Тётка Кася появилась на моём пороге в несусветную рань. Я только закемарила после ночной смены, как дверной звонок вякнул застенчиво и сразу заткнулся. Тишина на лестничной клетке была подозрительно-тревожной. Я разлепила веки и побрела к видеофону. У лифта кто-то сидел, прямо на ступеньках. Согнувшись, лица не видно.
Я подумала: «Вызвать полицию или плюнуть?», сняла цепочку и выглянула наружу.
Фигура у лифта отреагировала на моё появление, поднялась, раскинула руки и заголосила: «Нюрочка! Родненькая! Не оставь в беде!»
Касю я узнала с трудом. Если разбираться – она младшая сестра маминого мужа Гарика, второго, которому я была никем, так как он на маме официально не женился и меня не удочерял. Я была очень поздним ребёнком, мама и Гарик спокойно покинули этот мир пару лет назад, по причине болезненной старости.
Ко мне в гости Кася никогда не наведывалась, присылала открытки к праздникам, и зачем-то фотографии. Не узнать её было невозможно. Она была такая луноликая, словно при её проектировании кто-то поставил иглу циркуля на кончик носа, обвёл чёткий круг и объявил: «Да будет это лицо!» А потом добавил наивно распахнутые очи, длинный нос и рот до ушей.
Сейчас Кася походила на ведьму в изгнании. Поняв, что я её, вроде, прогонять не собираюсь, благоразумно опустила грязные ладони и вздохнула: «Поесть бы…»
Я просыпаться не желала. Ткнула пальцем в сторону кухни, принесла банный халат и чистое полотенце: «Вода горячая есть, ешь что найдёшь, ко мне не лезь, я с ночной…»
Ночка у меня выдалась ещё та. Я работала в кул-центре, консультируя народ по разным вопросам. Случались такие смены, когда я затыкалась только в сортире или курилке. Вне работы я молчала, предпочитая даже с сыном и внуками общаться через смски.
Кася не подвела. Проснувшись, я не вспомнила, что у меня гостья, пока не выползла в коридор. Тётка спала у двери, кинув на линолеум замызганный плащ. Пахло от неё бомжатиной.
Я с трудом перешагнула так и не намытое тело и протиснулась в туалет. Кася спала. Я поужинала, отметив, что тётка смолотила почти всё, что нашла готового: суп, котлеты, макароны с сыром и полбатона. Мне пришлось обойтись глазуньей и дошираком. Кася спала. Я включила вечерний сериал и достала вязание.
Кася поскреблась в комнату, когда начался полуночный блок новостей. Я кивнула: «Ты в порядке?» Кася покусала губу: «Можно мне ещё покушать?» Я пожала плечом: «Хлеба нет. Идти лень. Можешь сделать яичницу. Или блинов напеки. Варенье в тумбочке. Только помойся сначала».
Когда Гарик вспоминал двоюродную сестру, говорил о неё только хорошее. Я с детства знала: Тётя Кася – женщина спокойная, честная, работящая и непьющая.
Честную и непьющую надо было устроить по-человечески. Кася мылась долго. Блины печь не стала, нажарила картошечки. Я достала из-под кровати раскладушку и спросила: «Ты надолго?» Кася насупилась: «Я… это… Идти мне некуда… Не гони, Христа ради!!! Я найду работу, с проживанием, и съеду! Только, это… Меня обокрали, надо документы восстанавливать. Чтобы пенсию получать. И вообще».
Вообще оказалось простым до зубовной боли. Райцентр, на окраине которого стояла тёткина избушка, разрастался. Владельцам деревянных домиков предложили квартиры в строящейся многоэтажке. Все согласились. Усадьбы распродали, а стройка заморозилась. На месте деревне уже рылись новые котлованы. Люди, набегавшись по судам, осели у родственников. У Каси никого не было. Она работала кастеляншей в детском саду и, за койку в кладовке, - сторожем. Всё бы ничего, но заведующую сменили, а новая метла привела нового сторожа – своего племянника-алкоголика. Кастелянша, лишившаяся ночлега, подалась ко мне. В поезде ей предложила перекусить милая женщина. Разбудила Касю проводница. Ни вещей, ни документов у тётки больше не было. Воровка не постеснялась залезть даже в лифчик, где была приколота булавкой вся наличность. А надо было ехать дальше. Пересаживаться на электричку, потом на автобус. Пока вокзальная полиция возилась с потерпевшей, та грохнулась в обморок. Очнулась в холодном коридоре, оглушённая воплями и руганью с многочисленных каталок. Больничка для бездомных подействовала на Касю мощным стимулом. Тётка встала и вернулась на вокзал. Из электричек её неоднократно высаживали контролёры. Вместо трёх часов дорога заняла все двенадцать. Шутники одной бригады выставили её из вагона на полустанке, где поезда останавливались два раза в сутки. В городе автобусы уже не ходили, а на маршрутку денег не было. Не было и на автобус, но не все же кондуктора сволочи последние. Переночевав в зале ожидания, горе-путешественница добралась-таки до меня.
Тётка оказалась больше философом, чем женщиной. Обниматься-целоваться не лезла, поливать слезами мою слабородственную жилетку не пыталась. Мы договорились: пока Кася восстанавливает документы, она ведёт хозяйство. Моей зарплаты нам на хлеб хватит. А там видно будет.
Через неделю тётка, со свойственной крестьянам сметливостью, нашла себе халтурку: выгуливать собак. Кроме бобиков и жучек, выводила во двор и лису, и жуткого вида огромадную чёрную свинью. Животные слушались няньку с первой минуты. К моменту, когда Кася получила новые документы, она знала почти всех жителей нашего и соседнего кварталов и зарабатывала больше моего.
Через месяц тётка сказала: «Нюрик, у меня есть план!» Я уже понимала, почему Гарик обожал сестрёнку. Ей бы не в деревне родиться, да университет закончить, далеко пошла бы.
Итак, Касе предложили работу, с проживанием. Некая старушка, неходячая, небедная, но не жалующая родственников, искала прислугу. У старушки были три собачки, весёлые двортерьерши: Белка, Стрелка и Ракета. Старушка боялась, что жадные родственники хотят отравить её собак, да и её саму тоже. Жила она в трёхкомнатных хоромах, куда вход родне был заказан. Кася была представлена даме с собачками как лучшая на районе догситтерша. Она уже отработала несколько дней. Собаки ходили за ней тремя хвостами. Сегодня расчёт получила повариха, она же сиделка.
Узнав, что Кася умеет готовить, дама предложила ей работу и комнату. Но тётя поставила условие: вместе с ней переезжаю я.
Я уставилась на стремительно набирающую популярность собачью няньку. Она продолжила: «Нюрик, ты на своей работе скоро мизантропом станешь!» - (Я на лету подхватила падающую челюсть: Кася знает такие слова?) – «Дора Клавдиевна платит вдвое больше того, что ты получаешь. Будешь сиделкой. Медицинского образования не требуется, к ней ходит личный доктор. Ты будешь с ней гулять. Ты будешь ей читать. Беседовать на умные темы. Менять памперсы. Мыть её. Смотреть вместе с ней телевизор. Свою квартиру сдашь. Через годик эту конуру продашь, сложишь полученные за аренду тугрики и вознаграждение сиделки, и получишь нормальную жилплощадь!» Я ошарашенно съехидничала: «Ага, и тоже стану бомжевать, как ты!» Кася не обиделась: «Сначала сделаешь первоначальный взнос, въедешь, а потом продашь старую квартиру и погасишь кредит досрочно. Я тебе и жильцов нашла, приличные молодые люди».
Трёхкомнатная квартира Доры Клавдиевны оказалась почти пятикомнатной. Сразу за входной дверью был двадцатиметровый холл под названием «прихожая». Там стояли шкаф, кресло, тумба для обуви и жили собаки. За прихожей следовала столовая. Таких же двадцать квадратов. Из неё выходили двери на балкон, на кухню, в две жилые комнаты и подсобку. Комнату между кухней и прихожей заняла Кася. Я обосновалась в кладовке. Шесть метров, кровать, комод, шкафчик, стул, телевизор. Нормально.
За стол Дора Клавдиевна садилась вместе с нами. Выруливала на своей каталке при полном параде. Переставляла стаканы и тарелки, перекладывала приборы. Ела только после того, как начинали мы.
Ни возраста своего, ни слабости старушка не стеснялась. В постели легко заголялась, предоставляя мне намывать дряблые прелести. Вот я стеснялась, хотя старалась вида не показывать. Остаться без этого места было не страшно, но я уже визуализировала свою будущую квартиру и готова была многое стерпеть ради мечты. Даже то, что в любое время дня и ночи надо было нестись с судном к хозяйке, если та не хотела садиться на кресло с горшком. Я начала подозревать, что ей доставлял особое удовольствие, последующий после облегчения, процесс подтирания и подмывания. Бабка кряхтела, пыхтела, покрикивала на меня и руководила моими действиями минут по десять. А я в это время любовалась дерьмом и им же дышала. Окно раскрывать было нельзя, чтобы больная не простудилась. Когда до меня дошло, что вышедшая в тираж звезда советских салонов имеет от обсерания свой кайф, случайно опрокинула судно прямо на неё. Во второй раз намыла её за полминуты. Она потребовала продолжения. Я выпрямилась: «За отдельную плату! Могу даже до «Розового кролика» метнуться, если что». Дора зыркнула недобро и натянула на себя одеяло.
Хозяйка сразу запретила нам обращаться к ней по отчеству. Из дома я выходила два раза в неделю, по полдня. Дышала свежим воздухом, смотрела новые фильмы в кинотеатре, а не скандальные передачи, которым хозяйка отдавала предпочтение. Кася бегала на рынок, стряпала, убирала, выгуливала сучью свору и была всем довольна. Мне сказала, что тоже копит на квартиру. Она не теряла надежды получить долгостроевскую, но рассматривала и проигрышный вариант.
Всё случилось как в песне: писец нечаянно нагрянул. У соседей сверху начался пожар. Не столько там горело, сколько дымило. Как оказалось, в одной из комнат муж устроил склад наподобие гаражного. А жене это надоело. Она решила испортить пирамиду из шин и не нашла ничего умнее, чем облить их бензином и поджечь. Она хотела потушить их через пару минут, да огнетушитель не сработал. Пожарные примчались быстро, но склад, находившийся в аккурат над Дориной спальней, полыхал вовсю. Вместе с потоками воды в наше жилище стекли запахи жжёной резины и горелого пластика.
Дора долго не страдала. Велела найти санаторий с отдельным домиком. Сказала: «Я уже пять лет никуда не выбиралась. Хочу пожить в лесу, у озера. Чтобы были врачи и процедуры. И анимация». Я уставилась на неё: «В какой санаторий пустят с собаками?» Она испугалась: «Нет?» Из кухни подтянулась Кася: «Не надо волноваться! Рядом с любым санаторием есть населённые пункты. Договорюсь с кем-нибудь, за деньги собакенам создадим санаторий по соседству».
Так мы оказались в «Озёрном». Собак Кася пристроила в компанию сторожу Максиму, охраняющему особняк, в который хозяева за три года ни разу не наведались. Белка, Стрелка и Ракета счастливо носились по огромной территории, спали в доме, а мы навещали их каждый день. Дорины родственники интереса к злоключениям старушки не проявили.
Дора в санатории стала спокойной и такой же радостной, как её псинки. То ли не боялась, что её кто-то станет убивать на глазах толпы, то ли юность вспомнила. Она посещала музыкальные занятия, где, вместе с другими дамами, поправляющими здоровье в загородном спа-рае, выводила: «Бе-е-елой акации гроздья души-истые…»
Я ездила в город, но новости были неутешительными. Погорельцы разводились, судились и, хоть от ремонта и не отказывались, делать его не спешили. Дора велела нанять бригаду отделочников и копить чеки.
На одном из уроков пения вместо звуков рояля из актового зала доносился неровный гул голосов. Внезапно заболела музыкантша. Дора расстроилась: «Сегодня 7 ноября! Мы хотели отметить 101 год Великой Октябрьской революции демонстрацией! Пройти по всему «Озёрному» с красными знамёнами и героическими песнями нашей молодости!» Я вздрогнула: «С роялем?» - «Зачем, с роялем? Тут и гармонь есть».
Я представила картинку: полтора десятка бабок на инвалидных колясках, столько же сопровождающих, под кумачами; несущееся над просторами: «Вперёд, заре навстречу!», и поняла, откуда у музыкантши несезонный грипп.
Красные полотнища поверженно валялись на сцене. Несколько голосов затянули «Марсельезу» акапелла, фальшивя на каждой ноте. Дора заплакала. Кася выскочила на сцену и рявкнула: «Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!» Зал отозвался: «Всегда готовы!», взметнув к люстрам венозно-артрозные салюты. Кася смахнула пыль с гармони и рванула меха. Бывшие пионерки восторженно взвыли – Кася выдавала «Варшавянку».
Я смотрела на тётку и диву давалась: какими ещё талантами обладает бездомная кастелянша? Ответ был получен тут же. Кася, вместе с революционно настроенными элементами, закончила песню и встала, подняв руку: «Товарищи! МЧС предупредило о надвигающемся шторме! Непогода может пройти стороной, а может и ударить по нашему параду. Каждый из вас – ценный член несгибаемого вражескими нападками большевистского движения! Поэтому, забота о здоровье – наш главный ответ противникам коммунизма! Празднуем здесь! Развернуть знамёна!»
Камерный концерт притянул своих зрителей. До того, как певицы выдохлись, я договорилась с администрацией о разрешении перевести в наш домик Белку, Стрелку и Ракету, в благодарность за отмену шествия.
Квартира была отремонтирована, но Дора не спешила возвращаться. Мы остались в санатории и на Новый год. Под бой курантов Касин телефон засвистел. Кася открыла сообщение и завопила: «Ура! Стройка моего дома возобновилась! Весной получу ключи! Нюрик, и ты уже можешь себе квартиру присматривать, два новоселья справим, будем в гости друг к дружке ездить!» Я завизжала и стиснула Касю в объятьях. Наше ликование смяла Дора: «А как же я?»
Слёзы катились по её щекам. Собаки жались к каталке, Ракета заскулила и сделала лужу.
Мы уставились на работодательницу и её команду. Дору, реально, было жалко. Она стала мне не чужой. Я заботилась о ней старательно и совершенно искренне, относясь к старческим загибонам со снисходительностью, поощряемой весьма приятной зарплатой. Хотя, неизвестно, как бы я реагировала, будь она моей бесплатной обузой. Наверное, тогда бы я давно её придушила.
Кася хмыкнула, подкатила хозяйку к столу, выставила из холодильника бутылку водки, разлила по стаканам: «Дора, утри сопли! Ты что, всерьёз думала, что мы с тобой навсегда? Тебе сколько лет? 75? И? Ты всего лишь не можешь ходить. А в остальном, здоровее здоровых. По самым скромным подсчётам, протянешь ещё лет 15. Я уже на пенсии. Нюрик выйдет летом. Да, у неё только жизнь начинается! А ты хочешь, чтобы она посвятила свои лучшие годы твоим интимным стрижкам? Извини, ничего личного. Мой тебе совет: перебирайся в приличный пансионат, всегда будешь в хорошей компании. Место подыщем, собачек пристроим…»
Дора послушно напивалась и через полчаса затянула: «Ой, мороз-мороз…» Кася расчехлила гармонь, которую ей разрешили брать для репетиций.
Ложась спать, я окликнула тётку: «Кась, как твоё полное имя? Хочу за тебя свечку в церкви поставить». Она погрозила мне: «Я не крещёная. Хватит твоего спасиба».
Я легла, пытаясь понять, как буду жить через несколько месяцев. Без Каси, без Доры, без Белки, Стрелки и Ракеты. И поняла, что чудесно буду жить, так, как никогда раньше. Потому что жизнь только начинается.
На фото: Ваша покорная слуга на выставке Васи Ложкина, октябрь 2018