Одним из важнейших шпатоносных районом в Восточной Сибири является бассейн реки Илимпея, крупного левого притока Нижней Тунгуски. Здесь были найдены месторождения Янгуракта, Куктуле, Прямолинейное, а так же оставшиеся с неясными перспективами проявления Алле и Большая Хаваркикта. К открытию последнего я имел прямое отношение. Расскажу, как это было.
После Джекинды, я вел поиски в бассейнах рек Верхная Кочема, Хошо, Панонгна. Разные места – разные встречи.
На Верхней Кочеме я познакомился с эвенком Василием Каплиным. Бассейн Верхней Кочемы был его промысловым участком. Летний выход Каплина аргишем, то есть оленьим караваном, в тайгу, объяснялся необходимостью приведением в порядок таежных стоянок для зимних кочевок. Прежде всего, ремонт лабазов и закладка в них муки, соли, круп. Во-вторых, заготовка дров и ремонт шестовых остовов чумов. Когда-то чум крыли берестой, сейчас используют брезент и мягкие шкуры. Летняя стоянка эвенков представляет собой два или три чума, несколько дымокуров для олений То есть, все тех созданий из шестов, но уже много коротких, поставленных пирамидкой, с небольшим костерков внутри. Такое устройство создает дым, отгоняющий комаров и, одновременно, оберегающий олений от ожога морды, когда гнус особенно их донимает. В центре стоянки костер, сложенный звездой. Это шесть-семь толстых стволов сдвинутых торцами в одну точку. Когда семья эвенков перемещается в другое место, стволы раздвигаются, а по приходе наоборот сдвигаются. Для разжигания такого костра достаточно куска бересты и пучка отсохших веточек листвяжки, которых всегда можно найти, вне зависимости от погоды, буквально в нескольких шагах от костра. Такой костер без большого пламени, но, за счет поддува с боков и возникновения тяги, создает сильный жар. Например, пятилитровый чайник закипает на таком костре за пять минут.
Случайная встреча с Василием Каплиным в тайге обернулась долгой беседой у костра. Мы устроились на бревнах, слагающих костер, и завели неспешный разговор, сопровождаемый бесконечным возлиянием чая. Оказалось, что он юношей воевал на Калининском фронте и дошел до Кенигсберга. До славы Номоконова, тоже эвенка, одного из лучших наших снайперов времен ВОВ, он не дотянул, но орден «Красной Звезды» и медаль «За Отвагу» получил.
На следующий год мне пришлось совершить пеший переход из бассейна реки Хошо в бассейн реки Панонгна. Такой переход стал необходимым из-за временного отсутствия свободных вертолетов. А наши рабочие-горняки вынужденно простаивали. Получал я это распоряжение по рации от начальника экспедиции Золотухина. При этом я предупредил его, что продуктов придется взять лишь на двенадцать суток. На что меня он заверил, что он берет этот вопрос под личный контроль.
По карте получалось, что будет необходимо спуститься вниз по течению Хошо, затем повернуть в долину крупного ручья, текучего с водораздела с Панонгны, под прямым углом пересечь водораздел, чтобы попасть в долину ручья текучего уже в Панонгну. А далее идти вниз по течению этого ручья, а потом по берегу самой Панонгны. Итого получалось около ста километров. И это при почти полной «альпинисткой» нагрузке, ибо кроме спецодежды, палатки, продуктов, пришлось нести кирки, лопаты, топоры, подборочные железные листы – килограмм по тридцать пять на человека.
По своему опыту я предполагал, что всю дорогу мы будем идти по достаточно торной тропе, ибо таежное зверье, олени и сохатые, совершая свои переходы, не очень любят ломиться сквозь таежные чащи и буреломы, а используют долины рек и ручьев. А это так важно, в условиях многодневного маршрута. Ведь не тратишь время и силы на ориентировку, на проламывание через заросли, идешь, просто глядя себе под ноги. Мой расчет оказался верным, и весь переход мы совершили лишь с тремя ночевками.
Первую ночевку мы сделали перед подъемом на перевал. Все четверо моих горняков были еще свежие, были веселы. С шутками посидели у «пионерского» костра. Кто-то попытался даже что-то петь. Пришлось разгонять сей «курорт».
Вторую ночевку сделали уже на берегу Панонгны. Устроились на пригорке. Только запалили костер, как началась сильнейшая гроза. Мои мужики явно подустали. Молча залезли в палатку и уснули, как говориться, вповалку.
Третий переход оказался самым тяжелым – навалилась усталость, было очень жарко, донимали комары. Шли в полной прострации, чисто автоматически передвигая ноги. Когда пересекали очередную марь, самый молодой из рабочих вдруг сел на кочку и заявил, что дальше идти не может. Я попытался силой заставить его встать. Бесполезно. Вдруг он заплакал. Да! Да! У него по щекам текли настоящие детские слезы. Кто-то из рабочих буркнул, мол, пусть остается и здесь подыхает.
Я махнул рукой, мол, пошли дальше. Не успели дойти до конца мари, как увидели, что отставший большими прыжками нас догоняет. Тем и закончился этот инцидент.
Дав ребятам день отдыха после напряженной дороги, я поставил их копать на участке канавы. В свою очередь Иван Андреевич, наш начальник экспедиции, свое обещание выполнил, и на двенадцатый день самолично прилетел. Первое, что он сделал, подсчитал наличие всех рабочих, мол, никто не потерялся, никого не «съели». Лишь после этого пожал благодарственно мне руку.
Солнечный камень так просто в руки не давался. Попадалась мелочь. На Верхней Кочеме я нашел несколько кристаллов, самый большой из которых был яркого желтого цвета и размером с куриное яйцо,. На Панонгне вместо кальцитовой минерализации была обнаружена достаточно крупная залежь сильвинита необычайно нежного розового цвета. Позже, уже в пабереге реки Илимпея, участок Самовар, мной был вскрыт одиночный кристалл шпата размером три на пять сантиметров, желтоватого цвета, почти прозрачный. Что-то мне говорило, что я на пороге чего-то более значимого