Они поцеловались.
Через неделю были выправлены поддельные паспорта для Марго и других знакомых ей членов труппы La ComИdie FranГaise. Она сорвала спектакль, уехав в ночь со своим "странствующим рыцарем" в далёкий Петербург.
***
Похищение ловким повесой звезды французской драмы наделало много шума в Париже, и даже Лёвенштерн, подвизающийся скромным студентом хcole Medicale и проживающий на мансарде одного дома на Rive DroНte, услышал об этом. Он пока осторожничал и не искал знакомств. Ему такая жизнь нравилась.
Алексов аффронт его поразил, но Жанно слишком хорошо знал своего кузена, чтобы долго удивляться его поступку. Ходили, правда, слухи, что Алекс хочет жениться на Марго, и Лёвенштерну они не очень нравились. "А потом у них родится сын. Такой же, как я", - подумал он мрачно. Эта история напоминала ему о его родителях. Слишком напоминала.
Санкт-Петербург, май 1808 года.
Алекс с Марго устроились в роскошных апартаментах в доме Грушкина на Невском. Барон сразу же после приезда поехал в Павловск. Там его встретили совсем не радостно. Его долго продержали у фрау Шарлотты, проявившей к нему куда больше сердечности, чем её повелительница. Под конец почтенная дама проговорила со всей откровенностью:
- Александр. Чтобы вы не обольщались. Вашу... особу хотят отдать государю в качестве развлечения. Ничего более. И если вы заговорите о браке с ней, то знайте: все будут против.
Мария Фёдоровна обрушила всю тяжесть своего гнева на повинную голову Алекса. В конце концов, он почувствовал себя виновным даже в том, что появился на свет. Императрица то и дело хваталась за сердце, закатывала глаза, без конца поминала его мать, всплескивала руками, постоянно повторяя слова "стыд" и "позор".
- И твои долги, - жестко проговорила она напоследок. - Сделал их ты, а расплачиваться по ним мне. И мне неприятно тратить на прихоти этой актёрки деньги, которые бы пошли на что-то более полезное. Я избавлю тебя от кредиторов, но скажи: как ты собираешься искупать свою вину?
- Кроме как уйти на войну, мне ничего другого не остается, - вздохнул Бенкендорф.
Увы, в столице его приняли тоже довольно холодно. Друзья называли его "дурнем", а Воронцов мрачно говорил: "Ей от тебя нужны лишь деньги. Митя из-за такой уже Богу душу отдал. Ты следующий, хочешь сказать?"
В Петербурге Марго действительно заразилась болезнью скупать всё и вся - шелка, меха, драгоценности, персидские шали. Если мебель - то только лучшая, если еда - то только деликатесы первого сорта, вроде черной икры или осетрины. Долги Алекса росли в астрономической прогрессии.
В июне состоялось выступление Маргариты Жорж в Каменноостровском дворце в присутствии государя и всего двора. Она читала монолог Федры. В числе приглашенных были и Ливены. Алекса в этот вечер отправили в Зимний на дежурство.
Монолог, исполненный звездой французской драмы, оказался прочувствованным и выверенным. Женщина изящно, но при этом очень естественно всплескивала руками, со страстью декламируя бессмертные строки. В очах её блистали неподдельные слезы. Простота в её манере игры сочеталась с величием.
Александр Первый слушал про муки преступной любви мачехи, обуреваемой страстью к пасынку, и сам разрыдался - великий поэт озвучил, а выдающаяся актриса передала всё то, что он испытывал к Като, которая сидела рядом с ним, скрестив руки на груди и прищуренными глазами следя за происходящим на сцене. То, чем так восхищались другие, казалось ей наигранностью и фальшью. Да и сама внешность этой актрисы вызывала в ней отвращение. "Сколько же надо жрать, чтобы к 21 году превратиться в такую коровищу? Да в одном её платье вместятся две меня и ещё три таких, как младшая графиня Ливен", - думала великая княжна. Лицо у этой Маргариты, правда, красивое, правильное, греческого склада, но вот фигура, конечно, далека от грациозности и изящества. Впрочем, дело своё она знает - движениями и жестами госпожа Жорж заставляла забывать о своей полноте, которую даже по меркам тогдашней моды, предполагающей телесное изобилие, можно было назвать чрезмерной. Като одёрнула себя - с каких это пор в её голову полезли такие банальные "бабские" мысли, достойные лишь всяких тупых куриц, которые, рассевшись вдоль стен на придворном балу, без стеснения обсуждают дебютанток? Всё просто. Великая княжна знала, что эта Марго Жорж не сегодня-завтра окажется в постели её любимого брата, который, слушая этот истеричный монолог, почти рыдал. "Сейчас у неё пена изо рта пойдет", - подумала Екатерина. Затем она встала с места и вышла в сад. Ночь была белая, странный лилово-золотистый свет озарял небосклон. В отдалении она заметила графа Кристофа, вышедшего из залы уже на пятой минуте декламации - такое он на дух не переносил. Като махнула ему рукой.
- Как тебе пассия твоего beau-frХr'а? - улыбнулась ему девушка.
- Чересчур. Слишком чересчур, - отвечал он.
- Ей по этому случаю надо было выбрать другой монолог, - усмехнулась Като и процитировала:
- "Если я Цинну соблазню, как многих других соблазняла..."
- То-то Алекса услали дежурить в Зимний, - проговорил Кристоф. - Оказали милость.
Они помолчали. Екатерина с грустью смотрела на графа. Человек, видевший Грань, всегда меняется, хоть и не всегда это очень заметно. Кристоф стал увереннее в себе, лицо его казалось безмятежным, как у мраморной статуи.
- Всё кончено? - спросила она. - Мой брат всё похоронил?
"Почти", - подумал Ливен. - "Началась война со Швецией".
- Не знаю, - пожал он плечами. - Меня, по крайней мере, вообще отстранили от всех военных дел. Сейчас посылают с поручением в Берлин, потом - в Вену.
- Любой другой на твоём месте сбежал бы за границу под предлогом лечения, - проговорила Екатерина.
- Одни мои враги добились своего, - отвечал Кристоф, не глядя ей в глаза. - А другие нынче как раз таки за границей.
- Ты собираешься их там разыскивать? - спросила великая княжна.
- Постараюсь, - он холодно улыбнулся ей.
Таким было их последнее свидание. Через шесть лет они ещё раз встретятся, даже останутся наедине - и окончательно расстанутся злейшими врагами.
Доротея тоже согласилась со своим мужем в том, что Марго - это "чересчур". Даже для её старшего брата. Актриса она превосходная, и Алекс наверняка влюбился не в неё саму, а в её сценический образ. Этот образ, надо признать, величественен и красив. Но если всё, что говорят о их браке, правда... Если эта толстушка действительно уже подписывает свои послания "George-Benckendorff"... Тут Доротея была вынуждена согласиться с Марией Федоровной. Называть вот эту особу "belle-soeur" она не сможет никогда. Если брат добьется-таки своего и не мытьём, так катаньем получит разрешение на брак, она больше никогда не перемолвится с ним ни словом. Вот было бы хорошо, если бы Марго очень понравилась государю и сделалась его постоянной фавориткой, практически собственностью. Тогда ситуация разрешилась бы сама собой.
После представления император Александр подошёл к Марго, вытирая глаза надушенным платком.
- Верите ли, мадемуазель, это первые слёзы, которые я проливаю в театре, - сказал он, всхлипывая.
Актриса улыбнулась. Государя она ещё перед началом представления выцепила взглядом из толпы, и ей он весьма понравился. Немного похож на её любовника Бенкендорфа, но повыше ростом, с более мягкими чертами лица, волосы посветлее, глаза голубые и туманные.
- Я не знаю, считать ли ваши слова комплиментом моему мастерству или упрёком в мой адрес. Я, сама того не желая, заставила плакать одного из величайших людей в Европе, - отвечала обаятельная дама.
- Иногда плакать полезно, - возразил государь. - Мне, как сами понимаете, это запрещено. Издержки моего положения, которое слишком многие находят завидным.
- Я не нахожу, Ваше Величество.
Он протянул ей ладонь. Марго сжала его руку в своей и слегка надавила средним пальцем на мякоть ладони. Он взял её под руку, и они удалились в сторону личных покоев императора.
Вернулась в дом Грушкина она уже под утро, сверкая бриллиантовым перстнем. Назавтра у неё была назначена декламация в Мраморном дворце, перед цесаревичем Константином. В общем, успех у неизбалованной сценическими талантами северной публики ей, как и предсказывали Арман вместе с её "странствующим рыцарем", был обеспечен.
Алекс не был ни ревнив, ни глуп. Он знал, зачем всё это затевалось. И вздохнул с тайным облегчением, когда тайные чаяния государыни не сбылись, и госпожа Жорж не стала постоянной любовницей Александра - одного раза ему оказалось достаточно. С Константином у Марго тоже ничего не вышло - тот даже заявил, что мадемуазель Жорж "в своей области не стоит и половины того, что моя скаковая лошадь стоит в своей".
Бенкендорф жил со своей актрисой в открытую, как муж с женой, и вскоре его приятели приняли их отношения как данность. Только сестра не понимала его. Алекс даже думал - а что, если в самом деле взять и жениться?
- Почему бы и нет? - усмехнулась Марго, когда он предложил ей это в довольно будничной обстановке, придя домой после очередного дежурства. - Раз уж мы и так живем вместе. Невенчанными жить грех, а я добрая католичка.
- Правда что ли? - Алекс посмотрел на неё по-новому. Сколько дней и ночей он провел с этой женщиной и до сих пор не знает её полностью! - Но предупреждаю, что я не очень богат и в основном живу лишь службой.
- А тебе разрешат? - прищурила она темные глаза, обрамлённые густыми ресницами.
Да. Он и забыл. Императрица-мать. Что ж, придется с ней поссориться.
- А я ни у кого спрашивать не буду, - улыбнулся Бенкендорф.
Впрочем, через два дня он был вынужден взять свои слова обратно. Марго охотно принимала дары от многочисленных поклонников, а деньги у Алекса были на исходе. Всё чаще она отказывала ему в близости, говоря, что у неё болит голова, пришли "эти дни", она жутко устала на репетиции, и прочая, и прочая... Из-за этого у них состоялась очередная ссора, после которой барон хлопнул дверью и ушёл в ночь. Утреннее примирение было бурным, и она, в очередной раз сдаваясь перед его натиском, прошептала:
- Если мы были мужем и женой, то ничего такого бы не случилось.
Алекс спросил у своей спутницы жизни:
- Ты ничего не чувствуешь?
- Вообще-то, много чего, - улыбнулась женщина, обнимая его, проводя рукой по его обнаженной груди. - Любовь к тебе, например. И желание.
Она скользнула рукой чуть ниже его живота, парой ловких, испытанных движений возбудив его.
- Чёрт... - он постарался справиться с собой, разговор как-никак серьезный. - Я не это имею в виду. Не надо...
- Надо, Alex, надо, - игриво прошептала его любовница. - Ах, ты просто ленишься? Ну, это нам не помеха.
Её волосы черным каскадом упали ему на грудь, на живот, и не успел он опомниться и выразить свой протест, как она начала одарять его пылкими ласками, быстро приведя его к бурному оргазму.
- И всё-таки, - проговорил он, опомнившись. - Ты как? Тебя не тошнит? Голова не кружится?
Марго расхохоталась.
- О, по этому поводу вообще не беспокойся, - произнесла она. - У меня не может быть детей.
- Почему же? - спросил Алекс.
- Скажем так - лет пять тому назад я совершила одну большую глупость, - ответила мадемуазель Жорж серьёзно и без улыбки. - И никто меня, увы, не отговорил от неё. Вот и поплатилась. Теперь я в таком же положении, что и моя императрица. Так что, боюсь, у меня с тобой не получится никакого продолжения рода. Ты дворянин. Таким, как ты, это обычно очень важно.
- Тем лучше для детей, которые у нас не появятся, - Алекс чувствовал себя несколько тоскливо после её признания. - У меня был родственник. Женился на итальянской певице, беременной от него. Она умерла, он спился и тоже помер. А дети - как неприкаянные. Все помнят, кем была их мать. Так что, я думаю, так лучше. Когда мы будем вместе, ты сможешь продолжать выступать, заниматься тем, что тебе нравится. Никакие дети тебя ни в чём не будут ограничивать. Если хочешь, можно взять на воспитание сиротку. И я не единственный сын. Мой брат, в любом случае, продолжит наш род.
- Это ты пока так говоришь, - печально произнесла Марго. - Потом, глядя на своих друзей и родственников, радующихся появлению на свет своих малышей, ты невольно начнешь им завидовать. Ты захочешь продолжить свой род, но я не смогу тебе в этом помочь. Тогда ты проклянёшь тот день, когда женился на мне.
- Слушай, - его сердце болезненно сжалось. - Наверное, это можно как-то вылечить...
- Это необратимо, - и она, задрав рубашку, показала на тонкий белый шрам, вертикально перерезающий её живот.
Алекс даже не хотел предполагать, что это означает. Понял только, что прошлое его возлюбленной таит в себе много такого, о чём ему не стоило знать. И ныне он сомневался, что готов разделить свою жизнь с этой актрисой, талант которой явно развился из-за её непростой судьбы, сделавшей её расчетливой, беспринципной и бесплодной. Возможно, будь она чистенькой девочкой, до восемнадцати лет проживавшей под присмотром гувернантки или надзирательницы пансиона, о бедах и лишениях читавшей только в книжках, как большинство её сверстниц, принадлежавших к одному с Алексом кругу, она бы и не стала сколько-нибудь замечательной актрисой, её игра казалась бы вымученной и ненатуральной. Но может ли он сделать Марго вновь обычной женщиной, женившись на ней, поселив её в Штернгофе, представив её свету как баронессу фон Бенкендорф? Пока они не венчаны, свет хоть и сплетничает, но в целом, не враждебен к ним. Князь Шаховской давно содержит актрису Семёнову - и все на это смотрят сквозь пальцы. У каждой актрисы есть набор постоянных поклонников из числа знати. И это нормально. Конечно, их роман протекает на виду, денег он поиздержал немало, но чуть стоит ему с Марго переступить порог церкви и обвенчаться - он будет исключен из числа "приличных людей". Ибо на актрисах дворяне, и уж тем более остзейские дворяне не женятся. То, что Марго католичка и представительница "третьего сословия", поставило бы его в один ряд с родителями Жанно и Эрики Лёвенштернов. Кузену до сих пор приходится отстаивать свое место под солнцем. Да и Дотти, уж на что понимающая и всегда поддерживающая его, и то как будто с цепи сорвалась. Правда, Алекс догадывался, что её бурная реакция вызвана не только и не столько оскорблением фамильной чести Бенкендорфов, сколько чем-то иным... Напоминающим ревность. "Странно всё это", - подумал он, обнимая Марго. Они быстро заснули.
Так Марго с Алексом прожили лето и осень. Алекс в свободное от развлечений время изучал мистику и даже вступил в масонскую ложу "Соединённых друзей". Более близко сошелся с князем Сержем Волконским, который, как показалось Алексу, понимал его с полуслова. И он начал писать свой проект под названием "О Когорте Добромыслящих". Или, как называли его труд друзья, "О Ночном Дозоре". Однажды они собрались в очередной раз обсудить алексовы идеи. Уселись вокруг стола, и барон зачитал им окончательную версию своего проекта, который собирался подать государю на днях.
- Слушай, - сказал Майк, собравшийся в Молдавию воевать. - Всё это очень хорошо. Но где ты найдешь этих Добромыслящих?
- Ты слишком веришь людям, Саша, - вздохнул Марин. - Когда твоим Добромыслящим достанется столько власти, сколько ты им отводишь, кто-то из них обязательно начнёт ею злоупотреблять.
- Да. Власть развращает, - сказал Георг фон дер Бригген, уже выдержавший экзамен на пастора и приехавший в Петербург ненадолго, уладить кое-какие имущественные дела. - Об этом и в Писании сказано. Даже Апостолы и те оступались. А если в твоей la haute police служить будут люди, а не ангелы...
- Тебе придется ещё придумать ведомство, которое станет контролировать действия Добромыслящих, - добавил Майк.
И только князь Волконский его полностью поддержал со всем пылом своих двадцати лет. Он отличался восторженным нравом, был очень восприимчив к новым идеям, а его друг, так много видевший, так много испытавший, казался ему настоящим Учителем.
- Господа, - проговорил Алекс. - Нам необязательно понадобятся святые. В Париже у Бонапарта сплошь одни головорезы. Но он в них уверен. И знаете, почему? Потому что они подчиняются непосредственно ему. Если у нашего государя будет в распоряжении подобное ведомство, подконтрольное только ему, и люди, преданные лишь ему, то всё станет так же, как во Франции.
- А зачем нам, как во Франции? - спросил Марин.
- По-твоему, это нормально, когда законного монарха убивают в его собственной спальне? - посмотрел на него ехидно Алекс.
Серж вспыхнул. Он участвовал в свержении Павла, а его приятель намекал именно на это.
- Твои идеи очень бы понравились Павлу Петровичу, я тебя уверяю, - сказал он мрачно. - Тайная канцелярия, служащая его прихоти - как это мило. Ты у нас учился у иезуитов, кажется? И князинька тоже, вот вы и спелись. Иезуитский орден хотите у нас сделать, да?
- На, - Алекс швырнул через стол бумаги, исписанные его почерком. - Вот тебе мой проект. Читай. Потом поговорим.
- Проект Алекса предназначен не для тиранов, а для таких благородных монархов, как наш, - вставил Серж Волконский. - Он найдёт неподкупных. Их и не должно быть очень много.
- Я боюсь самого слова "неподкупный", - вздохнул Марин. - Попахивает Робеспьером, Директорией и гильотиной. Аракчеев вон тоже неподкупный.
Надо сказать, что Серж не поленился и прочел доклад о la haute police от начала и до конца.
- Знаешь, что я думаю? - проговорил он позже Алексу, когда тот наведался к нему, чтобы справиться о его мнении. - Это очень хорошая идея, но она для немцев. И, уж не обижайся, Саша, - сразу видно по этому проекту, что его автор - тоже немец.
- Это почему же? - нахмурился Алекс.
- Такие понятия чести и преданности государю для нас не характерны, - отвечал Серж. - Русские дворяне служат Крови, а не Идее. России, а не правителю. Мы разделяем эти два понятия. Поэтому и свергли Павла - он, будучи государем, вредил России. Поэтому и папеньку его вилкой закололи - а нечего с пруссаками погаными брататься! Поэтому столько шума было, когда наш государь с Наполеоном помирился. Мы, русские, приязаны к земле. Даже такие нищие, как я. Каждый из нас - в своем огороде царь. А вы, остзейцы, от царской милости зависите напрямую. Поэтому вас можно выстроить в эту твою Когорту и отправить командовать страной.
"У Кристофа в проекте было ZwЖfl..." - вспомнил Алекс. Он понял, куда клонит его старший приятель. Что он предлагает создать "немецкую Когорту", правящую Россией.
- Если ты читал внимательно, то должен был обратить внимание, что для членства в Когорте неважно, кто ты, сколько у тебя денег, немец ты, русский, поляк или татарин, - нетерпеливо пояснил ему Бенкендорф. - Важна чистота намерений и помыслов.
- Саша, - Марин приобнял его по-дружески. - Ты идеалист. Я когда-то таким же был, вместо сатиры писал оды и верил во всякую чепуху, вроде вечной любви. Ты имеешь в виду одно, а народ-то другое поймет. Пастор Георг вчера истину изрек - нет святых, даже среди апостолов Иуда нашёлся.
- Я все же подам проект государю, - упрямо проговорил Алекс. - Как он решит, так всё и будет.
- Боюсь, если ты возглавишь эту Когорту, тебя ославят властолюбцем, фаворитом и выскочкой, - вздохнул Серж. - И соратников твоих тоже. И пуще всех - то дерьмо, с которым вы будете бороться. Я бы на твоем месте даже не показывал государю этот проект. Одно дело - что во Франции или там, в Пруссии принято. У нас всё куда более мерзко.
- А что мне остается делать? - вздохнул Бенкендорф в ответ. - Я хочу принести пользу.
- Служи. Воюй. Погибнешь - так героем, - произнес "Петрарк". - Полезешь во власть - с говном смешают. Я вот даже рад, что в генералы так и не вышел.
Алекс не внял предупреждением приятеля и отправил свой проект на стол государю. Тот, узнав, от кого он, даже читать не стал. Он подумал: "Опять какая-то "Когорта". Все пишут проекты, чтобы оправдать своё честолюбие. Свою жажду власти. Наивные. Зачем этот Бенкендорф, как глупый мотылек, стремится к тому же пламени, на котором чуть не сгорел его зять?" Касательно Ливена у Александра, кстати, были кое-какие планы. Тот блестяще справился со своим поручением в Берлине, пришёялся ко двору пруссакам... "А что, если заменить старика Алопеуса Кристофом?" - подумал государь. - "Тем более, сейчас там нужен человек, знакомый со штабным делом. Пусть контролирует моих ребят в немецких землях. И да, нам следует перетянуть Пруссию на свою сторону. Не верю я Бонапарту".
Молдавия, Санкт-Петербург, 1808-1811 гг.
Алекс уехал в "крестовый поход" в Молдавию, воевать с турками. Его друзья Воронцов и Суворов, а также граф Иоганн Ливен уже давно сражались там. Марин даже написал по этому поводу прощальные стихи. Марго устроила пылкую сцену прощания с ним, обещая его ждать, как Гризельда у окошка, хоть тысячу лет.
Алекс отличился несколько раз; правда, молдавская слякоть сыграла с ним злую шутку - во время одного из переходов его лошадь поскользнулась в грязи и, падая, увлекла его за собой. Он сломал левую руку и ключицу, и его чуть не сожрали мухи и оводы, от которых он не мог отмахиваться. Время шло, рука плохо срасталась, и лекарь полка Иоганна фон Ливена обнаружил, что кости толком не вправлены, начали сращиваться косичкой, и пришлось их ломать заново. К тому же, прибыв в Видино, барон слег с перемежающейся лихорадкой - ей болели все поголовно, даже его слуга не избежал сей участи, и вместо того, чтобы лечиться самому, он лечил камердинера, а тот был очень плох. Вскоре в этот Богом забытое местечко приехал Ганс фон Ливен, уже три недели болевший тем же, чем страдал Алекс. И они сидели здесь ещё какое-то время, по очереди ухаживая друг за другом, добывая еду и много разговаривая.
В конце концов, Алекс триумфально взял Расоват, ключевую крепость в Молдавии, зарубил массу турок - и потом получил известие о том, что его Прекрасная Дама Марго сочеталась законным браком с танцовщиком Луи Дюпором. Она писала ему сама: "Прости и не вспоминай обо мне дурно. У нас не было будущего, это стало мне понятно после приезда в Петербург. Я никогда не стану настоящей баронессой Бенкендорф, да и тебе нужна не такая, как я. Будь счастлив. Береги себя". И всё. Алекс хотел рвануть в Петербург, расстроить этот брак, но это бы означало дезертирство из армии. Поэтому он дождался окончания боевых действий и первым делом поехал в столицу, где разыскал новый адрес, по которому проживала его неверная возлюбленная. Его не приняли ни в тот день, ни в последующие пять. Бенкендорф бродил по осеннему городу в отчаянии. В конце концов, снова заболел. Хина сначала кое-как помогла, но потом температура снова поползла вверх, да ещё пошла кровь горлом. Доктор объявил, что у Алекса скоротечная чахотка и дал ему четыре месяца жизни. Время, оставшееся ему до смерти, Алекс решил потратить на просвещение и кинулся читать все те книги, которые не успел. За время болезни он часто вспоминал об Анжелике, её облик вновь представал перед его внутренним взором. Во сне и в бреду он видел во сне горный Китай и деревья, на которых он висел сутками. Барон жил отшельником, никуда не выезжал из дому и никого не принимал. Каким-то чудом грудь его зажила сама, чахотка прошла. Но барон подосадовал на себя - ему теперь так просто не умереть. Надо ускорить приход Смерти.
В день, когда ему исполнилось 27 лет, Алекс накурился гашиша, лёг в ванну и взрезал себе вены. Воронцов, явившийся к нему, спас его, потом долго матерился, отчитывал его и кричал: "Сделай уже что-нибудь со своей жизнью!"
И Алекс снова уехал воевать с теми же турками. За время его отсутствия он узнал о гибели Бижу. Аркадий Суворов утонул в Рымнике, спасая не умеющего плавать денщика. Река сильно разлилась после весенних дождей. "Бижу" просто унесло течением, тела его не нашли. На этом этапе своего "крестового похода" Алекс отличился в сражении под Рущуком, принёсшим ему славу. И опять его не задела ни одна пуля. В конце этого года он снова явился в Петербург, не зная, что готовит ему следующий год, от Рождества Господня 1812-й, год Смерти и Славы, озарённый светом кометы Галлея, кровью и пожарами.