Начало: http://proza.ru/2018/11/24/20
Часть II
***
Главным чувством в ней был холод. Она двигалась под пронизывающим ветром, под секущим лицо снегом. Снег, так они называют замёрзшую воду, что колется тысячей игл, может убить. От холода не спасало завёрнутое в тряпьё тело ребёнка, малыш продолжал жить. Он цеплялся за жизнь в этом ужасном мире, заставляя её идти вперёд, не сдаваясь холоду. Айрик Райнар – единственный принц королевской династии.
У неё была очень слабая Алар, но один странный талант. Интересная сила могла заставить человека забыть о её присутствии. Благодаря редкому дару, она до сих пор жила, воровала для себя еду, для ребёнка молоко.
Их ограбили в первом же велерианском городе, если его вообще можно так называть, скопище строений без плана, окружённое крепкой стеной, за которую всё равно проникают теневые. В одном мрачном тупике у них отняли все деньги, жестоко убив защитников стены.
Теперь она понимала, их смелость оказалась глупой, воины погибли зазря, оставив её одну.
Подчиняясь приказу провидицы, несчастная шла всё глубже в Велериан, чтобы Айрик затерялся в тоске холодных улиц. Для неё здесь не было ни угла, ни ремесла. Только просить и красть, вот всё, что она могла вместе с другими нищими. Она просила и крала, ни на что не надеясь, понимая, что не должна погибнуть раньше ребёнка. Иногда ей хотелось, чтобы наследник Райнаров, наконец, умер, отпустив её. Пусть маленькая жизнь легко исчезнет, так и не успев раскрыться, тогда она сможет остановиться, опустить руки, раствориться в сером мире под снегом.
Но чаще всего ей не хотелось ничего, она просто брела вперёд, продолжая существовать.
Не в силах идти, она присела возле стены. Прижав к себе малыша, она запела неясный мотив, он напомнил об Алкарине, о лете. Тепло, домик с ажурной верандой, чашка чая, хрустящий хлеб, намазанный маслом, горячая ванна. Так было, пока её не выбросили в ледяной мир, где ей суждено сгинуть. С ней исчезнет и ребёнок, последняя надежда Алкарина, что сейчас шевелится и слабо пищит, точно предчувствуя скорый конец, а она не может помочь, раз не в силах куда-то идти.
- Подай мне дитя, – раздался откуда-то голос грубый, требовательный. - Ведь всё равно подыхаешь!.
Несчастная открыла глаза. Над ней нависло расплывшееся лицо, оно торжествующе усмехалось.
- Ну, гони сосунка сюда, а то вырву сама!
"Какая она мерзкая, ей нельзя отдавать ребёнка! Но летний день... Розы в цвету... Садик такой уютный! Скамейка!
Чужые руки вырвали свёрток. Принц тихонечко запищал, почувствовав холод.
"Светлей... Неужели тепло?! Хорошо!"
***
Детство Зини, как и любой трущобной девчонки, прошло в грязи, голоде и мечтах. В городе Эрге, как и в других крупных городах Велериана, была огромная трущоба, в ней словно в болоте тонули все, кому не повезло: разорённые крестьяне и ремесленники, рождённые нищими дети, те, кто сумел пережить младенчество.
Правда, отец Зини в сочувствии не нуждался. Он прожил жизнь, пропивая гроши, что шитьём зарабатывала жена, зверски избивал домашних. Вышло так, что девочка не получила ни приданного, ни ремесла, утратив остаток жалкого положения в обществе. Лёжа в грязном углу на соломе, слушая пьяную ругань отца, она мечтала встретить красивого лорда. Добрый юноша возьмёт её замуж, спасёт от жестокости и нищеты. Только отважный герой не появился.
***
Зини росла, побираясь на улицах, получая побои, тоскуя о лучшей доле. На свою беду она оказалась красивой. Густые рыжие волосы, серые глаза, что беззащитно оглядывали мир, чистая кожа, толкнули девушку на горькую, вечную дорогу. В пятнадцать лет она пошла по рукам, шагнув вниз легко, не задумываясь о завтра. Женщинам трущоб, что не имели мужа и ремесла, даны две дороги: попрошайничать или продавать себя. А где-то в душе продолжала таиться мечта: придёт красивый ремесленник, полюбит её без памяти и заберёт в богатую жизнь.
Зини была красавицей, поэтому получала немало денег. Тратя монеты, она пристрастилась к нарядам и вину, а время шло… Женщина родила четверых детей, из них выжила девочка, Сальвиари или Сальви, как звали её другие. Звучное имя нищенка слышала пару раз в жизни. Его носила какая-то леди родной страны.
От пьянства, родов и разных мужчин красота постепенно поблекла. Однажды Зини снова пришлось побираться, и о красивом юноше она теперь не мечтала, теперь ей хотелось только куска чёрствого хлеба или глоточек вина. Без него жизнь совсем тосклива. Ей подавали мало. Опухшая женщина без грудного ребёнка сострадания не вызывает. Больше всего подавали женщинам с детьми.
Сегодня Зини увидела отличного малыша: его можно кормить корочкой хлеба, не только материнским молоком.
Старуха вытянулась.
"Слава создателю. Померла. Теперь и пальцем не дёрнет."
- Айрик, – прозвучало в голове незнакомое имя.
Зини поняла, мальчика так зовут. Странное имя никогда не сотрётся из памяти. Попав в тёплые руки, малыш замолчал, голодный, громко кричать он всё равно бы не смог.
Попрошайка пришла в закуток в ветхом доме, что служил ей пристанищем. Она решительно размотала пелёнку.
"Чирьёв и пятен каких вроде невидать. Живучий сопляк выйдет. И я от заразы дурной не скопычусь."
Нищенка улыбнулась. Она не знала, зачем продолжает жить, когда смерть могла бы избавить её от страданий. Надежды давно исчезли, но тело упрямо цеплялось за воздух и еду, хотело выпить немного вина.
"Ух, вот так штуковина!"
Медальон Райнаров притянул заинтересованный взгляд нищенки. Но мысли продать его в голове не возникло. Ни один человек, в ком осталась хотя бы крупица совести, не захочет отнять у принца родовую реликвию его династии.
Зини была довольна. Малыш обеспечит ей хорошее подаяние. Чтобы он не погиб, нищенка затолкала ему в рот корочку хлеба, размоченную в воде. Малыш понемногу её проглотил.
Теперь можно и отдохнуть. Когда нищенку не мучил голод, ею всё чаще овладевала лень. Зини легла на солому и долго лежала на ней не шевелясь.
Вечером вернулась шестилетняя Сальви. Она давно просила милостыню без матери, на отведённом старшими месте. Отдав Зини монеты, что остались после поборов других попрошаек, девочка принялась с любопытством разглядывать нового малыша, что появился у них.
"Да он меньше меня! Ну ничего себе какой мелкий!"
Сальви знала, когда она была крохой, мать не носила её по улицам. Тогда Зини хорошо выглядела. Только девочка не могла представить, насколько красива была её мать.
"Она же всегда была такая - бледная, толстая, с синяками под глазами, а ночью ещё и пьяная".
Нищенка не казалась девочке противной, раз она её мама.
- Как его звать? Откуда ты его притащила?
- Он, Айрик. Я выдернула его у старухи. Она окочурилась. Мертвяки младенцев не носят.
Нищенка хрипло расхохоталась.
Она не любила дочь, но радовалась мелким монетам, что та приносила в каморку. Несчастным сиротам обязательно подадут. Женщина, чей ребёнок умеет ходить, а она не работает, просто ленива, значит милостыня ей не положена.
Сальви родилась, чтобы пройти материнский путь, если будет красивой. Если нет, ремесло нищенки она успела освоить. Если бы Сальви сумела притвориться калекой, или сочинить жалостливый рассказ, они бы могли заработать гораздо больше. Зини плохая нищенка, поэтому часто голодает. То, что она умела, исчезло вместе с красотой. Мать завидовала дочери, ей ещё предстоит быть красивой.
"Пусть будет уродиной, чтобы в дурной башке глупости всякие не заводились."
Подчинившись неумолимому влечению, Зини встала. Стремление выпить победило даже лень. Пьяница представляла вкус вина на языке. Горло горело от предвкушения заветного глоточка. Руки мелко дрожали.
"Пара монет есть. Завтра ещё подадут."
В таверне было тепло, ярко горел очаг. А какой запах пищи, кажется, им одним легко насытиться. Но разве можно есть, когда в бокале желанным огнём горит дешёвое пойло. Греясь в хмельном тепле, женщина не замечала, как в никуда исчезает жизнь.
- Вина на все.
Она протянула монетку.
Полбутылки дешёвой кислятины стало исполненной мечтой. Голова затуманилась, Пришли смутные, утешительные грёзы. Душа ощутила покой. Бутылка стремительно опустела. Беспросветность вернулась обратно.
До поздней ночи Зини оставалась в таверне, прося налить ей хоть каплю вина.
А в тёмной каморке Сальви прижимала к себе Айрика. Девочка давно научилась спать в комнатушке одна, зная, пьяная мать возвратится к утру. Она снова услышит неверную походку, непонятные, мрачные разговоры в пустоту. Сальви пугала не темнота, а холод и голод. Верное ощущение, что возникло из самых глубин женской души, подсказало, беззащитного малыша надо согреть. Девочка видела мёртвых детей и взрослых. Ей не хотелось, чтобы Айрик стал холодным и твёрдым, какими были они. Малыш нежный и тёплый. Он пахнет чем-то приятным, удивительный, новый запах. Только он слишком маленький, как все голодные дети. Чтобы крошечный ребёнок остался живым, Сальви отддала ему хлеб, что берегла на утро.
"Сейчас он умеет только пищать, кряхтеть и ворочаться, но когда подрастёт, обязательно будет меня защищать. Девочки, у кого есть братья, говорят, мальчишки за них заступаются. Правда они порой отвешивают им тумаков, но я с этим занятным мелким драться не буду."
Согревшись, поев, Айрик выпростал из тряпья крошечную ладошку. Сперва тёплые пальчики потянули сестру за длинные пряди, потом пребольно схватили за нос.
- Ну ты чего? Мелкий, а уже со мной драться полез. Ну какой нищий без настоящей драки!
Девочка весело расхохоталась. Крохотная ручонка смело полезла ей в рот.
- Смотри, цапну за палец. Вот тогда как заревёшь! Будешь знать, как сестру не слушаться!
Пусть голос звучал грозно, в душе Сальви зародилось тёплое чувство, что заставляло её улыбаться. И вдруг малыш начал гулить. Он словно пытался что-то рассказывать.
- Уауагх, - передразнила сестра, скорчив забавную рожицу. Не сумев повторить движение большой девочки, малыш заливисто засмеялся, увидев, какое оно забавное.
- Чего, я тебе тоже нравлюсь?! Вроде довольно пищишь.
Сестра не знала, откуда в груди возникло нежное, почти материнское чувство к ребёнку, что сегодня появился у них. Просто в тёмной каморке она теперь не одна. Что-то внутри изменилось, словно на сердце смягчилась жёсткая корочка.
Зини пришла под утро. Завалившись на солому, она проспала много времени, в какое могла бы просить. Сжимая трещащую голову, нищенка злилась на весь белый свет: на дочь, на младенца, что мирно спал на её руках. Забрав ребёнка, мать отвела Сальви на постоянное место. Таким, как она, его определяли настоящие нищие. С ними делились чуть ли не половиной выручки, иначе страшный конец.
Держа на руках малыша, попрошайка шла по холодной улице. Здесь приличные дома, люди, что всегда живут в тепле. Зини всем сердцем ненавидела сытых счастливцев. Они имели всё, чего судьба лишает нищих. Если бы она могла, то вышвырнула бы их на улицу.
"Пусть бы поголодали и помёрзли, когда тебе подают медяки."
Впервые в жизни Айрик запомнил себя самого на городской улице. Сначала его носили по ней на руках, после учили ходить пешком. Когда малыш подрос, Зини отдала его Сальви. Большая девочка, что водит маленького братишку, принесёт в каморку много монет. Улица стала домом Айрика. Летом тёплая, зимой ледяная, она несла жизнь и смерть, жестокая и опасная. Улица учила малыша жить, учила бояться и ненавидеть. Ненависть - вот главное чувство трущобы, гнев на богатых и знатных, их дома стоят рядом, слишком благополучные.
Так по какому великому праву судьба возвысила их над людьми в лохмотьях?! Над тощими, неухоженными детьми, что словно чахлые сорняки, цеплялись за жизнь в пыльном дворе, среди кучи отбросов. Улица учила Айрика ненавидеть, в первую очередь, Алкарин. Здесь, среди отверженных людей, что скатились до самого дна, ненависть к неведомому, но сказочно богатому королевству была сильна, как нигде. Нищие кормили страшное чувство отчаянием, несбывшимися мечтами. Оно вырастало жестокое, тёмное, на очень обильной пище. Когда-то давным-давно Алкарин предал союзников, оттого сегодня отверженные Велериана замерзают и голодают. Если бы он не закрылся стеной, еды и денег хватило бы на всех. Никакая правда не могла развеять легенды, рождённые безысходностью. Того, кто богат, легко обвинить в тяжких невзгодах, тем более, если преступник не может явиться на "праведный" суд.
Первой наукой мальчишки стало умение просить милостыню. Едва научившись ходить, он протягивал руку и жалобно хныкал, пусть ещё не умел говорить.
- Подайте бедным сиротам, – тянула Сальви невинным голоском, что звенел серебряным колокольчиком.
- Несчастные дети, почему судьба их так обделила? - вздыхала сердобольная старушка или чувствительная девушка, протягивая руку к кошельку. Беда, смягчённая красотой, легко вызывает сочувствие.
Больше всего девочка любила, когда подавали хлеб или мясо. Деньги и одежду нужно отдать старшим нищим и матери, еду можно прикончить тут же на месте. Во время богатого пиршества Айрик получал лучшие куски. С самого детства он знал, Зини ему не мать, но Сальви - сестра. Она сама захотела ей быть. Нет, сердце нищенки не было добрым и нежным. Если её оскорбляли, она выдавала в ответ такие ругательства, какие смутили бы отъявленного разбойника и пьяницу. Девчонка отчаянно дралась с другими оборванными детьми за место под солнцем, сражалась до полной победы или поражения.
Становясь старше, она начала чувствовать неприязнь к матери. Дочь не любила Зини, нищенка, забирая все деньги, тратила их на выпивку. Девчонке не нравилась тёмная каморка, где никогда не было огня, и всё пропахло вином и грязью. Только к Айрику она привязалась от чистого сердца, так крепко, как только была способна. Именно это, редкое в трущобе тепло, согревало обоих детей. Не успев воспринять сильное чувство разумом, малыш полюбил сестру. Это она согревает его по ночам костлявым телом, когда в каморке темно и страшно, мир наполняется разными шорохами, очень громко храпит Зини. Кажется, она, как большая собака, лая, набросится на него. Однажды крепкий мужчина натравил на маленьких нищих свирепых псов. Сальви едва успела спасти себя и брата от страшной смерти. Это она выбирает для малыша вкусные кусочки, когда им достаётся немного хорошей пищи, срывает сочные яблоки. Забираясь в чужие сады, таскает малину и клубнику у богачей-огородников.
Едва научившись ходить, Айрик понял, когда сестра дерётся, он тоже должен пускать в ход кулаки, кусаться, царапаться. После, побитый большими мальчишками, малыш громко ревел. Но в следующий раз снова отважно бросался в свалку.
Браня брата, Сальви про себя улыбалась.
"Он отлично меня защищает. Хоть вон ещё какой мелкий !"
Вот они, первые воспоминания Айрика: тёмная каморка с кучей соломы в углу, подстилка воняет, но нищий не замечает ужасного запаха. Пространство пропиталось вином, только мальчик к нему привык. Опухшая от пьянства Зини надтреснутым голосом пытается петь колыбельные. Ребёнок не спит, тогда попрошайка колотит и треплет его. Городская улица. На узкой мостовой нужно не попасть под ноги прохожих, избежать тычков стражников и выпросить побольше монет. Драка с другими мальчишками. Нищие дети бьют до синяков, до крови, точно злые щенки дворняги, что никогда не знала цепи. Мясо и хлеб, добытые сестрой и жадно съедаемые, пока никто не видит. Сальви постоянно рядом, смелая и дерзкая, она защищала маленького брата.
Став постарше, девочка научилась прятать от матери хотя бы немного медяков. На них дети покупали еду. Утаивать выручку от взрослых нищих Сальви не решалась, зная, что с ней жестоко расправятся.
Зини всё больше тупела. Вино, холод и голод подтачивали без того бессильное тело. Жизнь дочери и Айрика интересовала её только когда они приносили деньги. Жадной рукой нищенка отбирала у малышей монеты и отправлялась в таверну, пропивать всё, что имела. На улицах Зини подавали ничтожно мало. Голодная, замёрзшая, она плелась за прохожими, не умея вымолить для себя хотя бы монетку. Только пьяное тепло таверны утешало нищенку в её беспросветности.
Зимой, когда Айрику исполнилось четыре, а Сальви одиннадцать, Зини начала надрывно кашлять. Чувствуя слабость и ломоту в отяжелевшем теле, она перестала выходить из каморки. Больная дрожала от холода, в груди что-то хрипело, ноги и руки отказывались шевелиться. Настал день, когда Зини не смогла подняться с соломы. Лёжа в холодной темноте, она просто ждала чёрствого куска хлеба. Его приносили дети. Что ещё можно сделать в трущобе, где не знали целителей, даже тех, кто работал из милосердия. В грязные норы, где любого приличного человека могли убить, целители никогда не заглядывали. Замерзая на соломе, нищенка не думала о жизни и смерти. Ничего не припомнилось, ничего было не жаль, хотелось выпить, поесть и согреться. А когда сил не осталось, она перестала ждать и этого, скользнув в полное забытьё, что предвещало скорую смерть.
Слыша тяжёлое дыхание, по временам переходившее в кашель, дети тесно прижимались друг к другу.
"Что если мать умрёт ночью? – тревожилась Сальви. – Она же будет лежать холодная до утра. В темноте мы её не вытащим"
Однажды, возвратившись вечером в каморку, дети удивились полной тишине, что стояла в ней. Не было слышно дыхания Зини. Она умерла пару часов назад. Увидев тело матери, дочь ощутила облегчение и ужас. Страх не перед мёртвой, а за будущее. Вместе с братом девочка выволокла покойницу из каморки. Поняв, что Зини мертва, взрослые нищие выгнали брата и сестру в ночь, Нагретое место занял пронырливый оборванец. Он был большой. и намного сильней.
Сальви и Айрик непременно бы замёрзли, если бы не обнаружили ветхую лачугу, даже хуже прежнего жилья. Под порывами ветра трухлявая постройка шаталась и скрипела, сквозь дыры в крыше проникал снег и дождь, но здесь оказалось возможным пережить морозную ночь, тесно прижавшись друг к другу.
Началась новая жизнь. Больше никто не отбирал у них деньги, зато теперь приходилось искать приют на ночь и нередко платить за него монетой. Трущобного ребёнка всякий норовит обидеть. Маленькие попрошайки сбивались в большие стаи. К одной из них пристали брат и сестра. Айрик не заметил, когда он понял, что живёт в нищете, казалось, он знал это всегда.
Однажды пришёл день, когда он принялся промышлять на улицах без Сальви. Конечно, мальчишка не мог выпросить больше, чем симпатичная, беззащитная девочка, зато мог быстро бегать по поручениям, носить грузы, воровать всё, что плохо пристроено. Айрик жалел, что не может освоить ремесло карманника. Его движения были стремительными, глаза зоркими, но пальцам не доставало особой чуткости, что нужна для сложного воровского дела. Быть карманником - настоящий талант. К тому же Айрик хорошо запоминался прохожим. Они легко описывали чёрные волосы, подвижное лицо, яркие синие глаза. Принц воровал еду, иногда вещи, быстрые ноги уносили его от разъярённых торговцев. Нисколько ни страшили высокие заборы, колючие заросли. Теперь не сестра, а брат таскал фрукты и овощи, карабкаясь по деревьям, как кошка, сбивая яблоки метким камнем.
В уличных драках он получил немало синяков и ссадин. Айрик сражался отчаянно и мог победить многих сверстников, а иногда мальчишек старше себя. Бродя по улицам Эрга, он заметил, люди делятся на две части. Одни такие же, как он, оборванные и грязные, что не гнушались любой работы и воровства, другие - приличные, что занимались единственным делом. Правда, были и третьи, короли ночных улиц, но они пугали трущобных детей, одновременно внушая прочное уважение к таинственному ремеслу. В глубине души каждый нищий мальчишка хочет быть грабителем, но не всякий может им стать. Сначала на улице надо выжить, а ещё быть действительно жестоким и не бояться петли.
Айрик захотел заниматься единственным делом. Его восторженный взгляд привлекали кузницы, где горел огонь, ковалось железо, закалялась сталь. Вид кузнечной работы будил что-то странное в детской душе. Не понимая, что происходит, Айрик ощущал притяжение к расплавленному металлу, как к чему-то родному. Это был просыпающийся дар Аларъян, о котором велерианцы позабыли очень давно.
Много раз подходя к кузнецам, Айрик просил научить его делать красивые инструменты. Мастера или смеялись над нищим, или гневно прогоняли мальчишку прочь.
- Если бы кто-нибудь за тебя заплатил, – слышался неизменный ответ.
Так мальчишка узнал, обучение ремеслу надо оплачивать. Он стал собирать редкие медяки, надеясь, однажды овладеть кузнечным делом. Когда он будет жить в кузнице, приличные люди перестанут коситься на него с неприязнью, что вызывала обиду в душе.
Слово: «презрение» было ему неизвестно, но видеть его на лицах встречных прохожих ему доводилось часто.
Презирали нищих прилично одетые дети, что гуляли с родителями или наставниками, обучались ремеслу. За презрение попрошайки платили жестокой ненавистью. Стоит, хорошо одетому ребёнку затеряться на улице, выпадет оборванцам его увидеть, как голодная стая накинется на него, снимет всё, отколотит до полусмерти, а возможно, убьёт, не сумев вовремя остановиться.
Конечно, Айрик бил приличных детей, подчиняясь единству стаи, только кулак не хотел касаться расквашенного лица. Когда жертва лежала в крови на земле, мальчишка стремился уйти в сторону. Судьба наделила его ярким воображением. Когда он бил другого ребёнка, то вспоминал, как колотили его беспомощным малышом, как он собирался в комок, беззащитный, дрожащий.
Айрик ненавидел приличных детей всех вместе. Они жили лучше него. Но к израненному мальчишке, что тщетно просил пощады, он злости не ощущал.
***
Сальви было пятнадцать, когда ей почти перестали подавать. Да и те, кто бросал пару монет, окидывали страстным взглядом, ожидая многого. Девочка-подросток превратилась в стройную девушку. Небольшого роста, но хорошо сложенная, она взяла от матери густые рыжие волосы, от неизвестного отца большие голубые глаза. Теперь юная нищенка вызывала не жалость, а у женщин зависть, у мужчин желание. Она ощутила это остро, болезненно. Девушка поняла, пришло её время повторить судьбу матери. Пока стояло лето, Сальви отчаянно сопротивлялась судьбе, перебиваясь с хлеба на воду, разделяя еду с братом. Вовсе не нравственные чувства мешали ей продавать себя. Ни чести, ни достоинства у неё не было. Такие качества есть у приличных людей, а не у жителей трущоб. Нищенку останавливал страх. Он безошибочно говорил, то новое, неизведанное, через что когда-то прошла её мать, погубит Сальви, окончательно, неотвратимо.
Когда наступила зима - этот ужас трущоб, голодная, замёрзшая девушка смирилась с несчастной долей. Они с Айриком выживали с большим трудом. На последние медяки Сальви купила старые, но целые юбку и кофточку. Нарядные вещи закрывал дырявый плащ, на новый денег не оставалось.
"Ничего, завтра у меня будет куча монет, так много, как никогда."
Стоять на улице ночью было страшно. Тусклые фонари даже в богатых кварталах не разгоняли тьму, а в трущобах их почти не было.
Не умея предложить себя, Сальви замерла возле уцелевшего фонаря, как у последнего средства защиты. Только умение и не потребовалось, красота и юность делали всё за неё. Упорно отвергая трущобных разбойников, что пожирали её глазами, она ждала кого-то другого. Наконец, желанный клиент появился. Это был грубый стражник из тех, что не брезговали услугами трущоб, жестокий прислужник ледяного края. Нищенке он не понравился, но отказываться нельзя, не зря ей выпал редкий случай.
- Сто золотых. Я - девственница, – твёрдо произнесла она заветные слова.
Сегодня, в первую ночь, её право заломить высокую цену, все так говорили. Потом не получишь больше пятидесяти , но сегодня можно отхватить сто.
- И ты, трущобная девка, ни с кем не путалась?! Низкая дрянь! Падаль! Да ты спала с мужиком, когда тебе стукнуло десять, – грубо крича, стражник старался напугать малолетку, чтобы товар достался ему дешевле.
- Сто золотых. Я - девственница!
Девушка не поддавалась страху, пусть тот пробегал холодком по сердцу.
- Смотри, сука, если врёшь, я спущу с тебя плёткой всю шкуру! Каждую косточку будет видать.
- Я, правда, - настоящая девственница.
В свете фонаря стражник отсчитал сто полновесных монет. Сальви впервые держала в руках столько золота, невероятное богатство.
- Ну, пошли!
Клиент властно дёрнул её за руку.
Она не сопротивлялась, Сальви была продана. Стражник привёл девушку в дешёвую таверну, где, как и при жизни Зини, пахло вином и горел огонь. Каким чудесным казалось это убогое заведение с жирными столами, загаженным полом, грубыми посетителями. Здесь было тепло, пахло едой.
В дешёвой комнате, на узкой кровати, застеленной нечистым бельём, Сальви испытала самую страшную в жизни боль. Стражник оказался противным до тошноты, до слёз в глазах. Он ушёл довольный, как-никак девчонка ему не лгала. За такое удовольствие сто золотых отсыпать не жалко. Девушка осталась на кровати одна, в голубых глазах стояли редкие для них слёзы. В миг беспросветного отчаяния она простила беспробудное пьянство матери. Ей самой захотелось забыться, пусть даже вином, какое она когда-то терпеть не могла. Но вместо пьянства, Сальви купила ведро горячей воды и право помыться в железной ванне. В первый раз нищенка делала это по-настоящему, мылом и мочалкой, тёрлась, глотая слёзы.
"Я не буду как Зини! Не стану пить! Накоплю денег! Куплю таверну или притон. Я не вернусь на улицу попрошайничать. Иначе лучше сразу умереть."
Помывшись, Сальви сняла приличную комнату с узкой постелью и деревянным столом. Упав на кровать, она скоро заснула. Первым, что почувствовала девушка, когда проснулась, был голод. Спустившись в зал, она заказала отменный завтрак, жареную картошку с мясом и стакан чая. Какое это удовольствие, есть горячее блюдо до сытости. Сестра хотела бы накормить Айрика.
"Сегодня возьму его сюда."
Позавтракав, Сальви отправилась искать брата на городских улицах. Она встретилась с ним в полуразрушенном доме, что был пристанищем стайке трущобных детей.
- Где ты пропадала? Я боялся, тебя убили!
Губы мальчишки дрожали, голос звенел напряжённый.
- Я зарабатывала. Теперь у нас будет много еды!
Айрик понял, что случилось. Он знал, как женщины трущобы достают по ночам деньги. Боль пронзила сердце, предательская, неожиданная. Мальчишка не умел разбираться в своих чувствах, они приходили нежданные, естественные, связанные с проснувшейся мыслью. Что-то разбилось, оборвалось.
- Я добуду нам денег! Научусь заниматься делом!
Подбородок упрямо вздёрнулся, глаза загорелись.
- Дурной, никто ремесла нам не даст. Мы попрошайки. Нас отовсюду гонят и хлещут кнутом.
Неожиданно Айрик ощутил, сестра права, понял остро и ясно, в одно мгновение потеряв надежду на лучшую жизнь.
- Я никуда не пойду! Как вырасту, стану грабителем! Ух, мы тогда заживём!
– Вот единственные слова, какими брат мог выразить любовь и гордость.
- Приходи в таверну «Драный петух». Там можно вкусно поесть, ты даже не представляешь, как! А в комнате тепло и настоящая постель! Я не хочу, чтобы ты голодал.
Сестра тоже не умела выразить материнскую нежность, что наполняла глубины души.
Она ушла, ощущая непоправимую боль.
Айрик остался. Лёжа в темноте, пытаясь согреться в одиночестве, он жалел о совершённом поступке, но понимал, что к сестре не придёт. Он представлял себя смелым грабителем, какой не боясь ничего на свете, погибает в петле на городской площади. Такие мысли не напугали нищего. Он хотел быть дерзким. Бросив в толпу злые слова, он всходил на виселицу. А потом… Что было дальше Айрик представить не захотел. Ничего, петля будет ещё нескоро. Он успеет отлично повеселиться, до того, как придёт конец.
На утро, опустошив заветный тайник, мальчик купил на жалкие медяки еды в таверне, где жила сестра. Всего богатства хватило на горячий пирог с мясом. Дожёвывая последний кусок, нищий чувствовал, как холодно у него в груди, хотя снаружи было тепло. Подобрав со стола крошки, он вернулся на улицу, бегать по поручениям, воровать, попрошайничать. Надежды на лучшее нет. Он навсегда останется оборванцем. Оттого движения стали резкими, в поступках возник отчаянный вызов.
Продолжение здесь: http://proza.ru/2018/12/19/875