Глава тридцать четвертая. Спирали и пещеры

Аллиса
Шестой не находил себе места, хотя претензий к Б/Н не было и быть не могло. Не смотря на специфику каталогизации Третьего, учет и планирование были схвачены, что называется, на лету. Но первые же попытки подчинить минимальный массив простейшему алгоритму едва не привели к катастрофе. Не хватало опыта применения психоэмоционального понижающего коэффициента и знаний основ биоритма в пульсации пространства. Снова голая физика Второго и метафизика Пятой с настоятельной рекомендацией применять при этом вариативность симбиозов Десятой. Но оказалось, что до Десятой Б/Н ещё не дошла. Недопустимое упущение.

Вечный дежурный по мегалиту 518 – Шестой.


дарите женщине презенты,
вот и не будете сквалыга
букет, браслет, кольцо, колье и
книга

реклама ювелирной мастерской с букинистическим уклоном, оплаченная обещанием изготовить обручальные кольца, как только макет их будет согласован

Перевод единиц измерений:
- 1 вер – около 10метров
- 1 тыд – около килограмма


Это было прекрасное время суток, ценимое за мягкость, свежесть и красоту.
Закатное небо в изумительных переходах всех оттенков розового и желтого, которые ближе к горизонту смешивались рваными полосами приятного оранжевого.  Зелень деревьев уходила в сумрачную тень, но по кромкам крон косые, почти горизонтальные лучи солнца пробивали невидимую взвесь, обозначаясь пылью, и окрашивая золотом верхушки. Почти такого же золотого цвета воды Лишеца перерезали лавандовые и маковые поля.  От пейзажа веяло величием и торжественностью, прямо хоть молись. И завершающим штрихом легкий ветерок самой комфортной температуры овевал тело.
    Посреди умиротворенного благолепия под окном конторы сидел, завязав руки между грудью и подбородком, Дай Но. Глаза его были прикрыты, рот плотно сжат, ноги вытянуты. Издали человек казался расслабленным, но уже в полувере чувствовалось, это взведенный туго арбалет, возможно, с тугим спуском.
   Эгила несколько раз порывалась отвлечь жандарма пространным разговором. Выглядывала в окно, открывала рот, закрывала и ныряла к печатной машинке. Старик Кукса попытался подлезть с сочувствием, как пострадавший к пострадавшему, ведь Гретта Тигровна уже час как сидела у начальницы в компании с подозрительным мужиком.  Дай Но чуть присогнул плечи, словно пружину взвел. Слова не сказал, глаз не открыл, а старика Куксу ветром сдуло. Блыск, бредя мимо в поисках места поудобнее, притормозил, верно оценил обстановку и побрел от греха подальше. И только Суху, похоже, искренне веривший в свое бессмертие, присел рядом:
-Не знаю, не знаю, не знаю.
    Дай Но поежился, что однозначно означало – да пофиг, вали, пока цел.
-Не знаю, не знаю, не знаю, - продолжил бормотать Суху. – Я этим экспериментом совсем потерял чувство внутреннего понимания вещей. Представляешь, решил отвлечься.  Пошел на плэнер. Пишу этюд и понимаю, кисть не та, цвет не тот. Не внутреннюю суть пишу, а так, фотографические картинки. Тфу ты. Хотел уже выкинуть, а у меня их купили. Даже краска не успела просохнуть.
   Дай Но глаза приоткрыл.  Сквозь щели век пробивал такой мощный поток отвращения, что казалось трава скукожилась. Но не Суху. Тот продолжил, как ни в чем не бывало, добавив в голос патетики:
-Почему? Ну, почему так?
   Дай Но зевнул:
-Так, может, ты рисовать не умеешь?
-Я? Я был лучшим на курсе!
-Курсы для слепых, безруких или благотворительные для людей с ограниченными умственными…
   Из окна конторы высунулась секретарша:
-Дай Но! Прекрати!
-Что такое? Тоска по мужику переросла в материнский инстинкт?
-Не смей так разговаривать с женщиной, - очнулся Суху.
-Сперва рисовать научись, потом советы давай.
    Слово за слово, и на постоялом дворе, по определению Чоса, разгорелся «нехилый срач при полном отсутствии женской составляющей, Эгила не в счет», потому что девчонок-квартиранток разобиженный «судом неправденым» профессор Низглов увез на Папиллому «до послезавтра». Так и сказал:
-Задержался я с вашими делами, пора и совесть иметь. Работа не ждет. Ухожу, и раньше трех дней не ждите.
   Умудренная жизнью Гретта Тигровна побилась об заклад, что «не раньше трех» означает сегодня, завтра, а послезавтра вернется как миленький. Никто с ней не спорил.
    Когда Нца, Гретта Тигровна и дядюшка Опс вышли во двор, Браниг фиксировал со спины за подмышки Суху, размахивающего хаотично конечностями, Чос прикрывал спиной Дай Но от Эгилы, опасно грозившей дыроколом, Друк держал Блыска за жирный загривок, потому что не мог пес спокойно смотреть на людей с метлой, а старик Кукса «успокаивал» буянов именно данным инвентарем. В эпицентре конфликта стоял кавалер одной из практиканток, и ему нечто жарко втолковывала Поншиз при помощи медного чайного подноса.
       Заметив Нцу, Суху забился раненной птицей:
-Я хороший художник! Я хороший художник. Я – гений.  А Дай Но говорит, что я плохой художник! У вас же есть моя работа? Вы сами всё видели.
  Нца растерялась. У неё, действительно, был портрет кисти Суху, но в гениальности полотна она сомневалась. Вслух об этом не сказала, а вызвалась предъявить портрет на суд зрителей.
   И споро побежала за ним.
   Художественные прения поутихли.  Когда же Нца явила миру картину, тишина стала просто гробовой. Спорщики не только примолкли, но и, казалось, присели.
-Вот! – победно воскликнул Суху, стоя к своему творению строго спиной, но указуя на него перстом.
-Вот! Любуйтесь, - с разворотом и надеждой, предвещая восхищение талантом. – Нравится?
     Так как палец уперся в Нцу, она и ответила:
-Не…не знаю.
    Брови Суху взметнулись вверх и остались там домиком, а лицо стало таким несчастным, что даже Дай Но потух.
-Молодец, - процедил дядюшка Опс. – Не успела выйти из дому, сразу художника обидела.
-Но Ром-Дим говорит, - затараторила Нца в спину Суху, - что эту вещь надо прочувствовать. Она, как нераспустившийся бутон.
-Бутон?- на Суху было больно смотреть. Он шмыганул к Нце, выхватил картину и метнул в стену. – Бутон? Да это же есть сама суть!
-Жуть и есть, - смиренно признался старик Кукса. – И правильно ты её об стену.
   Послышался скрип вечернего вагонета.
   Дядюшка Опс, торопясь до отъезда прояснить для себя некоторые моменты, насел на племянницу:
-Ты действительно знаешь, кто убил сына городского председателя?
-Все знают, - отмахнулась в очередной раз Нца.
-Давай хотя бы сверим подозрения?
   Нца погрозил пальцем:
-Я помню уроки, и не позволю подгонять идеи под результат.
-Выучил на свою голову, - досадовал дядюшка.  Когда-то очень давно он сам вбил ей мысль, что не стоит озвучивать догадки, даже если они верны. Догадка – это, знаете ли всего лишь догадки, которые нуждаются в  железных аргументах.
     Но и не только от этого досадовал дядюшка. С  Нцой поговорить практически не удалось, за что, безусловно, следовало благодарить секретаршу: оттянула время и внимание на себя. Можно было остаться и прояснить, за чем же его сюда послала Мстя, но наследство Мьюза требовало внимания. Большой заказ на волосы троллей.  Лимна определенно заявила: "Не справлюся". Значит, разговоры придется перенести на следующую встречу, а она неизбежна, как восход.
-Ну, как говорит твой устав, пора и…
-Дядя, ты - гений, - перебила Нца, чмокнула в щеку, приказала:
-Дай Но, Суху! Ко мне! – и бодро прошла в контору.
   Ей слова дядюшки подсказали выход из тупиковой стуации. И как она сама не сообразила? Мучилась, понимая, что принять одну сторону, значит обидеть другую, а обижать никого не хотелось, как не было желания выяснять, откуда у свары ноги растут, то есть искать виновника среди своих.
   Примолкли все. Потом вспомнили, что им нечто срочное надо тихонько делать неподалеку от окна конторы. Не имея намерения подсмотреть, но подслушать непременно.
    Дай Но стоял расслабленно и имел вид нашкодившего кота, который хоть и осознавал серьезность проступка, но был уверен в благополучном для себя исходе. Суху смотрел тревожно и с надеждой.
    Нца уже пожалела о скоропалительном решении. Такое верное во дворе, здесь оно не казалось идеальным, но делать нечего:
-Дай Но, вторая полка от угла, третья книга с синей обложке. Будь добр, прочитай  параграф двенадцатый, страница, кажется, восьмая общего положения, как видишь, «обязательного к употреблению». Читай вслух.
   Это было «Жандармское положение о коммуникациях и сношениях с внешним миром обязательное к употреблению». Одна из самых редко читаемых книг, и самых цитируемых.
   Народ о дворе переглянулся, интриги не будет. Конечно, у Дай Но началось очередное обострение влюбленного состояния, а Суху никогда с головой не дружил, и драка между своими была реальна и неизбежна. Но теперь конфликт намертво погашен казенностью формулировок об правильном обращении с гражданским населением.
   Нца же, не в курсе о своем великом решении неразрешимой проблемы, раскладывала прочитанные Дай Но очевидные вещи на составные части, дробя фразы до предлогов, доводя виновников конфликта до глухого раздражения и светлых мыслей «как я так вляпался», «оно мне надо» и «да пошло оно всё к лешему».
   Почти ночью, когда Суху в одиночестве доедал ужин старика Куксы, к нему подсела Нца. Художник ведь говорил, что зрит в самую суть вещей? Вот и не мог бы он объяснить смысл порядка цифр пять, восемь и тринадцать?
   Кукса думал меньше минуты.
-Это похоже на цифры идеальной спирали.
  И так как Нца про идеальную спираль слышала впервые, попросил принести листочек, чтоб показать наглядно.
-Поставим точку. Это ноль. Отложим сторону квадрата с размером единица.
-Именно такая единица?
-Нет, любая. Просто безразмерная размерная единица. Нарисуем квадрат со стороной безразмерная единица. Теперь к точке, которая ноль, прибавим сторону квадрата.
-Которая единица?
-Именно. Получаем ещё один квадрат со стороной единица. Теперь у нас два квадрата. Сложим их стороны, получим два. И по общей стеночке нарисуем квадрат со стороной две единицы. Теперь у нас есть общая сторона с единицей и двойкой. Пририсуем к нему квадрат со стороной один плюс два. Три. Теперь у нас есть сторона три и два. Получаем?
-Пять?
-Правильно. Рисуем.
-Пять и три – восемь?
-Верно, рисуем.
-А почему в эту сторону?
-Потому что центр – ноль. Вокруг него и крутимся. Восемь и пять – тринадцать. Рисуем. Тринадцать и восемь – двадцать один. Ну, вот, листочек кончился, а можно продолжать до бесконечности. Ерунда, главное – смысл. От нуля линией соединяем по внешним точкам примыкания углов. Получается?
-Спираль. И что?
-В этом смысл гармонии пространства. А тебе-то зачем эти цифры.
  Нца не стала уточнять, что дела эти кладбищенские, и взяты практически из ниоткуда. А поди ж ты, попали в систему. 

       В старших классах Дануне предмет «выживание везде» - скучнейшая дисциплина, -преподавал очень заслуженный выживальщик. Может, был он таким же выдающимся, как поисковик Дьюрк, но ни фига не учителем. Из всего курса Дануна запомнила только одно правило: «если страшит неизвестность, представь её чем-нибудь знакомым и по возможности забавным, но при этом не теряй ни бдительности, ни головы».
     Дануна сквозь сон слушала глухой скрип гор и представила, что скрип этот издает тролль, сидящий на огромном унитазе. Это не показалось забавным, а стало ещё страшней. Может, потому что тролль сидел рядом и холодной лапой ощупывал её лодыжки?
   Открыла глаза. Понятно. Печка погашена, вот ноги и стынут. И не просто погашена, а сложена в походное положение.
  Дьюрк сидел напротив, внимательно вглядываясь:
-Проснулась? Прекрасно. Ледник трещит. Я выдвигаюсь. Хочешь со мной, будь готова прямо сейчас.
Дануна возмутилась. Он уложился, собрался и не разбудил её? Он собрался бежать один!
-Подонок!
  - Это неконструктивно.
    Дьюрк поднялся. Он тащил эту женщину последние сутки, изрядно сбавив скорость хода, давал ей отдохнуть по максимуму, рисковал, позволяя пользоваться походной печкой. Он рисковал ради этой фифы жизнью. И вот цена благодарности.
   Дануна в спешке и панике натягивала на себя полусырые холодные вещи.
-Дьюрк! – потому что спина поисковика почти растворилась в темноте.
-Не ори, - проворчал агент. – Сама же напросилась. Или ты думала, что будет прогулка по горам и долам с пикниками и любованием видами?
   Дануна не думала. Она вообще не пыталась включать мозги на перспективу. У неё были желания, и они казались вполне выполнимыми. А теперь? Трещащий ледник, и уход от него вглубь горы в неизвестность.
-Мы знаем, куда идем? - клацая зубами от холода и нервной дрожи спросила Дануна. Боевой накал спал, остался только страх перед шансом остаться в горе навсегда.
-Конечно, - коротко бросил Дьюрк.
    «Конечно, нет» - была полная фраза, но женщине об этом знать не обязательно. Так спокойней. С другой стороны, он не будил Дануну именно потому, что до последнего момента слушал горы в поисках хоть сколько-нибудь перспективного направления. И, кажется, нашел.
   Сразу предупредил, чтобы к фонарю не прикасалась, повесил его на поясе, выставив на минимальную мощность. Глаза быстро привыкли к такому освещению, а вот уши заложило. Попытка сглатывать, зажав нос пальцами ни к чему не привели, как были уши полные ваты, так и остались. И тело долго не желало приходить в тонус. Приходилось постоянно напоминать, что если отстанет, то фиг здесь кто поможет. Затем потеплело.  Дануна решила, что наконец-то кровь достигла самых периферийных сосудов. Смущало, что одежда от этого разогрева стала ещё более влажной.
   Как долго шли неизвестно, но по ощущениям, они уже достигли середины горы, не меньше. И это было странным, потому что стало очевидно светлее.
     Дануна тут же приписала себе новую способность видеть во тьме, и непременно бы достижением гордилась, но сил не хватало, а об отдыхе просить не позволяло уязвленное самолюбие.
   Потом уши отложило, и она услышала журчание. И, поспешая за Дьюрком, скрывшимся за очередным поворотом, едва не угодила в речку. Партнер, хоть и был, по её мнению, сволочью, но перехватил и упасть не дал.
-Плохо.
   Но Дануна так не думала. Вокруг была сказка. Неравномерный рассеянный зеленоватый свет от стен, сплошь в замысловатых наростах из полупрозрачных раковин и розеток, переходящий аркой в глубокую голубизну потолка с белесыми наплывами и витиеватыми темными жилами и кляксами. Сразу под ногами мелкая спокойная вода, и там-сям разбросанные островки зелени. Неужели настоящая трава и мох?
-Сколько поворотов прошли? – вывел подругу из эстетического ступора Дьюрк
-Пять правых, восемь левых, на трех развилках брали право и в одной по центру. Из правого хода пошли снова по центру, потом лево и лево.
-Четыре правых вначале, - поправил Дьюрк.
-Мы где?
   Дьюрк промычал про ледниковую пещеру, и что они бываю очень коварными (грубее, но смысл тот же).
-А до этого мы в какой были? Там, откуда пришли?
-Ледяной… Плохо. Надо осмотреться. Привал.
   Приказал печку не разжигать, ничего не трогать, ни в коем случае не раздеваться, не распахиваться.
-Это сейчас тебе жарко. Рассупонишься, через пять минут промерзнешь, тогда точно заболеешь и, скорее всего, перекинешься. Как перспектива? Так что стой и не рыпайся.
   Сказав вдохновенный спич, накинул ей на плечи свою куртку, бросил вещи и убежал.
    Все же не такой уж он и плохой. Наверно. Если, конечно, убежал не насовсем, оставив в качестве прощального привета скарб. А ещё Дануна подумала, что вряд ли они в центре горы. Скорее всего, шли по кромке или вдоль ледника.
   Тщательно перетрясла брошенное Дьюрком наследство. Печка без блока питания – весьма бессмысленная вещь, а вот защитный экран и походное покрывало – вещи незаменимые.   Столь же прекрасные, как и пачка галет.
   Дануна привалила к камню, укуталась во всё, во что можно кутаться, потому что сырость, как поисковик и предсказывал, начала пробирать. Замоталась плотно, не оставив даже смотрового оконца, и скоро внутри кокона стало почти уютно.
  Зато не увидела, как стены начали темнеть, а островки зелени наоборот, засветились. Свечение было похоже на цветущий папоротник и в той же цветовой гамме. Над искорками спор и тычинок взвилось множество прозрачных мошек. Они роились эдакими облачками пара, перемещаясь от островка к островку. Появились и охотники на них, почти такие же прозрачные стрекозы и пауки.
   Активная пещерная жизнь выгнала Дьюрка к месту стоянки раньше планируемого времени. 
     Увидев кокон, поисковик незлобно, но от души выругался. Для него Дануна была воплощением всех самых отвратительных, по его мнению, женских качеств: миловидность, безалаберность и махровый эгоизм. То ли дело его боевая подруга. Молчаливая и надежная, как скала, работящая и безотказная. Верный друг и преданный товарищ. Вот это – женщина, а вот это, укутанное во всё чудо – овца. И что странно, овца, безусловно, раздражающая, но и притягивающая, не понятно, чем. 
   Выдохнул, развернул из экрана и поставил его над телом шатром-палаткой, как собственно и положено экрану. Установил внутри походную печку и умудрился растопить её сухой травой и мхом. Убедился, что оставленные галеты съедены полностью до крошки (кто бы сомневался!), похрустел предусмотрительно припрятанным запасом.  На хруст Дануна отреагировала почмокиванием, но не проснулась.
   Дьюрк снял с себя мокрое белье, разложил возле печки, авось подсохнет, а сам нырнул к Дануне под покрывало.
   Женщина, не открывая глаз, сначала капризно отстранилась, но затем как-то очень умиротворенно вздохнула и прижалась покрепче.
   И снился ей сон.  Место неизвестное, но родное. Незнакомые люди, Зато знакомые кошки. И такие же злые и неприветливые, но не нападали, потому что её дружок – герой. Сказочный парень – воплощение девичьих грез: всё прощающий, как папа, защитник, как старший брат, умный, как Ром-Дим, добрый, как Дьюрк…Стоп. Разве Дьюрк добрый? А может и добрый. Добрый и смелый. И все кругом знали, что этот парень Дануны. Он улыбнулся, сказал кошкам: «Брысь», прижал к себе. И тут такое началось! Сладкое, похотливое и нежное одновременно, с истомой, со стонами, с высшим наслаждением и очень правильное. Дануна даже во сне удивилась, как такое возможно.  А потом он её поцеловал, подоткнул одеяло и ушел. Стало очень одиноко, но, и Дануна это знала наверняка, если ждать долго, то он непременно вернется. Главное – ждать. И ещё необходимо посмотреть в глаза кошке. Дануна побрела вдоль улицы, заглядывая в каждую подворотню, в любую коробку или нору. Вот где эта тварь, когда она нужна? Ноги тяжелели, шли всё медленней и медленнее. Куда-то пропали люди, хотя последнее ни капли не беспокоило.  Зачем ей люди, когда нужен только один?
    Кошка нашлась на скамейке под окном чистенького беленького дома. Сидела, нагло щуря глаза.
   Дануна боялась, что кошка уйдет, но та дождалась. А когда осталось полдевера, ощерилась, зашипела предупредительно.
-Не бойтесь.
   Дануна подняла глаза. На пороге домика стояла старушка. И как-то слишком по-домашнему и с сочувствием смотрела. Умиротворение бабуси вызвали в голове бурю негодования, старые привычки всколыхнулись, на языке стало кисло и запершило чем-то резким и насмешливым. Но боковым зрением Дануна заметила, что кошка начала расти. И когда она стала просто огромной, положила лапу на плечо и встряхнула. И глаза её смотрели прямо, заполняя всё вокруг и закрывая солнце.