Как Алёна жениха себе нагадала

Валерий Семченко
    Невелика лесная деревушка, но так уютна, так свежа, как та девица, что павою по улице идёт.
    В распахнутых оконцах, за буйною геранью:
    – Отец! Подь-ка сюда! Глянь - ка… Чем Алёна не невеста нашему сынку?
    Идёт Алёна по деревне – коса медью расплавленной струится по спине. Слегка приподнятые скулы, глаза и губы, изваянные природой. Идёт - плывёт лебёдушкой. По сторонам не смотрит.
    А жизнь в деревне не стоит на месте. На пустыре уж новый сруб белеет свежим тёсом, а на коньке стучит топориком парнишка. Резной петух расправил крылья. Ещё мгновенье – и взлетит, прокукарекав на весь мир о том, что дом готов принять хозяев и гостей. Осталось парню слезть на землю, но впору песню петь:  «Ты постой, постой, красавица моя. Дай же наглядеться вдоволь на тебя…» И запел бы, да вот беда – от волнения горло перехватило. Ладно, ума хватило за петушка ухватиться и топор не уронить. Не миновать бы беды. А мужики снизу покрикивают:
    – Крепче, Петруха, держись. Не упади. – А сами за животы хватаются от смеха.
    – Сигай с крыши. Уйдёт краля –  не догонишь.
    – Эх, будь вы помоложе … Что возьмёшь со стариков. Им бы только посмеяться, – думает Петруха, глядя, как девчонка, словно  подстёгнутая вожжой, подхватилась … и бежать по улице, только коса взлетает, стучит по спине, подгоняет.
    Как хряпнул с маху топором по петуху – только щепки полетели.
    – Ты чё там, парень, совсем перегрелся? – кричат мужики. – А ну, слезай, паскудник. Да за такое дело … выгоним из артели!
    Да только мужики – люди отходчивые. Посидели в новой избе, закусили свежими огурчиками, похлопали Петруху по плечу:
    – А ты молодец. Эк ты его. Хряп – и готов.
    – А девка-то и впрямь хороша. За такую… не то что петуху, любому можно голову свернуть.
    – Не забудь на свадьбу пригласить.
    – Какая свадьба?! – злится Петруха. – Я её толком-то и не рассмотрел с крыши- то.
    Когда же поставил Петруха свой дом, то пристроил на коньке точно такого же петуха, какого раскроил топором. Но это будет позже, а пока …
    …Прибежала девчонка домой вся в слезах (не от обиды на слова мужиков, которых она и не слышала, а от того, что увидела). Прикрыла глаза, чтобы ещё раз увидеть его, сидящего на коньке, размахивающего топором. А сердце девичье, для любви созревшее, готово вырваться из груди…
    И раньше бывало, что нет-нет, да и мелькнёт мысль потаённая, заветная: «Где он? Каков он – суженый-ряженый?» Не раз замирало у неё  сердечко от рассказов подружек: как, да на чём  гадали, да что нагадали. Сколько раз порывалась спросить у бабки, да всё не решалась: ну как засмеёт:
    – Не рано ли, заневестилась? Давно ли по деревне голышом бегала? Пол подмети, половики вытряхни, а заодно и дурь из головы.
    Да, видно, пришло время. Лёжа на печи, под монотонное стрекотание сверчка поведала бабка самое, что ни есть, сокровенное: как нагадала себе суженого, и тут же оговорилась: – Не слушай ты меня, дуру старую Глупости всё это. Слушай своё сердечко. Оно-то уж точно не обманет. Когда придёт время, даст знать. Однако ночь на дворе. Сверчок давно уж сверестит. И нам пора на покой. За день набегалась. Спи. Утро вечера мудренее.
    Повернулась на другой бок и засвистела носом. А внучке не спится. Лежит, высчитывает, сколько дней осталось до Крещенья. Перебирает в голове, как да что. С тем и забылась, уснула. Молодость не старость. Сон крепкий, без сновидений: свёрчок запечный, и тот не разбудит.
    Бабка же только делает вид, что спит. Лежит, не шевелится, чтобы ненароком внучку не потревожить. Давно ль сама вот так же прижималась к своей бабке, лёжа на печи, поверяя ей свои девичьи тайны? Многому научилась она у бабки, да вот сможет ли передать, всё, что знает, умеет, своей внучке? А и нужно ли ей это? Время-то другое.
    – Время-то, конечно, другое, – вздыхает бабка, – а баба, как была бабой, так и осталась бабой. Кому, как не ей, замуж идти, мужа холить, детей родить - ростить.
    Зевнула. Перекрестила рот. Подбила подушку, положила на неё свою седую голову и через секунду засвистела носом.
    … Унылая, моросная удалась осень, зато зима с первых дней заявила о своих правах. Обрадовавшиеся первому снегу и морозцу, повизгивают, поскуливают во дворах цепные псы. Детишки катают шары, лепят снеговиков. По утрам над деревней клубятся, стелются дымы. Снег первозданной чистоты устроился на лапах елей, на слегах, ограждающих усадьбу, на столбах – везде, где только можно было снежинке примоститься.
    С бьющимся от страха и неведения сердечком Алёна отворила разопревшую от влаги дверь в баню. Напахнуло сыростью прелых веников, темнотой и тишиной.
Чиркнула спичка по коробку. Заметались тени по закоптелым стенам; знакомая до каждого сучочка баня ужалась, скукожилась до размера трепещущего пламени огарыша свечи, устроившейся на полке. С замиранием  сердца Алёна приставила к бревну осколок зеркала. Светлей от этого не стало, но зеркальное отражение свечи заставило  её вдруг улыбнуться, с облегчением вдохнуть и выдохнуть и даже оглянуться, чтобы посмотреть на темноту, что притаилась за спиной.
    Пришла пора молитву сотворить, но, как ни силилась, не вспомнила ни слова. Одно шептал язык безмолвно:
    – Суженый, ряженый … Суженый, ряженый …
    Едва мерцающий свечной огарок вспыхнул ярким пламенем – и зеркало вмиг заиграло улыбкой парня молодого с глазами озорными. Что было дальше? Свеча погасла … и мрак окутал...
    Не помнит Алёна, как до дома добежала, как вся в ознобе к бабке на печь забралась, прижалась.
    – Да ты дрожишь вся. И где тебя носило? Ночь на дворе. Эвон как брёвна потрескивают от мороза.
    – Бабуль! Я видела его, – стуча зубами, Алёна прошептала. 
    – Кого, его?
    – Того, что петуха прилаживал на крыше.
    – А и ладненько, – вздохнула облегчённо бабка. –  Видела и видела. Эко диво. Не ты первая, не ты последняя. Эко озябла … Ну, да печь-то горячая, да и шубейкой укутаю. Вот так-то. Ох – хо – хо! Спи, милая, спи. Судьбу-то на худой козе не обойдёшь, не объедешь, –  сказала старая, удобнее умащиваясь на тёплой печи.
    …В который раз зима в свои права вступает. Грядут крещенские морозы – и замерцают свечи, отражаясь в зеркалах. И, затаив дыханье в ожиданье чуда, замрут девицы. Сверчок примолкнет на мгновенье и вновь своё: «Цвирь – цвирь, цвирь – цвирь

    Ну, а я поспешу за ручейком лесным, послушаю его песню неспешную, неторопную. Полюбуюсь красотами, богатствами осенними, а посмотреть да полюбоваться есть на что.
             Краше нашей скромницы природы нет в мире ничего.