Родике Ботезату.
В сущности, всякое искусство - это зеркало,
отражающее того, кто в него смотрится,
а вовсе не жизнь.
Оскар Уайльд,
«Портрет Дориана Грея».
...Родика пришла к нам на курс в октябре 1991 года. Важность исторического момента упадка империи и его возможные последствия мы еще до конца не осознавали, а потому самозабвенно веселились на консерваторских занятиях. Причиной хорошего настроения могла стать вражда глюкистов и пиччинистов, чья-то вольная трактовка содержания ораторий Генделя, которая активно озвучивалась во время бесконечных da capо. Вытворяя мелкое хулиганство, я постоянно ловила пристальный взгляд новой сокурсницы. Отчего вела себя еще более отвратительно.
В отличие от меня, тогдашней, новая коллега производила впечатление человека немногословного, взвешенного и не стремившегося к высказыванию собственного мнения. Однако, если ее спрашивали, отвечала оригинально и убедительно.
Как-то раз профессор Абрамова, между описанием жизни бродячих трубадуров и рассказами о похождениях барочных оперных злодеев, как бы невзначай обмолвилась о совершенно «гангстерской» истории, связанной с похищением графических работ нашей сокурсницы. Оказалось, Родика была еще и художницей. Познакомившись с ее рисунками, я поняла, наконец, с кем мне доведется учиться. Мое поведение на лекциях значительно улучшилось.
С Родикой всегда было интересно пройтись по старым кишиневским улочкам, еще сохранившим провинциальный шарм бывшей столицы бессарабской губернии. Каждую жилую достопримечательность некогда аристократического района города мы в ходе наших бесед наделяли владельцами. Вот в этом особнячке, предполагали мы, жил чудаковатый профессор полифонии, променявший лекции в муниципальной консерватории на замкнутую жизнь в окружении партитур Баха. А вот эта вилла принадлежала прижимистому дельцу, отказавшемуся пожертвовать на один вечер рояль своей дочери — лучший в городе — для концерта «какого-то там Рубинштейна».
…В тот день Родика задержалась у небольшого домика на Садовой дольше обычного. Обратив мое внимание на его архитектурные детали, она глубокомысленно подытожила: «И вот достанется этот особняк какому-то Мефистофелю».
Учитывая парадоксальность мышления подруги и стремительную калейдоскопичность, с которой менялся контингент жителей этой части города в разные времена, представить себе нового хозяина старинной усадьбы оказалось не так-то просто. Мне показалось не совсем уместным задать Родике вопрос: кто же он, предполагаемый ею владелец? Часть «той самой силы»? Мессир Воланд («…а может быть, Фаланд?»), что «вечно хочет зла» (и далее по тексту)? Воплощение морального нигилизма? Свободный сверхчеловек? «Обезьяна Бога», наконец? Моя фантазия упорно рисовала образ оперного Мефистофеля, громогласно вещающего под уменьшенные септаккорды в партии оркестра о победе золотого тельца, презирающего волю неба…
Прошло десять лет. «Лихие», такие тяжелые для нас девяностые, канули в лету, и мы — теперь уже выпускники несколько раз поменявшей название консерватории — вступали в новую жизнь, не предвещавшую, как нам тогда казалось, тяжелых потерь и разочарований. О придуманных нами «аборигенах» старой Садовой мы вспоминали лишь изредка и с ностальгической улыбкой.
Как-то раз, в теплый июньский день, «тихоня» Родика предложила совершить совместный парашютный прыжок с вышки на Комсомольском озере. Для меня, не так давно осуществившей двухнедельное экстремальное путешествие в Северную Корею, прыжок с парашютом уже не казался чем-то из ряда вон выходящим. По дороге мы встретили нашего коллегу Алика, который терпеливо объяснил, что даже для таких бесстрашных барышень, как мы, прыжок без надлежащей подготовки — непростительное легкомыслие. И предложил составить ему компанию на пару-тройку партий в бадминтон. Получив по ракетке, мы в радостью рванули на корт, за игрой не успев заметить, как наступил вечер.
…Ковыляя домой по университетской лестнице, мы то и дело присаживались передохнуть.
— Родика, – строго спросила я подругу, заматывая платком ушибленное колено. — Я уже много лет ищу ответ: какого Мефистофеля ты имела в виду, когда мы в начале девяностых прогуливались по Садовой?
— Мефистофеля? — удивленно спросила Родика, потирая ссадину. — Какого еще Мефистофеля? Ты ничего не напутала?
Напутала?! Я напомнила ей о живописном особняке, подробно изложив свои тогдашние предположения.
— Надо же, — хмыкнула она. — Никогда не подумала бы о таком множестве ответов… На самом деле, я тогда оговорилась. Я имела в виду мафиози.
Рассмеявшись, мы побрели дальше к университетской остановке, синхронно прихрамывая и тихонько мурлыча себе под нос «Люди гибнут за металл, люди гибнут за металл»...
15.12.2018.