Солярис где-то здесь

 

                «И застыла душа, и слова невпопад…
                Мысли роем уносят сознание в ад.
                Что-то было не так, ничего не вернуть,
                И надорванный парус зовет в странный путь…»
                Татьяна Снежина

1. Я и Космос

       Меня зовут Эльза Линдт. Я дочь известного астронавта Робина Линдта, ныне почетного ветерана космических полетов. Не удивительно, что, имея такого отца, я с молодых ногтей знакома с космосом и сейчас, к своим тридцати годам, уже являюсь настоящим профессионалом. Поэтому руководство нашей Базы доверило мне командование суперсовременным разведывательным звездолетом «Стриж».
       Собственно в подчинении у меня всего два члена экипажа – для небольшого корабля многочисленной команды и не требуется.
       Мы занимаемся поисками редких и дорогостоящих металлов, нехватка которых на Земле с каждым годом ощущается все острее. Но особое место в изысканиях занимает констанций, редчайшее вещество небесно-голубого цвета. Его открытие, совершенное командой моего отца, cулит настоящую революцию в космонавтике. Отпадет необходимость в крупногабаритных многоступенчатых ракетах. Все их топливные баки в состоянии заменить один блок из констанция размером с чемодан. Его энергии хватает на год полета в земном измерении.
       Давняя мечта подвижников космонавтики – сверхскоростные космические корабли – стала реальностью. Меньше десяти лет понадобилось, чтобы научиться не только достигать края Солнечной системы, но и добираться до соседних Галактик. И это только начало. Голова кружится от перспектив дальнейшего использования голубого вещества.
       Но пока вся мировая космонавтика располагает лишь двумя кораблями, работающими на новом источнике энергии. Правда, был еще один, но он не вернулся из своего первого полета за пределы Солнечной системы и его судьба до сих пор неизвестна. Основу парка по прежнему составляют тяжелые космолеты, использующие атомное топливо. Мне исключительно повезло быть среди пионеров принципиально новых кораблей.
       Однако на Ганимеде, одном из спутников Юпитера, где обнаружили констанций, его запасы практически закончились. Дальнейшие поиски в Солнечной системе ничего не дали. Пришлось снаряжать экспедиции в далекие миры.
       Исследуя планеты и их спутники методом спектрального анализа, мы, при обнаружении голубого вещества, должны зафиксировать координаты, а затем помочь грузовому геологическому звездолету «Аллигатору» (второму кораблю, работающему на констанции) отыскивать нужное космическое тело.
       Мне всегда было непонятно, почему внедрение констанция тормозит на Земле. И дело даже не в его нехватке. Насколько мне известно, дальше исследовательских лабораторий это вещество не пошло. Какое-то количество ученых получило степени, библиотеки пополнились научными трудами, вот
пока и все.
       Наконец, мой бывший одногрупник по учебе в Космической Академии Людвиг Штофф, всегда интересовавшийся вопросами мировой экономики и политики, прояснил ситуацию. Веществу, перевернувшему все представления об источниках энергии, на Земле не дают ходу владельцы традиционных топливных монополий. Нефтегазовые и атомные короли поняли, что их империи разорятся в одночасье, стоит констанцию продемонстрировать свои возможности. Они добились того, что даже в средствах массовой информации о голубом минерале ничего не появляется.   
       Политика всесильных мировых концернов и всегда с ними согласных правительств государств привела к тому, что жизнь на родной планете практически не меняется всю мою сознательную жизнь. Я иногда просматриваю фильмы, выпущенные в начале века, такое впечатления, что их сняли только что. Все то же самое, развитие и прогресс остановились, человечество пришло к выводу, что достигло вершины эволюции и теперь ему осталось только почивать на лаврах. «Зачем бороться, преодолевать, рисковать, если и так все есть?» – вот гамлетовский вопрос нашей эпохи.
       Есть лишь одно исключение – роботов стало заметно больше. Все остальное сводится к замене старых марок автомобилей и прочей техники на новые, по существу ничем принципиально не отличающиеся.
       Тенденции современного мира обеспокоили врачей. Если раньше люди двигались хотя бы во время походов по магазинам, то теперь все чаще переходят к Интернет-покупкам. Движений все меньше, проблем со здоровьем все больше.
       «Чтобы человек не превратился в слизня, он должен жить в постоянном напряжении и опасности», – любит повторять мой папа. И, если б у меня была такая возможность, я бы развесила его высказывание во всех учебных заведениях мира.
       У отца была целая философия риска. «Жизнь в состоянии риска, – убеждал он всех, – это и есть настоящая жизнь. Когда ты рискуешь, ты предельно сконцентрирован и полностью мобилизован. И свои большие свершения, которые будут отмечены человечеством, ты осуществляешь именно в это время. А в спокойном состоянии ты не живешь, а существуешь. Об этом периоде даже нечего вспомнить. Конечно, по закону биоритмов, спокойные периоды нужны организму. Но не стоит их переоценивать и уж тем более уделять им много времени. Они нужны лишь затем, чтобы подготовиться к этапу настоящей жизни, жизни в состоянии риска. Все самое великое совершено в состоянии риска!»
       Интересно, что и первый астронавт мира Юрий Гагарин придерживался того же мнения. Об этом я узнала, когда училась в Космической Академии. «Надо всегда выбирать в жизни самый сложный путь», – говорил Гагарин.
       Мне, дочери Робина Линдта, знакомой с другим миром, жизнь земных обывателей представлялась однообразной и серой. Совсем другое происходило в космонавтике. Эта область оказалась то ли неинтересной воротилам большого бизнеса и мировой политики, то ли у них до нее руки не доходили, но обстановка в нашем Центре и принадлежащих ему Базах заметно отличалась. Здесь жизнь бурлила, работали ученые, конструкторы, инженеры и прочие специалисты до последнего разнорабочего.
       Что характерно, нашему руководству совершенно неважно из какой страны прибыл сотрудник. Интересуют только профессиональные и личные качества. Совсем не так на Земле. Там царят недоверие и подозрительность, там страны и народы делятся на правильные и неправильные. От того, что на телеэкранах, что в жизни, идут бесконечные взаимные упреки, ссоры и отчуждение.
       Нашего брата, посвятившего жизнь служению космосу, какую бы должность он не занимал, можно отличить от земного обывателя даже по внешности. У него походка быстрая и деловая, а не вальяжная. И в глазах гораздо больше человеческого.
       Человечество как бы поделилось на две неравные по количеству и качеству группы и произошло это опять-таки не без участия моего отца. Ему стукнуло пятьдесят пять, в таком возрасте, и даже раньше, астронавты уходят на заслуженный отдых. Но тут руководимый им корабль совершил свое историческое открытие на Ганимеде. Отец хотел продолжить полеты, но вскоре узнал, что новое вещество, практически сразу, в лаборатории Центра, доказавшее свои фантастические возможности, в руководстве приняли прохладно. Пришлось осесть на Земле и из покорителя бескрайних пространств переквалифицироваться в лоббиста своего открытия.
       Однако дело это оказалось неблагодарным. Отец понял, что новое не сразу доходит до человеческого сознания, поэтому принял, на мой взгляд, самое мудрое решение – устроился на работу в Центр. Как известному всей мировой космонавтике человеку, ему сразу дали отдел космических исследований. К его работе он привлек своих коллег-ветеранов, таких же энтузиастов, как он сам. Ударный труд привел к тому, что через шесть лет Робин Линдт занял место заместителя главы Центра по космическим изысканиям и приобрел значительное влияние. А своих преданных учеников устроил начальниками четырех принадлежащих Центру баз и двух орбитальных станций.
       Работать в таких условиях стало в радость, потому неудивительно, что я стараюсь бывать на родной планете пореже, даже отпуск частенько использую не до конца.

       2. Новые напарники

       И вот по прошествии лет всех моих подчиненных, с которыми в разные годы я разделяла долгие экспедиции, перевели на другие участки работы. Начальник Базы «Голубая планета» Дирк Ренсенбринк, близкий друг моего отца, вызвал меня к себе. В кабинете, кроме него, сидело двое мужчин. Они настолько отличались возрастом, что я приняла их за отца с сыном. Молодой был высоким, широкоплечим блондином, отчего мне сразу вспомнился русский боксер, с которым дрался Рокки в старом голливудском фильме. При моем появлении, он встал и, несмотря на то, что находится в кабинете начальника, театрально раскланялся, воскликнув: «О, майн Гот! Никогда бы не подумал, что буду служить столь очаровательному боссу».
       Дирк с удивлением посмотрел на него, но удержался от замечания.  Блондин же в продолжении дальнейшей беседы, нисколько не смущаясь, в открытую пялился на меня.
       Второй мужчина был совершенно седой, тоже достаточно высокий, сухощавый, околопенсионного возраста. В противоположность молодому, такого бы в Голливуд не пригласили, у него было невыразительное лицо, усеянное морщинами, и если бы не ярко-голубые глаза, почему-то вызвавшие в моей памяти констанций, я бы даже не узнала его, встретив через полчаса где-нибудь в другом месте.
       – Эльза, знакомься, это твои новые напарники: Александр Филатов и Курт Вичке, – представил начальник. 
       От удивления я даже не нашла что ответить. С молодым понятно, но таких возрастных астронавтов в наших рядах мне видеть не приходилось. Профессия требует отменного здоровья, и в пятьдесят лет, а то и раньше, покорители безбрежных пространств уходят на заслуженный отдых.
       – Не удивляйся, – попытался успокоить меня босс, – Александр успешно прошел все испытания и, я думаю, вы сработаетесь. Так же, как и с Куртом.
       «Час от часу не легче, – подумала я, – седой еще и новичок».
       Филатов при этом не проронил ни слова, только слегка кивнул мне головой. В другой раз я решила бы, что его голубые глаза в предстоящем полете – этакий знак к удаче, но и их портил взгляд, какой-то равнодушно-отсутствующий. Ему, похоже, было абсолютно все равно с кем предстоит долгие месяцы находиться в одном звездолете, – с молодой женщиной, такой же старухой, как и он, мужчиной или вообще бесполым существом.
       Такое полное отсутствие интереса ко мне неприятно задело. Я не считаю себя неотразимой, но вполне привлекательна. Природа одарила меня гармоничной фигурой и правильными чертами лица, а постоянные
тренировки держат в форме. Даже про мою короткую «под мальчика» стрижку говорят, что она лишь подчеркивает изящную линию длинной шеи и придает дополнительную стройность.
       Неравнодушные взгляды коллег-астронавтов подтверждают мою самооценку. Да и в комплиментах недостатка я не испытываю. С таким же полным безразличием со стороны мужчин я столкнулась впервые. Конечно, мне ни к чему такой поклонник, но все же я почувствовала себя уязвленной.
       Ожидать подвоха от Дирка, этого всегда уравновешенного, спокойного голладца, которого к тому же начальником Базы сделал мой отец и который вообще относился ко мне, как к дочери, будучи бездетным, было нелогично и тем не менее червь сомнения не покидал меня. «Ну и напарнички на этот раз подобрались, – думала я, – один бабник, другого, похоже, в жизни вообще ничего уже не интересует».
       Так как до отлета «Стрижа» оставалось еще два дня, мне пришла в голову мысль узнать о новичках поподробнее. Мишель Маршан, тщедушный очкарик-интеллектуал, неизменно одетый в потертые джинсы и длиннющий свитер, у которого под рукой были данные всех астронавтов нашей Базы, никогда не в чем мне не отказывал, так было и на сей раз. То, что я узнала, лишь усилило мое недоумение.
       В отношении Курта Вичке, первое, что следовало выяснить – женат ли он. Оказалось, женат. Значит, справиться с его ухаживаниями будет проще. Несмотря на то, что ему не было еще и тридцати, он успел жениться дважды. Второе обстоятельство, обратившее на себя внимание, заключалось в том, что он закончил не нашу, а Североамериканскую Академию. Год летал от Всеамериканского центра космических исследований, затем почему-то перевелся к нам. С чем это было связано, Маршан не установил. Возможно виной всему жены, первая была американкой, а вторая – гражданкой Германии. «Похоже, женщины играют очень большую роль в судьбе Вичке», – заключила я.
       Со вторым напарником было еще интереснее. Александр Филатов жил в России, где-то на Урале. До сорока шести лет он работал инженером в каком-то НИИ (название я не запомнила), потом короткий период преподавал в школе и вдруг стал охранником некоего акционерного общества. А в пятьдесят три ему вздумалось стать космолетчиком!
       – Не связано ли это с помутнением рассудка? – спросила я, но Мишель заверил, что старик никогда на учете у психиатров не состоял.
       – Но как его приняли в наш отряд?
       – Это произошло не сразу, – пояснил Маршан. – Во-первых, Филатов в НИИ работал по констанцию. Согласись, ценное для нас качество. Во-вторых, он отличается отличным здоровьем, бывший спортсмен, кандидат в мастера спорта по легкой атлетике, турист с большим стажем. Знает два иностранных языка. Видимо на все это обратили внимание при приеме в Космическую Академию, которую он, кстати, успешно закончил. Но в отряд его долго брать не хотели, предлагали работу в исследовательской лаборатории Центра. Сказалась нехватка кадров. Ты же знаешь, какие проблемы происходят последнее время, на соседних Базах уже нескольких пенсионеров вызвали, а на «Селене» даже трех бывших уголовников вынуждены были принять рабочими. Космическая программа все расширяется, а Академия не справляется с нужным количеством выпускников. Обленившимся собратьям не хочется вкалывать и рисковать, лучше дома в тепле жир копить.
       Так что Филатов появился ко времени. К тому же он проявил удивительную настойчивость, месяцами обивал пороги Центра. И вот, что еще интересно: старик сразу заявил, что собирается летать в самые отдаленные экспедиции. Но поскольку так не бывает, этому возрастному новобранцу пришлось пару лет отработать в Солнечной системе. Видела бы ты, как сияло его лицо, когда отработка закончилась, он даже от положенного отпуска отказался.
       Кстати, в этом твои новые напарники до удивления схожи. Вичке тоже, после перевода, в наш Центр, два года отработал в Солнечной системе, а потом умолял взять его не куда-нибудь, а именно на «Стриж». Вот такие дела. 
       Надо ли говорить, что партнеры вызвали во мне подозрительность, и в полет я отправлялась, испытывая некоторое напряжение.
 
3. Странности продолжаются

       Членами моего экипажа всегда были мужчины и проблем с ними никогда не возникало. Они рассказывали интересные истории, травили анекдоты, готовили мне кофе, во всем старались угодить, даже баловали.
       Вичке в этом плане был ухажером в квадрате. В день отлета, он встретил меня с букетом ярко-красных роз.
; Это по какому поводу? – спросила я.
; Как же я мог явиться к прекрасному боссу с пустыми руками? –расплылся он в улыбке.
; Ах, вот оно что!
       Принимая цветы, я обратила внимание, что они с короткими стеблями. Такие продают как уцененные. «А мой новый ухажер оказывается скуповат», – сделала я вывод, а вслух спросила:
; Своей жене вы тоже дарите розы с короткими стеблями?
       Вичке вопрос явно пришелся не по душе. Он пробурчал что-то невнятное и его подчеркнуто пафосное настроение куда-то испарилось.
       Что же касается Филатова, то от него подобного нечего было и ожидать. Он сухо поздоровался, дежурно пожал руку Вичке и сразу преступил к своим обязанностям техника. Если он и раскрывал рот, то только по работе. Порой приходилось самой брать инициативу в общении.
       – А что так поздно в астронавты подались? – задала я вполне уместный вопрос.
       – Обстоятельства так сложились.
       – Хм, а Солнечная система чем не понравилась?
       – Я с самого начала планировал дальние полеты, – ответил он и уткнулся в навигатор.
       – Неужели совсем ничего не запомнилось, не удивило?
       – Да, как-то я о другом думал.
       И стоило с таким равнодушием идти в астронавты! Человек с боями пробивается в отряд космолетчиков, а самому ничего не интересно – как это понимать?
       – А вас не страшит космос?
       – А вас?
       – Меня нет. Мой папа тридцать лет отдал космическим полетам, несколько раз брал меня с собой, когда я была еще подростком. Я даже марки о космосе собирала. Потом прошла отличную подготовку. Так что космос мне – дом родной. Но вы-то летаете недавно.
       – Да. Но мне не страшно, – равнодушно сказал он, не отрывая взгляд от приборной доски.
       И так каждый раз, каждое слово приходилось вытягивать клещами. Как выдержать такое в многомесячном полете, когда жизнь удручающе однообразна, а обязанности членов экипажа не требуют сверхнапряженного труда, я не представляю. Он был либо до такой степени сухарем, либо что-то задумал. Не удивительно, что у меня сложилось мнение, что от этого напарника можно ожидать всего, чего угодно. Поэтому, опасаясь неожиданностей, я внимательно наблюдала за ним, прислушивалась к каждому шороху, когда ложилась передохнуть, всегда закрывала на ключ дверь своей каюты и никогда не расставалась с личным оружием.
       Но чем дальше звездолет уносило в черную бездну, тем больше я убеждалась в том, что глубоко безразлична Филатову. Впрочем, не только я. Ему и наша работа была по боку. Он выполнял ее, хотя и четко, но как рутинную повинность, которой нельзя избежать. Спрашивается: зачем же было так рваться в астронавты!
       Старик был явно не из тех, кто в долгом путешествии выложит всю душу компаньону. Он никогда ничего не рассказывал о себе и постоянно пребывал в задумчивости. Был, что называется, классической вещью в себе. Его глаза  всегда смотрели куда-то за горизонт, словно видели дальше корпуса звездолета, дальше того безбрежного пространства, что простиралось в смотровом окне. Он что-то видел, то, что никому не доступно. И я, кажется, поняла: это нечто и было целью его пребывания в космосе.
       Зато Вичке болтал без умолку. Распространено мнение, что «язык без костей» характеризует женщин. Но я могу побиться об заклад, что мой новый напарник переболтает кого угодно. Меня он осыпал комплиментами, кажется, за всю свою жизнь я их столько не выслушала, как за один этот полет. Филатов же его откровенно раздражал, отчего он все время пытался его в чем-то поддеть.               
       Как-то Курт попытался спровоцировать Александра на спор, возникший на пустом месте из-за какого-то пустяка.
; Да что вы, русские, вообще можете? – в запале крикнул он. – Вы недотепы и растяпы. За что бы не брались, все у вас получается шиворот-навыворот. Захотели коммунизм, сделали революцию, а потом сами же от него отказались. Первыми запустили человека в космос, а сейчас даже в десятку ведущих космических держав не входите.
       Филатов почему-то не стал спорить и защищать его национальную честь пришлось мне.
; Курт, у каждого народа есть свои недостатки и достоинства, – сказала я. – Не забывай, что именно русские освободили Европу от нацизма и фашизма.
; А, это все из-за пространства, – отмахнулся Вичке. – У них такая большая территория, что все, кто идет на Россию войной, просто увязают в непролазной грязи. Но, с другой стороны, эти расстояния испортили самих русских. Это же их поговорка: «Тише едешь, дальше будешь». Они никуда не торопятся, вот и отстали от цивилизации на две сотни лет.
       Спорить с Вичке было бесполезно. Он частенько находил аргументы в свою пользу, но даже если и не находил, все равно последнее слово непременно должно быть за ним. И приходилось прекращать дискуссию, так как она элементарно надоедала до чертиков. Он просто брал измором.

       Чтобы не было слишком тоскливо в длительном полете, астронавты берут с собой фотографии дорогих людей, какие-то сувениры, талисманы. С каждой из этих вещичек что-то связано, о каждой можно рассказать целую историю. Что до меня, то не только каюта, но и пульт управления кораблем изобилуют котами, зайцами, волками, гномами и прочими сувенирами. Почти все из них мне подарили члены моего экипажа. А на самом почетном месте, конечно, висел портрет моего папы.
       Вичке сувениры с собой не возил, зато прихватил целую пачку рекламных плакатов, которыми увешал свою каюту в первый же день пребывания на «Стриже». Их тематика была весьма однообразной – модели новых мотоциклов с красавицами в седле. Свободное время он проводил за смартфоном и кроссвордами.    
       Филатов же был полным исключением из правил, в его каюте сиротливо стоял чемодан с личными вещами и больше ничего. Да и пользовался каютой он не всегда, предпочитая отдыхать на кушетке в центральном отсеке.
        Мы берем с собой и любимые книги. Я всякий раз набирала их не меньше двух десятков. Вичке книг, похоже, не читал, а Филатов и тут отличился. У него был только один роман – «Солярис» Станислава Лема. Похоже, это была его настольная книга, как Библия для верующих, так как она была основательно зачитана и утыкана многочисленными закладками. Только мне совершенно непонятно, как можно все время читать одну и ту же книгу.
       – Алекс, – однажды не удержалась я, – в какой раз вы перечитываете этот роман?
       – Не помню, – как всегда односложно ответил напарник.
       – Нравится?
       – Нравится, – мой вопрос не задел ни одной струны его души.
       – Хорошая книга, серьезная, – сказала я, – но ведь достаточно и других хороших книг.
       Александр в ответ лишь пожал плечами.
       – Я все же не понимаю, что можно найти в книге, которую изучил вдоль и поперек, – не унималась я.
       – Ну, это как сказать, – кажется, мне удалось немного его разговорить. – Настоящее произведение бездонно. Читатель, как бы не тужился, никогда до конца не узнает, что хотел сказать автор. Над многими великими произведениями исследователи бьются не одно столетие, пишут трактаты, защищают диссертации, выдвигают разные версии. А толку! В душу писателя уже не заглянешь.
       Этот монолог молчуна стал большой неожиданностью. «А он не глуп, этот Филатов», – подумала я. 
       Вичке же перестал быть для меня загадкой, так как полностью соответствовал одному из типичных мужских типажей. Уже через неделю полета я сделала вывод, что знаю наперед каждый его шаг. 
       Тем временем «Стриж» достиг плотного участка Млечного пути. Планеты и их спутники стали попадать в поле зрения чаще, каждую приходилось основательно прощупывать спектрометром, и тут Филатов заметно оживился. Только вовсе не констанций его интересовал. Спектрометр молчал, а он не торопился покидать орбиту.
       Я могла бы сделать ему замечание и распорядиться немедленно покинуть бесполезный объект, но любопытство заставило промолчать. В такие минуты я с удвоенным вниманием следила за стариком, пытаясь догадаться, что же он ищет.
       Понятно было лишь то, что желаемое не находилось. И тогда на него нередко нападало мрачное настроение. Он просил сменить его на пульте, а сам ложился на кушетку, здесь же, в центральном отсеке, надевал наушники и закрывал глаза. В таком положении он пребывал иногда до часа, пока не проходила депрессия.
       Однажды во время очередной хандры, Филатов отлучился ненадолго в туалет, я быстро надела его наушники, но услышала в них одну лишь музыку. Это был ужасно мрачный тяжелый рок. От него веяло жуткой тоской и безнадежностью, а певец пел так, словно из него вытягивали кишки.
       Зарядившись таким образом, если это слово здесь уместно, Алекс садился за пульт.
       Странности моего компаньона в результате возбудили во мне дикое любопытство. Безусловно, этот Филатов скрывал какую-то тайну. И роман Лема, похоже, имел к ней некое отношение. Мы все как-то свыклись с тем, что обнаружение констанция – величайшее открытие космонавтики и совсем не задумываемся о том, что космос может хранить еще и не такие тайны.
       На память пришла история с книгой Стивенсона «Остров сокровищ», после выхода которой некоторые авантюристы пытались, руководствуясь ею, отыскать клад капитана Флинта.
       Какой же клад ищет астронавт Филатов?

4. Дневник

       Я всегда беру в полет два фильма – «Вселенная – дом родной» о знаменитых астронавтах, в том числе моем отце, и «Констанций – грядущая революция в космоплавании». Первый фильм призван вдохновить коллег на подвиги, а второй сообщал общие сведения о той работе, какую им надлежит выполнять.
       Оба фильма показала напарникам, наблюдая их реакцию. Она оказалась диаметрально противоположной.
       Реакцию Филатова на фильмы можно выразить абсолютным нулем. Его не вдохновили подвиги знаменитых коллег, да и на констанций ему было наплевать, хотя посвятил ему много лет.
       Вичке же проявил неподдельный интерес к констанцию, назадавал кучу вопросов и настаивал, чтобы я провела для него экскурсию в отсеке с двигателем.
       – Курт, инструкция строго запрещает находиться кому-либо, кроме командира корабля, в двигательном отсеке, – я произнесла это в полной уверенности, что этим поставлю точку в данном вопросе. Но не тут-то было.
       – Кто придумал такую инструкцию? – возмущался Вичке. – Ее нужно отменить.
       – А тебе не кажется, что этот вопрос не относится к твоей компетенции?
       – О, майн Гот! Я думал, бюрократы встречаются только на Земле, а оказалось – и на самом передовом звездолете в мире.
       – Бюрократия здесь непричем.
       – В голове не укладывается, как такая прекрасная фея может быть столь непреклонной? Ну, хочешь, я на колени перед тобой встану? – он и в самом деле попытался это сделать.
       – Это не поможет, – остановила я его.
       – Что тебе стоит показать коллеге двигатель? Клянусь, я никому об этом не расскажу.
       – Вообще-то нас здесь трое, – кивнула я в сторону Филатова.
; Ты думаешь, он разболтает? Да он и так все время молчит.
– Не будешь болтать? – спросил он Алекса. Тот в ответ лишь махнул рукой, мол, не приставай с глупостями.
       Чтобы прекратить эту бессмысленную перепалку, пришлось отправить Курта дежурить за пультом, а самой удалиться в каюту.
       Еще одним неизменным атрибутом на борту «Стрижа» является распечатанное мною выступление отца перед курсантами Космической Академии. В нем он, помимо прочего, излагал свою философию жизни в риске. Я, конечно, дала почитать ее напарникам.
       По общепризнанному мнению, взгляды моего отца, с точки зрения обывателя, были совершенно из ряда вон, поэтому никого не оставляли равнодушным. Но пожилой новобранец не был впечатлен и, закончив чтение, изрек короткую фразу:
       – Отчасти ваш отец прав.
       – Почему же отчасти?! – скорее возмутилась, чем удивилась я. – Вся человеческая история творилась людьми, шедшими на риск. Разве не рисковали Александр Македонский, Юлий Цезарь, Колумб, Магеллан, Гагарин?
       – Ну, да. А как с великими учеными, писателями, композиторами? Они-то чем рисковали?
       – Да хотя бы своей жизнью. Они целиком посвятили ее своему делу, отказавшись от мирских удовольствий. К тому же, чтобы судить, рисковал человек в жизни или нет, нужно знать его биографию.
; Возможно вы правы, – уклончиво ответил Филатов.
       С Вичке же на сей раз дискуссии не получилось, он лишь ограничился известным выражением «Кто не рискует, тот не пьет шампанского», что можно было расценить как согласие с позицией моего отца.

       Как известно, в космосе нет смены дня и ночи. Тем не менее, на стене центрального отсека висели часы, показывающие среднеевропейское время. Мы жили по ним, как и на Земле. Филатов каждое утро произносил лишь два слова – собственно «доброе утро», изредка дополняя их мелкими новостями, если ему случилось ночью дежурить. Вичке же начинал с комплимента командиру, причем каждый раз изобретая новый. Очевидно, сочинение новых комплиментов отнимало у него порядочно времени, как и придумывание оригинальных способов ухаживания.
       Однажды, в азарте флирта, он неожиданно перешел на немецкий язык.
Поскольку это происходило в присутствии Филатова, я посчитала необходимым сделать замечание.
; Курт, тебе известно о том, что разговаривать в компании на языке, который кто-то из присутствующих не знает, – признак неуважения?
       Вичке неожиданно вспылил:
; С какой стати я должен говорить на языке страны, предки которой дважды воевали с моей страной? Это из-за него что ли? - он кивнул в сторону Филатова.
; Вот уж никогда бы не подумала, что в моем экипаже будет нацист! – возмутилась я.
; А при чем тут нацисты? – замечание явно не понравилось.
; Успокойся, предками англичан были германцы.
; А, брось ты свою пропаганду! – продолжал горячиться «патриот» родины.
; Знаешь что, если надумаешь лететь со мной еще раз, сдашь мне экзамен по истории.
; Ну... – похоже он хотел сказать что-то не слишком приятное для моих ушей, но во-время сдержался.
       Тогда слово взял молчун Филатов:
; Я знаю немецкий язык, – спокойно сказал он.
; Знаешь? А ну-ка скажи, о чем я ей говорил? – с ухмылкой подначил Вичке.
; Ты сказал: «Когда этот дедушка уляжется спать, мы сможем приятно провести время вдвоем».
; Ты чего врешь! – Курт чуть было не схватил Алекса за горло. – Я сказал: «Не сыграть ли нам партию в шахматы?»
; Ну да. Я просто заодно перевел и смысл сказанного.
       Я расхохоталась, молчун оказался не лишен юмора.

        Несмотря на то, что Филатов оказался более интересным человеком, чем показался сначала, меня по-прежнему занимала его тайная цель. Поэтому я осторожно продолжала следить за ним.
       В полете мы не всегда пользовались своими каютами и нередко отдыхали на кушетке, расположенной в углу центрального отсека, в носовой части которого находился пульт управления. Отсюда отдыхающему было видно все, чем занимается партнер за пультом.
       Тем временем «Стриж» достиг окраины Млечного пути и приблизился к планете, покрытой какой-то жидкой субстанцией. Я как раз отдыхала, но не спала и отлично видела планету в смотровом окне.
       Что должен делать астронавт моего звездолета при обнаружении незнакомой планеты? Прощупать ее спектрометром. Но Филатов даже не посмотрел на прибор. Он внимательно разглядывал планету, увеличив ее изображение на мониторе, затем полистал свою любимую книгу, нашел нужную страницу, что-то прочитал, вновь осматривал планету, опять перелистывал роман. Впечатление было такое, что произведение Лема заменяет ему справочник по планетологии.
       Я засекла время, напарник кружил по орбите добрых два часа, совершенно забыв про спектрометр. «Это же грубейшее нарушение должностных обязанностей!» – от возмущения я встала и собралась сделать подчиненному выволочку, Но любопытство и не этот раз взяло вверх. Я лишь подошла к пульту и включила прибор. Стрелка не сдвинулась с места.
       Только сейчас Алекс спохватился и соврал, что нечаянно отключил спектрометр. Я промолчала, сделав вид, что поверила. Впрочем, забегая вперед, должна отметить, что второго примера халатного отношения к работе я за Филатовым не замечала. Возможно, он просто увлекся своими, одному ему известными, интересами, связанными с далекими планетами, и в самом деле забыл включить спектрометр. 
       Но что он все-таки видит в своей книге? Что-то находит между строк? Может, он экстрасенс? А может, вообще преступник? Мне стало тревожно и я автоматически проверила, на месте ли пистолет.      
       И вот однажды в этом космическом детективе+ открылась новая страница. Проснувшись от чего-то во время отдыха, я заметила, что напарник читает не своего «Соляриса», а какую-то толстую тетрадь в красной обложке. «Вот, где спрятана его тайна!» – подумала я. Сон сразу прошел.
       Я пронаблюдала, куда он спрятал эту тетрадь и теперь желание заглянуть в нее сделалось моей навязчивой идеей. Я пыталась достать тетрадь, когда Филатов спал, но стоило ему начать ворочаться, меня пугала мысль быть застигнутой врасплох. Тогда любопытство толкнуло меня на такой шаг, за который при других обстоятельствах мне было бы очень стыдно. Я подсыпала снотворное в чай Алексу и извлекла из тайника желанную тетрадь.
       Это был его дневник, написанный от руки на русском языке. Но я достаточно знала русский, чтобы читать без словаря. Поскольку Россия всегда играла важную роль в исследовании космоса, изучение русского языка входило в программу Космической Академии.
       Первое, что я увидела, открыв тетрадь, был вложенный портрет красивой женщины лет тридцати с небольшим. У нее были черные вьющиеся волосы и выразительные грустные карие глаза. Вся тетрадь была исписана убористым, но вполне разборчивым почерком. Ее автору дневника даже не хватило, и он дополнительно вклеил с десяток таких же исписанных листов.

Из дневника Александра Филатова

       До сорока шести лет я всегда был уверен в том, что сам распоряжаюсь своей судьбой. Но затем начались события, заставившие усомниться в этих казалось бы естественных выводах. Настолько усомниться, что мысль о могущественных невидимых силах, против которых я бессилен, и даже о некоем мистическом хозяине –распорядителе моей жизни – уже не казалась фантастической.
       Иначе, как вмешательством в мою жизнь всесильного хозяина, сложно объяснить такие участившиеся события.
       Мне предстоял очень трудный день, надо было решить целый ряд важных и не очень вопросов. С вечера я составил подробный план дня, расписал все по минутам. Листок положил вместе с очками и телефоном в карман пиджака, чтобы сверяться и вносить коррективы.
       Утром, как обычно, встал по звонку будильника. Быстро умылся, побрился, разогрел завтрак, но дальше запланированный сценарий кто-то переписывает. И вариантов тут может быть масса: сердечный приступ у матери; лопается труба у соседей сверху и наша квартира заливается водой; у меня случается расстройство желудка; наша кошка падает с балкона и ломает челюсть; в город приехала VIP-персона, дороги перекрыты, и я не успею или вовсе не попаду туда, куда планировал; по дороге я подворачиваю ногу, приходится ехать в травмпункт; в автобусе мне порвали пиджак; у меня страшно разболелся зуб; карманники украли мой кошелек; у человека, с которым мне предстояло встретиться, умер близкий родственник; я потерял номерок от сданной в гардероб верхней одежды и т.д и т.п.
       Я стал готовить себя к непредвиденным обстоятельствам, перебирал все возможные варианты, но неизменно случалось то, о чем я и подумать не мог. Складывалось впечатление, что меня хотят чему-то научить или просто издеваются.
       Иногда я отчаянно сопротивлялся. Но и когда, ценой неимоверных усилий, удавалось преодолеть воздвигнутые барьеры и вернуть ситуацию в нужное русло, тут же громоздились новые препятствия. Ломался транспорт, возникали километровые пробки, зависали компьютеры, разыгрывалась жуткая непогода, меня задерживала полиция якобы как свидетеля какого-то преступления… 
       И именно в этот период моей жизни в нашем отделе появился Ионов. Этот громкоголосый щеголь, всегда безупречно одетый, всегда благоухающий, сразу привлек к себе общее внимание многообещающими заявлениями  о том, что наш институт не использует всех своих возможностей, что мы буквально ходим по деньгам и сами об этом не знаем.      
       Я так и не успел выяснить, что стоят его слова и что он представляет из себя как инженер, но карьерист он был отменный. Как никто умел втереться в доверие и расположить к себе. Все считали его исключительно приятным человеком, все хотели с ним дружить, а главное – верили каждому его слову.
       Директор НИИ, который, казалось, за шестнадцать лет совместной работы должен был хорошо меня узнать, поверил «доверительной» информации новичка. Я, с подачи Ионова, оказался нечистым на руку завистником, вынашивающим планы занять его, директора, место, да вдобавок (подумать только!) лицом нетрадиционной ориентации.
       – А от чего ж он до сих пор не женат? – донеслись до моих ушей слова выходившего из кабинета директора Ионова.
       Я в этот момент дожидался в приемной подписанных документов и сначала даже не сообразил, что случайно услышанная фраза относится ко мне.
       Так от меня, не имевшего за годы службы ни одного взыскания, по-быстрому освободились. Три месяца я искал работу по профессии, но с моей узкой специализацией задача оказалось не из простых. В стране не изучали констанций. Это было очень странно, ведь таких перспектив в энергетике, какие сулило это вещество, больше не cуществовало. Только в Хабаровске осталась одна лаборатория с несколькими специалистами, но сразу переехать на Дальний Восток я оказался не готов.
       Я пребывал в крайне тяжелом душевном состоянии. Будучи многие годы на переднем крае мировой науки, разработав целую дюжину интересных проектов, я оказался, как та старуха, у разбитого корыта. Хотя ничего для себя не просил. Работал, как проклятый, забыв и быт, и личную жизнь.
       Но ничего другого не оставалось, как искать себя в новой реальности. Я обошел едва ли не все научно-исследовательские и проектные институты города. Всюду меня поначалу принимали хорошо. Директора обещали принять решение в самое ближайшее время. Однако неизменно отказывали, даже не объяснив причин.
       Пришлось устроиться учителем физики в школу, благо что учителя-мужчины традиционно в дефиците в нашей стране. Мне показалось, я удачно вписался в новую должность, пока не пришла в голову идея организовать кружок «Энергетика будущего». Оказалось, школьникам ничего не известно о констанции.
       Руководство школы идею поддержало, мне даже обещали что-то доплачивать. Но едва я провел несколько занятий, на которые, кстати, собралось много старшеклассников, как кружок посетил директор. Просидев от звонка до звонка, он не сказал ни слова, но выглядел недовольным. На следующее занятие кружка явился представитель городского Управления образования с каким-то молчаливым сопровождающим в строгом костюме и галстуке. А затем мне предложили написать заявление об увольнении по собственному желанию.
       Только теперь я стал догадываться об истинной причине своих бед последнего времени. Мои бывшие институтские коллеги сказали, что программа по констанцию полностью свернута, НИИ теперь занимается исключительно атомной энергетикой. Сменился и директор, и им стал не кто-нибудь, а сам Ионов!
       Вот так талантливый инженер! Да никакой он не инженер, понятно откуда он взялся и кого представляет. Пазл сложился. И все же я совсем не был уверен, что столь резким переменам своей судьбы обязан только атомному лобби. Нет, было что-то еще, неведомое, загадочное и куда более могучее. Это нечто не имело четко выраженного материального воплощения, как Ионов, и потому я никогда не смогу его увидеть, но от того его могущество нисколько не меньше. Все будет так, как ОНО решило!

       Сосед по подъезду решил проявить участие в моих мытарствах и предложил устроиться охранником, кем сам работал, пока не найдется что-нибудь подходящее. Выбора не было, пришлось последовать его совету. Приняли меня сразу.
       И вот сегодня первый рабочий день в новой должности. Бурной радости она, понятно, не вызвала, но настроение почему-то было приподнятым. Мне надлежало охранять акционерное общество, довольно большую организацию с преимущественно молодежным коллективом. 
       Меня представили старшему охраннику, выполнявшему функцию бригадира на нашем объекте. И вот что странно: он был как две капли воды похож на одного моего знакомого, с которым я тесно общался лет пятнадцать назад. Но это был другой человек.
       Затем последовала целая серия странностей. В будку охранников вошел дворник, я никогда не встречал его раньше, но до конца смены не покидало ощущение, что мы давно знакомы. Его манера говорить, мимика, жесты – все было так мне близко! Но где я мог его видеть?
       В списке сотрудников, расположенном на столе под стеклом, значились знакомые фамилии людей, с которыми я сталкивался в разные периоды жизни. Дальше еще хлеще – некоторые здешние служащие уверяли, что работали со мной раньше. Но я никогда не работал там, где они говорили.
       У меня возникло престранное чувство, никогда прежде не испытанное: здесь, в этой организации, со мной должно произойти нечто из ряда вон. Это нечто не внушало страха или тревоги. Напротив, я пребывал в приподнятом настроении, восприятие окружающего было обострено, душа раскрыта чему-то новому, неведомому.
       – Что все это значит? – на следующий день спросил я свою бывшую коллегу по институту Эльвиру, которая увлекалась нумерологией, астрологией и прочей эзотерикой.
       – Это знаки, – ответила она. – Что-то с тобой должно произойти, что изменит твою жизнь.
       – Но что может произойти? – не понял я.
       – Это пока не ясно. Мало информации. Нужно подождать. Звони, не стесняйся.
       А в следующее дежурство я увидел лицо, подобное которому можно найти разве что в музее классической живописи. Его обладательница пришла с небольшим опозданием, когда гурьба сотрудников уже разошлась по рабочим местам, так что я имел возможность разглядеть ее без помех. И определенно могу сказать, что таких лиц не встречал никогда.
       В тот день моросил дождь, и головка девушки была укрыта капюшоном. Из под него выглядывала пышная челка черных вьющихся волос, которые отлично оттеняли бледность лица. Прямой красивый нос и четко очерченный рот, как, впрочем, и весь ее облик почему-то напомнили мне сказочную красавицу-принцессу из детской книжки. Она словно была из моего далекого детства, а может даже и не из детства, а из какой-то иной жизни, в которой я как будто когда-то где-то жил. Она вызвала во мне смутные и неясные воспоминания о чем-то бесконечно родном, дороже чего нет ничего на свете.
       – Здравствуйте! – произнесла девушка, повернувшись ко мне, печальным голосом.
       И в ее выразительных карих глазах я прочитал какую-то неизбывную грусть, какую-то квинтэссенцию печали. Эта ее печаль нашла даже анатомическую особенность на лице – в уголках рта располагались уходящие вниз трагические складочки. «Девушка-Пьеро», – пронеслось в голове.
       То была прелюдия. А вскоре сотрудница, ни имени, ни фамилии которой я пока не знал, стала самым притягательным объектом на службе, а само дежурство – самым желанным событием, которого я ждал больше праздника.


5. Мое отношение к Филатову начинает меняться         

       Чего-чего, но проявления живых человеческих чувств от этого сухаря я никак не ожидала.  Мое отношение к странному напарнику начало меняться. Правда то, что он ищет в космосе, по-прежнему оставалось загадкой, прояснилось пока только одно обстоятельство – как из инженера-исследователя Филатов стал охранником. Его история вызвала естественное сочувствие. Все, что ранее рассказывал Людвиг Штофф о могучей топливной международной мафии, подтвердилось. Мой подчиненный ее реальная жертва. Возможно, этим и объясняется его замкнутость.
       В поведении Алекса ничего не менялось – он тщательно рассматривал чуть ли не каждую планету, что мы пролетали, независимо от показаний спектрометра. Но заканчивалось это нередко депрессией с дьявольской музыкой в наушниках. И он все перечитывал свой «Солярис», порой возвращаясь к ранее прочитанному – словно сверял свои впечатления от осмотренных планет с описаниями в романе.       
       Я предприняла еще несколько попыток вызвать его на откровенность, делала это самым дружеским тоном, на какой только способна, но старик не желал раскалываться. Чтобы раскрыть его главную тайну, приходилось, увы, вновь прибегать к снотворному.
       Когда «Стриж» проходил через темную пылевую туманность в системе Ориона, спектрометр неожиданно «взорвался». Возле одной из планет он показал чуть ли не девяносто процентов констанция. Такого в моей практике еще не было. Мы подлетели к этой планете на максимально близкое расстояние, и вот странность – число полос в спектре упало до минимума. Облетели планету несколько раз – то же самое.
       – Нужно проверить прибор, – сказал Алекс.
       – Думаете?
       – Уверен.
       И даже не дожидаясь моего решения, он принялся разбирать спектрометр.
       – Вы что, специалист по ремонту спектрометров? – поинтересовалась я.
       – Нет, просто я инженер. С детства люблю разбирать всякие приборы, чтобы узнать, как они устроены.
       – Ну и как, во всех разобрались?
       – Во всех. Со стопроцентным результатом.
       Я отнеслась к его словам с недоверием, но после вмешательства Филатова, прибор и в самом деле стал вести себя нормально. Констанций присутствовал на этой планете, но в очень небольших количествах. В таких случаях говорят: «Экспедиция себя не окупит». Но по инструкции все же полагалось зафиксировать координаты планеты в бортовом журнале.
; Послушайте, Алекс, – неожиданно сообразила я, – если вы такой мастер на все руки, то может быть лейку в душевой наладите? И тренажер один не работает.
; Конечно. Как освобожусь, займусь.
       И в самом деле отремонтировал и то и другое. 
       Еще через две недели по земному исчислению с нами связались с орбитальной станции «Лошадиная голова», которая находилась на самом краю темной пылевой туманности в четырнадцатом галактическом секторе. Там что-то случилось и требовалась помощь.
       Мы слегка отклонились от намеченной траектории и вскоре пристыковались к станции.
       «Лошадиная голова» была искусственным спутником небольшой планеты, да и установили ее здесь именно с целью ее изучения. Как сообщалось в последнем справочнике по планетологии, планета Дабл Зет-268 по многим параметрам была пригодна для жизни, но присутствие свободного фтора в атмосфере делало невозможным даже короткое пребывание на ней. Поэтому на станции располагалась целая химическая лаборатория со штатом научных сотрудников. 
       – А-а, мы все в поиске редких минералов! – увидев меня, воскликнул тамошний начальник Маурицио Феретти, всегда улыбающийся, разговорчивый итальянец из Колабрии. – А тебе летать не надоело, на пенсию не пора? – обратился он к Филатову, словно был с ним давно знаком. – Вот народ пошел, из него песок уже сыпется, а он никак не налетается.
       Алекс лишь пожал плечами, я же не стала ничего объяснять.
       – А ты все со фтором воюешь? – в свою очередь спросила я.
       – Воюем. И обязательно победим! – без тени сомнения заявил Маурицио. – Главное, нашли источник фтора. За год очистили атмосферу на пятнадцать процентов. Во как работать надо!
       – А что потом? Вернетесь на Землю?
; Ну конечно! Потом начнется самое главное. Будем строить первую наземную Базу за пределами Солнечной системы. Из химиков превратимся в строителей. Так что, вы о нас еще услышите.
; И когда это случится?
; Даже по самым скромным расчетам, учитывая возможное появление новых очагов фтора, начать колонизацию этой планеты можно будет через девять лет.
; Да ну!
; Клянусь Этной! – Феретти увеличил изображение планеты на большой экран. – Пока вид неказистый, ни зелени, ни голубого неба. Это все из-за фтора. Но по главным параметрам –
 удаленность от солнца, масса, размеры, характеристика магнитного поля, наклон оси  – это наиболее близкая к Земле экзопланета, из всех нам известных. И мы еще увидим здесь деревья, озера, реки и города.   
; Романтики, мечтатели... – обронил Вичке, но Феретти будто не услышал его иронии.
       Рассказ начальника «Лошадиной головы» напомнил планы Международного общества «Футура», которое мой отец с другими старыми астронавтами учредил при нашем Центре. Общество изначально ставило задачу пропагандировать констанций, но затем, разочаровавшись в облике земной цивилизации, выдвинуло идею основать поселение на новой планете, свободное от гнета монополий и разлагающего образа жизни.
; Послушай, Маурицио, а ты знаком с планами общества «Футура»? – вопрос возник само собой.
; А как же! Я и с твоим отцом не раз общался.
; Что за «Футура»? – спросил Вичке. – Никогда не слышал.
; Ты еще многого не слышал, – «успокоила» я его.
       Затем Феретти повернулся к Алексу и, ткнув его пальцем в грудь, продолжил:
       – Вот ты-то мне как раз и нужен! С Базы передали, что ты технарь. Не поможешь устранить одну неполадку? У нас в одном из отсеков какая-то болтанка уже целую неделю. А наш инженер заболел, пришлось отправить его в госпиталь.
       – Пойдем! – согласился Алекс.
       Каково же было наше общее изумление, когда Филатов устранил неисправность буквально за полчаса. Помощник Феретти даже не успел накрыть нам обеденный стол.
       – Пустяки, – объяснил он. – Кто-то из вас пододвинул антигравитационный генератор к другому такому же. А когда два генератора одинаковой мощности и частоты работают, находясь рядом, возникает интерференция. Она и вызвала болтанку. Я всего лишь отодвинул один генератор и закрепил, чтобы больше не сдвигали.
       – Брависсимо! – воскликнул Маурицио. – А робота можешь наладить?
       – Попробую.
       Однако после осмотра машины выяснилось, что требуется заменить некоторые детали, которых на станции не было.
       – Послушай, а тебе не пора ли перебраться на работу поспокойнее? – спросил Феретти. – Переходи к нам инженером, у нас, между прочим, коэффициент «три» за дальность. А какую пасту готовит наш повар, во всей Калабрии не сыщешь! Ну, так как?
       – Извини, но у меня другие планы, – сухо ответил Алекс.
       – Сандро, ну ты все-таки подумай над моим предложением, на прощание еще раз повторил начальник «Лошадиной головы».

Из дневника Александра Филатова

       Неожиданные чувства удивили меня. В молодости я пережил любовную горячку, причем без всякой надежды на взаимность. Душевное опустошение, ставшее ее итогом, выработало во мне психологическую защиту к подобным страстям. И она верно служила мне целых двадцать четыре года. Я нисколько не сомневался в том, что больше подобных приключений в моей жизни не будет. Больше того, я их панически боялся, потому что не хотел впасть к кому-то в зависимость и сломать привычный образ жизни.
       И вдруг меня, взрослого, умудренного опытом мужчину, с устоявшимися взглядами, приспособившегося к холостой жизни, словно лишили инстинкта самосохранения. Да так, что мои, годами выработанные цели и смыслы показались ничтожными, в раз поменявшись. В сознание будто, как в робота, заложили новую программу и теперь мне предстояло начать жизнь с чистого листа.
      Отныне утром каждого дежурства происходило волшебство. Я принимал смену, усаживался перед окном своей будки и погружался в сладостное ожидание чуда.
      И вот она появляется, ее фигурку и походку, которые невозможно спутать ни с кем, я замечаю издалека. Она приближается и в душе моей словно расцветает прекрасный цветок, а все что меня окружает, приобретает иное качество. Унылый пейзаж с видом на забор, склад, два чахлых деревца и шлагбаум становится прекраснее шедевров великих живописцев. Сам воздух делается осязаемым, трепетным, будто звенящим мириадами невидимых колокольчиков. Мир наполняется каким-то сказочным эфиром. Все неживое становится живым.
       Время в эти несколько минут, что она проходила мимо, принимало другие свойства. Оно расширялось до бесконечности. Поэтому я успевал не только восхититься ее красотой. За эти несколько минут я испытывал столько всего, будто проживал целую жизнь. В памяти проплывали завораживающие картины из далеких, далеких времен, даже не из детства, а из того, что как будто было со мной еще раньше. И каждый раз какое-то невыразимое, пряное смешение боли и счастья. Мука и радость присутствовали в душе одновременно. Моя душа сразу и пела, и страдала.
       Каждый раз, когда прекрасная незнакомка переносила меня в рай, я с замиранием сердца ощущал, что все это уже было со мной когда-то. И каждый раз силился вспомнить, где это могло быть и когда, но кроме отрывочных неясных фрагментов картин, смутно припоминаемых звуков и запахов, ничего вспомнить не мог.
       Мне начинало казаться, что все, что меня сейчас окружает, – это частички ее. Потому и дверь, в которую она вошла, и ступеньки, и турникет, и окно, через которое она со мной поздоровалась, представлялись драгоценностями, которые хотелось беречь и лелеять.
       Волшебные преобразования касались и меня самого. В эти минуты я был уже не разочарованный мужчина, с которым судьба сыграла злую шутку, а радушный, отзывчивый человек, готовый любить весь мир. Очевидно, это отражалось на моем лице, потому что окружающие начинали мне улыбаться, чего в другое время не происходило.
       В эти мгновения я становился лучшим учеником Иисуса Христа, так как любил даже врагов и был готов сколько угодно подставлять для удара вторую щеку. Мне хотелось целовать все, к чему прикасались ее руки и ступали ее ноги.
       «Нужно свернуть для нее горы!» – стучало в моем мозгу. Весь облик девушки, ее походка, взмах рук, наклон головы, ее печальная задумчивость и даже ее красная сумочка, все твердило: «Нужно свернуть для нее горы!»

       Сотрудники акционерного общества, куда меня забросила судьба, неплохо зарабатывали, и это обстоятельство вносило определенные коррективы в их души. Многие делили все человечество на своих и чужих. Охранники определенно не были своими, так как с нами некоторые даже не здоровались.
       – Знаешь, за что уволили твоего предшественника? – спросил мой напарник Юрий, большой любитель посплетничать. – Не понравился секретарше генерального директора. Что-то не так сказал.
       Все мои коллеги были возрастными мужчинами, по разным причинам потерявшие работу и вынужденные податься в охранники. Внешний вид у нас был, прямо скажем, не бравый, отчего по организации гуляло выражение: «Этих охранников самих нужно охранять».
       Тот же Юрий как-то зашел в кабинет, где сидело три сотрудницы, чтобы что-то им передать, и когда вышел, услышал, как его обсуждают (они разговаривали достаточно громко).
       – Охранники – это ежедневное напоминание нашим мужчинам, до чего они могут докатиться, – сказала одна из дам.
       – Это еще и ежедневное унижение наших вкусов, – добавила другая.
       – И ежедневное испытание для нервов, – промолвила третья. – Вот вы, сколько недостатков заметили в этом, что сейчас заходил?
       – Я пять.
       – А я все десять.
       – При желании можно найти и пятнадцать.
       Затем они принялись перечислять недостатки, но Юрий постеснялся их повторить.
        Тут мне впервые пришла в голову мысль, что если, предположим, я познакомлюсь с понравившейся мне сотрудницей, и она пойдет мне навстречу, в нее станут тыкать пальцем ее же коллеги – дескать, нашла себе достойного кавалера. Ее престиж и наверняка карьера сильно пострадают.
       Однако проблеск здравого смысла не мог справиться с бурей страстей, бушевавшей в моей душе.
       Однажды я не выдержал и спросил Юрия, который работал здесь несколько лет и знал всех сотрудников, фамилию «Девушки-Пьеро».
       – Понравилась что ли? – хитро улыбнулся напарник.
       – Да нет, она мне сама говорила, но я забыл, – соврал я. – Ей должны что-то принести, а я фамилию не запомнил, – склероз!
       – Да, девочка что надо, – проигнорировав мое оправдание, продолжил Юрий, – фигурка – куколка, ножки – от ушей растут, а задок… я таких никогда не встречал.
       Тут я поймал себя на мысли, что полностью разделяю его мнение. Раньше я не замечал, что эта, казалось бы, самая что ни на есть женская часть тела, у большинства женщин выглядит весьма неважно. Но теперь-то я знаю, как она должна выглядеть.

       (Оказалось, что и я в этом месте как-то неосознанно оторвалась от чтения, встала вполоборота перед большим зеркалом и внимательно осмотрела свою «самую женскую часть тела». Обтягивающий комбинезон не мешал разглядеть особенности фигуры. «У меня все в порядке! – удовлетворенно отметила я. – Сравнить только не с кем, я ведь не видела ту женщину».)

       – Но должен тебя сильно разочаровать. Это главная любовница генерального директора, – доложил Юрий, – Инесса Забельская.
       Информация, о которой я вовсе не просил, больно резанула по сердцу. И тут же перед глазами возникло несколько эпизодов. Генеральный часто задерживался на работе допоздна и в такие дни не пользовался служебной машиной, а вызывал такси. В этих случаях я не видел Инессу возвращающейся домой. Стало быть, она уезжала в том же такси.
       А однажды вечером, когда сотрудники акционерного общества ушли, я проверял, все ли кабинеты закрыты (что входило в мои обязанности), дернул за ручку приемной – закрыто, пошел проверять другие кабинеты. Тут дверь приемной слегка приоткрылась, и в щель с опаской выглянул генеральный директор, причем его наклоненная голова и вся поза говорили о том, что нижнюю половину своего тела (очевидно не одетую) он прячет за дверью.
      – Генеральный тот еще кобель, – продолжал информировать словоохотливый Юрий. – Ни одной красивой сотрудницы не пропустит. А кто откажется, уволит.
       – Откуда тебе это известно? – не поверил я.
       – Ну, я же не слепой. Да и слухи доходят.
       – А может, их просто завистники сочиняют.
       – Как бы не так. Вот как бы ты такое объяснил: приняли красавицу на работу, она вся от счастья сияет, а через несколько дней увольняется, и радость как водой смыло. С чего бы, а?
       Одна такая девчонка сильно плакала, ей очень нужна была работа.
       – Что с вами? Кто обидел? – спрашиваю.
       – Ваш хозяин, – отвечает. – Кобель похотливый.   
       Только после слов напарника я обратил внимание на данные владельца акционерного общества: Муксинов Артур Фанильевич. А ведь когда-то я знал этого человека, но за истекшие с последней встречи годы он изменился до неузнаваемости – из худого неприметного молодого парня превратился в здоровенного теля при бороде и усах. Только по блинообразному лицу, да наглому, бесстыжему взгляду широко расставленных глаз, почти лишенных ресниц, можно было догадаться, что передо мной тот самый Муксинов.
       Это был редкостный проходимец. Когда-то мы вместе учились в Авиационном университете, но после двух курсов его отчислили. За эти два года он успел облапошить не одного студента. А коронкой был обман девушек. Он начинал как бы ухаживать за очередной жертвой, но по ходу романа у подружки часто пропадали ценные вещи и деньги. Доказать причастность ухажера к пропаже она, однако, ничем не могла.
       Спустя лет шесть, когда я уже работал в своем институте, я случайно встретил Муксинова на улице. За разговором выяснилось, что он нигде не работает и вообще с трудом сводит концы с концами. А меня тогда одна из сотрудниц попросила собрать ей купленную мебельную стенку. Очевидно проникнувшись положением бывшего однокурсника, я предложил ему подработать.
       Как ни странно, Муксинов никаких денег за работу не попросил. Сказал, что в следующий раз я окажу ему ответную услугу. Стенку мы собирали вместе. Но затем сотрудница заявила, что у нее из квартиры пропали все драгоценности на очень большую сумму.
       Пришлось обратиться в полицию, но когда та разыскала подозреваемого, тот обвинил в воровстве меня. Поскольку никаких доказательств вины Муксинова не было, следователь заявил, что по закону я  квалифицируюсь как возможный соучастник кражи. 
       Я растерялся и по неопытности просто не знал что делать. Отношения с сотрудницей резко испортились, терпеть такое стало не под силу. Тогда я принял решение самому возместить сумму украденного. Для этого пришлось даже залезть в долги.
       У следователя выпросил адрес Муксинова, но тот от всего открестился. Я поделился случившимся со своим приятелем, который вызвался мне помочь. Мы вполне культурно побеседовали с негодяем, приятель по-хорошему просил его вернуть украденное. Но на следующий день меня арестовали по обвинению в рэкете. Отпустили только через двое суток.
       И вот теперь Муксинов стал владельцем целого акционерного общества, да вдобавок сделал любовницей самое дорогое мне существо. Меня он, похоже, забыл или я ему более был неинтересен. Во всяком случае, вида, что  знает меня, он не подавал.


6. Завеса тайны приоткрывается
               
       «Стриж» продолжал свой полет. Мерцающий свет мириадов звезд завораживал, напоминая ночные огни огромного мегаполиса, видимые из иллюминатора самолета. Ветви Ориона и Персея, галактики и туманности, разбросанные впереди, вдохновляли на создание шедевров искусства.
       Я впервые задумалась о том, почему именно русские первыми прорвались в космос. У них самая большая страна в мире. Но создается впечатление, что им тесно на огромном пространстве. А может дело вовсе не в размерах государства? Вот в Германии все очень плотно, куда ни сунься – повсюду памятники истории и архитектуры. Так может они и удерживают моих соотечественников на земле? А в России памятники не сосредоточены так густо, потому русских и тянет ввысь. Может, они стремятся отыскать инопланетный разум, который перевернет все представления о мире? Или их поэты ищут новые источники вдохновения? 
       Мне совершенно непонятно равнодушие обывателей к космосу. Ведь не существует больше ничего в материальном мире, что выражается только словами превосходной степени: бескрайний, безбрежный, непостижимый, вечный, грандиозный. Одни только определения заставляют относиться к Вселенной с восхищенным трепетом. Но обывателям она не интересна. Они находят больше поэзии в своем однообразном и примитивном быту, отношениях, шопингах и тупом лежании на пляже.
       Однако на моих напарников красоты космоса не производили ни малейшего впечатления. Одного интересовали только планеты и отнюдь не из-за эстетических пристрастий. Другой видел в космосе только мою персону, причем исключительно ее телесную часть. Правда время от времени он еще возвращался к просьбе посмотреть двигатель звездолета.
; Ты интересуешься техникой? – спрашивала я.
; О, обожаю!
; Какое у тебя образование?
; Космическая Академия.
; И все?
; Все.
; А вот у Алекса еще и инженерное образование. К тому же он много лет изучал констанций в НИИ, да так и не смог в нем разобраться. А ты хочешь зараз понять принцип работы двигателя, не имея никаких знаний?
       То, что Вичке бабник, меня не настораживало – среди мужчин это встречается. Да и его радикальные взгляды не такое уж редкое явление. А вот повышенный интерес к работе двигателя «Стрижа» заставлял задуматься.
Поскольку инструкция строго запрещала посещать сердце корабля кому-либо кроме командира, электронный ключ от двери отсека всегда висел на моей шее. Зная об этом, Вичке предпринял поиски дубликата ключа, я поняла это. заметив, что в часы своего дежурства за пультом управления он роется по всем полкам и тумбочкам. Один раз я даже увидела, что он пытается открыть дверь моей каюты, но ничего ему об этом не сказала. В другой раз, когда я прилегла отдохнуть на кушетку в центральном отсеке, он тихонько подошел ко мне и посмотрел, сплю ли я. Я притворилась спящей и для пущей важности стала сопеть.
       Вичке одним мизинцем поддел цепочку на моей шее и попытался вытянуть ключ. Я открыла глаза и спросила:
; Курт, что ты делаешь?
; Ах, извини, – он тут же отдернул руку. – Я так залюбовался тобой спящей, что рука сама потянулась погладить твою белоснежную шейку.
       Он взял мою руку и принялся покрывать ее поцелуями.
; Я сообщу о твоих приставаниях твоей жене, – сказала я, сделав вид, что поверила.
       Но Вичке уже овладел собой и проронил:
; Ну вот, уже и ручку поцеловать нельзя!
   
       Что же до дневника Алекса, то он оказался всего лишь историей неразделенной любви, ничто в нем не говорило ни о космосе, ни о Солярисе. Читая его, я забегала вперед, чтобы узнать тайну странного астронавта, но ее, похоже, не было в дневнике.
       Филатов так же тщательно осматривал обнаруженные планеты, хотя констанцием там и не пахло. Однажды мы приблизились к неизвестной планете, находящейся на орбите сразу двух солнц. Время дежурства Алекса закончилось, но, увидев в панорамном окне эту планету, он отказался пойти отдыхать, увеличил изображение на экране монитора и, забыв о моем существовании, и проявил неподдельный энтузиазм в работе.
       Но я-то знала, что с работой это никак не связано и, когда заметила, что спектрометр после нескольких облетов орбиты безмолвствует, а старик и не думает ее покидать, сказала:
      – Послушайте, Алекс, вам не кажется, что вы слишком злоупотребляете моей добротой? Что вы торчите возле каждой планеты, если спектрометр молчит? Что вы ищете?
       – Просто изучаю, – неуверенно ответил напарник.
       – Просто изучаете! – передразнила я. – А вот мне кажется не все так просто. Вообще-то как командир экипажа я имею полное право запретить вам всякую деятельность, никак не связанную с выполнением задания. И я так и сделаю, если вы не скажете, чего ищите.
       Филатов понял, что припертбю  к стене и после некоторых раздумий сознался:
       – Я ищу Солярис.
       – Что?! Вы думаете, что говорите? Солярис – выдумка писателя, художественный образ. Планеты ищут по существующим каталогам, а не по романам. Вы заглядывали в каталоги?
       – Да, я их изучал.
       – Ну, и как? Нашли?
       – Нет.
       – Тогда я вас просто не понимаю.
       – Видите ли, Эльза, когда-то я тоже так думал. Но потом прочитал, что большие произведения литературы, да и искусства вообще, всегда превосходят своего автора. Недаром говорят, что сочиненная книга писателю уже не принадлежит и живет своей жизнью. Да и в процессе написания она не всегда подчиняется замыслу и подчас начинает диктовать свои условия, заводит сочинителя совсем не туда, куда он рассчитывал. Авторы иногда сами не понимают, почему одна их книга вошла в золотой фонд, а другая нет. И своим главным достижением нередко считают как раз недооцененные произведения. Именно в них они вложили больше всего сил, а сыграли другие.
       – И чем же это объяснить?
       – Существуют эксперты, которые считают, что когда создается большое произведение, автору помогают Высшие силы. Ведь науке по сей день доподлинно не известна природа таланта и гениальности. Есть мнение, что они не от мира сего. Имеется даже такая точка зрения, что шедевры создают Высшие силы, а люди, которых называют гениями, лишь фиксируют надиктованное Свыше. Большие произведения вовсе не плод человеческого воображения, а информация, которую автор уловил приемником-мозгом. А раз есть информация об объекте, есть и сам объект.
       – Другими словами, роман «Солярис» надиктован Лему Высшими силами и поэтому такая планета реально существует, я правильно вас поняла?
       – Правильно, – согласился Алекс.
       – Ну и где же вы собираетесь его искать в безбрежной Вселенной? Вам не приходила идея посчитать вероятность такого поиска? – не без иронии поинтересовалась я.
       – Кто ищет, тот всегда найдет, – угрюмо и с каким-то вызовом произнес Филатов, опустив глаза. Он отчего-то покраснел, настроение его резко испортилось, ничего не сказав, он покинул пульт, улегся на кушетку и надел наушники со своей чертовой музыкой.
       Наконец-то я поняла, с кем имею дело – с фанатом. Только не думала, что фанатизмом страдают и в таком возрасте. Впрочем, легче от такого открытия мне не стало.
       Как и следовало ожидать, планета двойного солнца никаким Солярисом не оказалось, а напарник вскоре заснул. Я же по привычке автоматически достала его дневник, хотя почти все тайны старого астронавта стали известны.

Из дневника Александра Филатова

       Здравомыслящий человек, кем я до сих пор себя считал, после сообщенной Юрием информации, посчитал бы свои шансы на успех у полюбившейся женщины, призрачными. К тому же мне никогда не приходилось общаться с дамами, представляющими тот слой общества, который называют средним классом. Наши институтские заметно отличаются. Поэтому я оказался застигнутым врасплох и совершенно неподготовленным к отношениям с девушкой, принадлежащей к другому кругу, не подходящей мне ни по возрасту, ни по социальному положению, ни по менталитету.
       Но это я сейчас так рассуждаю, а тогда… Тогда я совершенно не представлял жизни без нее и поэтому предпринял попытки познакомиться поближе. Что тогда на меня нашло, какие вспышки на Солнце помутили мой рассудок? Я не вспомнил пословиц «По одежке протягивай ножки» и «Не по Сеньке шапка». И не подумал о том, что далеко не все женщины в восторге от мужчин моего положения, которые к тому же сразу раскрываются перед ними, становясь прочитанной книгой раньше того, как ее взяли в руки.
       Я никогда не писал стихов. Но теперь очень пожалел, что не знаю правил стихосложения. И все же желание передать свои чувства было столь велико, что я взял чистый лист бумаги и принялся что-то записывать. Как назвать это сочинение, к какому жанру оно относится, я не имею малейшего понятия. Но какое это имеет значение, я ведь не собираюсь публиковать его в литературном журнале.
Посещение

       Из окна своей сторожки возле шлагбаума я часто любовался вами. Как изящно вначале рабочего дня вы выходите из машины, какими невыразимо прелестными движениями берете в руки сумочку и пакеты. Как на ходу разговариваете по телефону, при этом так волшебно склонив головку, что все мое существо замирало. Я прожил жизнь, но и подумать не мог, что самые обычные движения могут так завораживать. А иногда вы прохаживались по территории и видеть вашу стройную фигурку и неописуемую походку было просто пиром для глаз.
       И вот однажды, в самом конце рабочей недели, вы вдруг зашли ко мне. В мою будку! Похоже, это был не сон, потому что с того момента я словно провалился в какое-то иное измерение. Мне с тех пор порою сложно понять, живу я или грежу, и на каком свете все это происходит.
       Вы так стремительно вошли, что застигли меня врасплох. Если бы я только знал о таком визите! Я бы выскоблил всю свою сторожку, поставил букет цветов на стол, сам бы начистился, нагладился и надушился. А тут… Я как раз приступил к ужину, разложил на столе свои позорные банки с едой, и даже не успел стряхнуть с себя крошки и отереть рот. Но вы, казалось, не придали всему этому никакого значения, а только сказали отчетливо и официально: «Приятного аппетита!»  После столь же официального: «Добрый вечер!»
       Я растерялся, и вид у меня, должно быть, был очень нелепый. Но вам было все равно.
       – Вот эти документы нужно передать курьеру, – произнесли вы твердым и уверенным голосом женщины, привыкшей распоряжаться. – Он придет попозже. Передадите их под роспись. Вы все поняли?
       – О, да, конечно! – кажется, так я что-то промямлил, застыв, словно истукан при виде чуда.
       Вы протянули мне свои бумаги таким грациозным движением нежной белой руки, что последние остатки моего инстинкта самосохранения испарились, будто роса в лучах солнца. Машинально взяв их, как самую большую драгоценность, я явственно ощутил тепло и трепетный магнетизм вашей руки. Наверное, такие ощущения возникают, когда тебя касается ангел, но ведь ваша рука даже не коснулась моей.
       Вы говорили что-то еще, давали какие-то указания, но я только согласно кивал головой, утратив дар речи. Вы были – сама строгость, тактичны и безупречны в своей роли руководителя. Вы были образцом делового этикета. Да только не смогли спрятать за этикетом яркую женскую суть. И в ней я такое увидел!.. Целый мир, всю безбрежную Вселенную!
       Ваши глаза смотрели прямо, уверенно, прожигая меня насквозь. Но как они были прекрасны!.. Взгляд был тверд, но невероятно глубок. В нем было столько всего!.. Целая жизнь! Нет, множество жизней! Ваши глаза вместили всю женскую природу в лучших ее проявлениях. Взглядом своим вы словно проверяли меня на прочность. И я не выдержал. Я, кажется, совсем себя потерял.
       Вы говорили четко и деловито, все только по работе. Но голос ваш, такой чарующий, такой женственный, он будто звал совсем в другие дали. Он шел из самой глубины вашей души. Он дурманил меня, и я бы всю жизнь слушал от вас эти сухие фразы, исключительно по работе.
       Вы произносили самые обычные слова, но уши мне твердили: «Какая дивная музыка!» А глаза подтверждали: «Какое совершенство линий, форм, движений!»
       Эх, как вы были официальны, как уверены в себе! От вас исходила духовная сила и характер, которым не каждый мужчина может похвастаться. Но, боже мой, как вы поставили ножку! Как невзначай элегантно поправили сумочку, висевшую через плечо! А как пленительно кивнули головкой, прощаясь! Все ваше пребывание в моей будке, каждый мельчайший жест, едва уловимое движение, были – само Восхищение!.. Наверное, это было сошествие небесной благодати. И я был окончательно убит.
       Вы, разумеется, мной не играли. И уж вовсе не собирались передо мной блеснуть. Зачем вам какой-то немолодой охранник! Вы просто вели себя так, как привыкли. Просто были сами собой.
       – До свидания! Удачных вам выходных! – бросили вы на прощание и быстро удалились своей неподдающейся никакому осмыслению походкой. Тут же, сев в машину, вы уехали, исчезнув с глаз.
       Вы ушли и тут же меня забыли. Для вас это был обычный эпизод, один из многих, что случаются за день. А я… Происшедшее вошло в меня неодолимой силой. Вошло, чтоб остаться. Вошло, чтоб этим жил.
       В самом начале рабочего дня в акционерное общество пришла клиентка, и когда я выписывал ей разовый пропуск, появилась Инесса. Повинуясь какой-то бессознательной силе и даже не подумав, что момент выбран не самый удачный, я выскочил ей навстречу.
       – Здравствуйте Инесса! – выпалил я каким-то не своим голосом. – Можно вас на минутку?
       Она замедлила шаг, но останавливаться не собиралась. И тут я впервые увидел ее вблизи. Первое, что бросилось в глаза: ее лицо несколько отличалось от того, что виделось на расстоянии. Очевидно, мое воображение дорисовывало то, чего издали не было видно. Ее глаза не были настолько большими и имели вполне обычные размеры. Зубы, хотя и ровные, но не ослепительно-белоснежные, как на рекламных плакатах. Кожа не была идеально-матовой.
       Я мог бы и дальше рассматривать ее в поисках несовершенств, только поймал себя на мысли, что мне абсолютно не важно, совершенная она красавица или не совсем. Для меня имеет значение только то, что вот это именно ее черты, мне они всего дороже, а не чья-то идеальная красота.
       Инесса посмотрела на меня очень внимательным и проницательным взглядом. Казалось, она не только сразу прочитала мои истинные намерения, но и вся моя подноготная ей тут же стала известна. Казалось, она так глубоко проникла в самую мою суть, как даже я сам не способен проникнуть. Может, она что-то пыталась во мне отыскать?.. Только не слишком-то приветливый взгляд однозначно говорил: не нашла. Глупо было прикидываться и пытаться показаться лучше, чем я есть. Я почувствовал себя школьником.
       – Так что же вы хотели? – с нетерпением спросила она.
       – Я…я… – в это время в моей будке совсем некстати зазвонил служебный телефон.
       – Вам звонят, да и посетительница заждалась, – строго сказала Инесса и с полным пренебрежением к тому, что же я хотел ей сообщить (а еще говорят, все женщины любопытны!), удалилась.

       Однажды по окончании рабочего дня я не увидел ее. «Все ясно, – подумал, – опять со своим Муксиновым». Но, когда начало темнеть, она появилась. Одна.
       С замиранием сердца я подошел к ней и сразу заметил, что она сильно расстроена. Ее необыкновенно выразительное лицо говорило, что на душе у нее очень плохо, просто ужасно. Она казалась какой-то одинокой, потерянной, еле-еле переставляла ноги, погруженная в печальные мысли. Это она-то, которая всегда не ходила, а порхала, как бабочка. Мне нестерпимо захотелось без всяких предисловий спросить: «Что с вами случилось? Какую душевную боль вы носите? Поделитесь, пожалуйста, со мной. Я очень, очень хочу вам помочь…» Но изречь такое я не решился.
       – Уже поздно, вас не проводить до остановки? – сказал я первое, что пришло в голову.
       – Спасибо, но провожать меня не нужно, – отчетливо и твердо произнесла она. – Вы здесь поставлены охранять компанию, а не меня.      
       Она ответила на ходу и, не сбавляя шага, удалилась. Гордая, неприступная, прекрасная и огорченная. В ее глазах я разглядел еще и отчужденность. Всем своим видом она как бы говорила: «Никого, никого, никого не пущу в свою душу!» Она, казалось, носила какую-то страшную тайну. И невозможность ее узнать разрывала мое сердце.
       Распространено убеждение, что женщины любят ушами, а мужчины – глазами. Я бы не стал с этим спорить, скорее всего, именно то, что я увидел, сразило меня. И все же, если говорить о том, чего я больше всего жажду, то на первый план вышло тягостное, зубодробительное желание узнать ее мысли. Если бы такое было возможно, я бы согласился на самые большие жертвы.   

       К генеральному директору по вечерам иногда приезжал один элитный адвокат. Уходил он поздно и, как правило, нетрезвый. Охранники в такие дни переживали за сохранность стоящих на территории автомобилей и шлагбаума, поскольку пьяный служитель Фемиды несся на своем джипе, не разбирая дороги, и все ему сходило с рук.
       Один раз они засиделись втроем, третьей оказалась Инесса. Часов около двенадцати ночи я увидел такую картину: моя красавица волокла пьяного адвоката под руку, чтобы он не свалился, а Муксинов шел рядом и ухмылялся.
       – Вам не помочь? – обратился я к Инессе. Хотя надо ли было спрашивать, когда все очевидно?!
       Она промолчала. Видно было, как тяжело ей тащить неслабую тушу адвоката. Но тут свое веское слово выдал Муксинов:
       – Не надо ему помогать! Он – олигарх, – со смехом сказал он.
       Эта команда сковала меня, и я так и не помог любимой девушке. И почему я всю жизнь беспрекословно слушаюсь начальство? Я долго потом вспоминал этот эпизод и каждый раз удивлялся сам себе. Как такое могло получиться, что я не воспользовался предоставленным мне шансом и уж совсем непонятно, как мог допустить такое издевательство над Инессой?

       В следующее дежурство мне, наконец, повезло. Инессе должны были что-то привезти и она вышла навстречу, остановившись у шлагбаума. Ожидание затянулось — это несомненно был мой шанс.
       Я подошел к ней и извинился за то, что не помог тащить пьяного адвоката.
; Ничего, я не умерла, – сухо ответила она. – Бывают вещи и похуже.
       Меня больше всего грызло то обстоятельство, что я всего лишь охранник. Я не сомневался, что именно поэтому она не хочет со мной общаться. Желая поднять себя в ее глазах, я принялся, без всякого перехода, рассказывать о том, что охранником стал случайно, а вообще-то я инженер, специалист по констанцию.
       Ее реакция оказалась совершенно непредсказуемой. Она как-то поморщилась и слегка отшатнулась от меня.
; Так вы фанат или представитель секты?
; Что?..
; Я наслышана про констанций. Интересуюсь, что творится в мире.
; Но при чем тут секта? У меня много разработок.
; Поздравляю! – язвительно сказала она и отошла в сторону, давая понять, что продолжать разговор не желает.
       И опять она убила меня. «Что я на этот раз сделал не так? – мучился я. –Фанат, секта...» А ведь констанций последнее время играет в моей жизни только отрицательную роль. Это из-за него я потерял работу и подался в охранники. И вот опять.
       Тут мне пришла идея опросить людей, что им известно о голубом минерале. Придя домой после смены, я зашел в интернет и во всех соцсетях, где был зарегистрирован, задал свой вопрос. Результат был просто ошеломительный:
      «Констанций? Какой ужас! Это дьявольское вещество, которое привезли откуда-то из космоса, и которое приведет к концу света».
      «Что, констанций? Это философский камень, который превращает все в золото? И ты, придурок, в это веришь?»
      «Констанций, камень богов! Очередной развод для лохов! Чему только не поклоняются эти сектанты!»
      А господа Ионовы, оказывается, время даром не теряют.


7. Я попадаю в неловкое положение

       Совершенное открытие и неожиданные откровения Филатова взвинтили мне нервы. В результате я допустила непростительную оплошность – забыла подсыпать снотворное ему в чай. Собственно говоря, мне и читать его дневник было уже не обязательно, раз я почти все узнала. Это произошло как-то бессознательно, по принципу приобретенного рефлекса.
       И случилась неприятность – Алекс проснулся и со своей кушетки увидел, чем я занимаюсь. Тем более что дневник отличал ярко-красный переплет – спутать было просто не с чем. Пытаться спрятать тетрадь на его глазах было глупо. Я попалась, что называется, с поличным.
       Напарник молча встал и также, не говоря ни слова, подошел к пульту, не сводя глаз со своего дневника. Я поняла, что начинать неприятный разговор придется мне.
      – Извините, виновата, думала тут что-то про Солярис, – выдавила я. 
      – Про Солярис написано у Лема.
      – Да, но мне понравилось, как вы рассказывали, – я лихорадочно искала оправдание. – Вот, узнала вашу личную тайну…
       Филатов медленно опустился на стул рядом и по-прежнему молчал. Это его молчание было хуже всякой пытки, уж лучше бы он отругал меня, обозвал, прочитал нотацию. Но он молчал и не предпринимал попыток забрать свой дневник.
       Возникла крайне неловкая ситуация. Я в спешке перебирала все возможные варианты продолжения разговора, находя все их неуместными. Не знаю, сколько мы так просидели в молчании, мне показалось ужасно долго. Наконец, решив «была, не была», я спросила:
       – Ваш дневник имеет какое-то отношение к поискам Соляриса?
       Неожиданно мой вопрос попал в цель.   
       – Имеет, – подтвердил он.
       Тут я почувствовала, что утихшее было любопытство к этому странному человеку, вновь просыпается во мне.
       – Интересный вы человек, Алекс. Никогда таких не встречала, – честно созналась я.
       – Каждый чем-то интересен, – философски заметил напарник.
       – Я, конечно, не имела права так поступать и готова повиниться, но, мне все же кажется, что вам лучше поделиться своей тайной. Нас всего трое в этом полете и будет гораздо лучше, если между нами не будет недомолвок. Мало ли что может произойти.
       – Может быть вы и правы.
       – И еще. Допустим, вы найдете Солярис. Что тогда станете делать?
       – Я хочу остаться на нем, – твердо ответил Филатов, словно речь шла об одной из промежуточных станций между Бременом и Гамбургом. 
       «Совсем с ума сошел!», – подумала я.
       – Это такая форма суицида?
       – Нет, я как раз хочу там жить.
       – Вы думаете, это получится?
; Думаю, да.
; Вообще-то вы не первый, кому пришла идея переселиться на другую планету. При нашем Центре даже создано общество «Футура», которое собирает заявки от желающих уехать с Земли. Существует и программа поиска подходящей планеты. Но все это делается на строго научной основе. Да и переселяться планируется колонией, а не поодиночке. Чувствуете разницу?
; Да.
; А не проще ли присоединиться к уже существующей программе, чем заниматься нехудожественной самодеятельностью, коли уж так захотелось уехать с Земли?
; Нет, у меня другая программа.
       Я больше не стала ему возражать, так как ни секунды не сомневалась в бредовости его замысла. В конце концов, чем бы дитя не тешилось, а работу он выполняет четко, ну так и пусть себе мечтает.
       – Алекс, так вы разрешите мне читать ваш дневник? Я не то чтобы такая любопытная, но вы не слишком-то разговорчив, а из ваших записей я узнаю вас лучше. И думаю, даже уверена, – это пойдет нам обоим на пользу. Если хотите, я тоже расскажу о своих личных тайнах. Мне кажется, разница в возрасте между нами вполне такое допускает.
       – Наверное. Ладно, читайте, раз уж все узнали.
       А в общем-то он оказался покладистым мужчиной. О том, что с его дневником я не первый день знакома, я естественно умолчала.

 Из дневника Александра Филатова

       После череды досадных неудач, я сильно приуныл. К жизни меня вернула появившаяся в фойе офиса фотография Инессы. По заведенной здесь традиции, на специально отведенном стенде размещались фотографии сотрудников, которые в наступившем месяце отмечали день рождения. Таким образом, я узнал дату, к которой никак не мог быть равнодушен. И теперь подарок для дорогой девушки стал главной задачей.
       Я зашел в сувенирную лавку и обратил внимание на женские портреты в овальной ажурной рамке из латуни. «А здорово бы она смотрелась в такой рамке!» Женский портрет непременно должен быть именно в овальной рамке, потому что прямые линии и углы не соответствуют женской природе.
       Исключительно ради рамки я купил этот портрет. Теперь оставалось найти художника. Я скопировал фотографию Инессы со стенда и отправился в художественное училище в надежде уговорить кого-нибудь из преподавателей. Но так как сроки поджимали, они отказались. Кто-то порекомендовал молодую художницу, их выпускницу, которая работает быстро и качественно. Она согласилась.
       Однако ее работа разочаровала, портрет оказался искаженным и совершенно не передавал выражения глаз. Времени на его переделку уже не было и, скрепя сердце, я решил подарить то, что есть. А поскольку Инесса могла отказаться принять от меня подарок, я упаковал портрет, подписал и оставил в офисе на ресепшн.      
       – Так вы желаете мне смерти? – спросила Инесса в первый день после дня рождения.
       – Что?! Что вы такое говорите?.. – не понял я.
       – Но вы же подарили мне такой портрет, какие обычно устанавливают на могильных памятниках.
       Это был полный провал. Я представил рамку с портретом на могильном памятнике, она и впрямь была похожа на сувенирную, только выполнена из дешевого материала и цвет имела черный. Наши бизнесмены, как известно, отличаются большой экономностью, нет чтобы разработать что-то свое, оригинальное – зачем? – гораздо проще содрать чужую идею. На этом я и погорел.    
       «Надо во что бы то ни стало реабилитироваться!» – решил я. И к Новому году, до которого было уже недалеко, заказал овальную деревянную раму с резными завитушками под барокко, значительно превосходящую размерами ту, латунную. «Уж теперь-то не обвинит меня в желании ей смерти!» – подумал я. С художниками же решил больше не связываться. Просто увеличил ее фотографию и наклеил на шероховатую сторону листа ДВП – получилось как на холсте.
       Одна моя бывшая институтская сотрудница, пенсионерка, безотказная женщина, согласилась доставить подарок Инессе на работу в канун Нового года. Но, едва она появилась с завернутым в бумагу портретом в руках, сказав, что пришла передать от меня подарок, как услышала:
       – Это что, крышка от унитаза? Как трогательно!
       Пенсионерка потом поклялась, что больше таких просьб выполнять не будет. Я впал в прострацию.

       Как-то в городе проходила фотовыставка женского портрета. Раньше я равнодушно проходил мимо афиш с подобными мероприятиями. Но теперь зачем-то пошел. И там встретил фотографа Павла, который когда-то работал в нашем институте.
       – Ты тоже участник выставки? – поинтересовался я.
       – Да, женский портрет меня всегда интересовал. У меня сотни снимков.
       – Послушай, а тебе случаем не доводилось фотографировать Инессу Забельскую?
       – Что-то припоминаю, – сказал Павел. – Лет семь-восемь назад я ее фотографировал. Так я же ее выставил! Пойдем-ка, посмотришь.
       Он подвел меня к большому снимку полуобнаженной девушки. Она  выходила из реки в лучах заходящего солнца.
       – Это она? – спросил фотограф.
       Я не сразу ее узнал. Она была гораздо моложе, но да, тот же нос, те же губы, серьезное лицо, только печаль в глазах не столь глубока, а вот трагические складочки в уголках рта, хоть и не так четко обозначенные, но появились.
       – Ты давно с ней знаком?
       – А тогда же и познакомились. Ее Марина, фотомодель, привела. Сказала, что у Инессы какая-то личная драма и ей нужно отвлечься. Ну, я ее и поснимал. Классная девчонка! А ты что так заинтересовался?
       – Да так…
       – Хм, вижу, что не совсем так, – усомнился фотограф, и его усы разъехались в стороны, обнажив неплохо сохранившиеся крепкие зубы.
       Мне пришла в голову идея угостить старого знакомого пивом и, сидя за барной стойкой кафе выставочного зала, я узнал некоторые сведения о жизни любимой девушки. Оказалось, Марина, что привела Инессу к фотографу, знакома с ней еще со школы. Она много рассказывала о ней Павлу, но он не все помнит.
       Выяснилось, что с самого детства Инесса подавала большие надежды, была разносторонне развитой девочкой, победительницей математических олимпиад, спортсменкой, участницей художественной самодеятельности. Школу закончила с золотой медалью. Так же блестяще училась в университете и в акционерном обществе, где по сей день работает, стала лучшим специалистом. Только карьера ей больше не светит, сказала Марина, хотя она давно переросла свою должность, так как все в руках хозяина.
       Когда Инессе было двадцать лет, умер ее любимый отец, и вскоре она вышла замуж. Причем крайне неудачно: муж, наобещав золотые горы, обращался с ней грубо. Спустя три года она развелась и вынуждена была, чтобы прокормить себя, больную мать и родившегося сына работать на две ставки. Мальчик, к тому же был болен астмой.
       Павел бывал у нее дома. Оказалось, что она живет в соседнем доме с той девушкой, в которую я в молодости был без ума влюблен. И вот еще какие совпадения: обе жили на первом этаже, с матерью, но без отца, с сыном, но без мужа. Обе были кареглазыми белолицыми брюнетками с фактурной фигурой.
        Судьбе зачем-то было угодно в точности повторить одну и ту же ситуацию с совершенно одинаковым результатом. Для чего она послала мне такое испытание? Что хотела этим сказать? Чему научить? Что исправить?
Какие выводы я должен сделать? А если это наказание, то чем я так страшно согрешил? 
       Разговор с фотографом вызвал невеселые мысли. Почему-то принято считать, что экстрим – свойство исключительно мужской половины человечества. Ученые объясняют это нехваткой в мужском организме адреналина, с которым у женщин все в порядке. Чтобы ликвидировать дефицит гормона, мужчины и предпринимают рисковые предприятия.
       Но ведь женский экстрим тоже существует и у очень значительной части. Только носит он специфический и у всех одинаковый характер, состоящий в том, что из всех возможных вариантов выбора партнера, дамы предпочитают такой, с кем наплачешься, как говорила моя мать. А добрые, отзывчивые, заботливые мужчины, похоже, вообще не имеют шансов.
       Тут мне вспомнилась книга Михаила Веллера «Любовь зла», которая попалась мне на глаза как раз накануне этих событий. Автор писал о том, что человек сам, добровольно ищет такую любовь, которая дает ему максимальную возможность страдать. Что он счастлив своим страданием, находит в нем отраду. 
       «Что за ерунда!» – подумал я тогда, а сейчас вижу: все сходится и в отношении меня и в отношении Инессы.
      
       Тем временем приближался женский праздник 8-е марта. Так как теперь, от фотографа Павла, я знал, где живет Инесса, то решил не досаждать ей более подарками и придумал другое. На ее остановке располагалась тумба для рекламы. Узнав, какому агентству она принадлежит, я заказал поздравление к женскому дню. Над текстом думал несколько дней. Получилось, по-моему, неплохо:
       «С женским праздником, самая женственная на свете!
       С наступлением весны вас, вечная весна!
       Светлой вам радости, радость великая!
       Пусть окружает вас красота, краса ненаглядная!
       Счастья без меры вам, счастье дарящая!
       Да святится имя ваше, Инесса!»
       Признаться последнюю фразу я позаимствовал из рассказа Куприна «Гранатовый браслет», который как раз накануне перечитал. Наверное, меня можно обвинить в плагиате, но мое поздравление обязательно должно заканчиваться именем того, к кому обращено, иначе получится обезличенным, а ничего лучше я не придумал.
       Читала ли она мое поздравление, понравилось ли оно, – этого я, наверное, никогда не узнаю. Но одно обстоятельство долго терзало мне душу. Какие-то хулиганы забрызгали часть плаката краской, но когда, вооружившись моющим средством, я пришел, чтобы ее отмыть, кто-то меня опередил. Кто? – вот, что не давало покоя.    
       Как бы то ни было, но отношение Инессы ко мне внешне не изменилось. И все же стало казаться, что она несколько смягчилась. Во всяком случае, впервые после моего очередного знака внимания она не сделала мне замечания.
       «Надо как-то закрепить достигнутое», – решил я. Но себе я больше не доверял и, позвонив той пенсионерке, что однажды доставляла портрет Инессе, спросил, какой подарок по ее мнению может растопить сердце женщины. «Я бы растаяла от большой корзины с цветами, – ответила она. – Но меня от участия уволь».
       «Как все оказывается просто», – подумал я и купил самую дорогую корзину цветов. Но самолично дарить все же не решился, заказал доставку через курьерскую службу.
       Никакого повода дарить подарок на сей раз не было. Это обстоятельство или что-то другое окончательно вывели Инессу из себя и она решила вернуть корзину с цветами, а в сопроводительной записке написала, как ножом по сердцу: «Ничего дарить мне не нужно. Все, что мне надо, я найду сама!»
       Эта записка, да еще копия тайком переснятой фотографии, было всем, что осталось у меня на долгую память от самого дорогого существа на свете.
       Ее слова я воспринял буквально и не смог смириться с мыслью, что она в одиночку станет решать все проблемы, которые ставит перед ней жизнь. Мир жесток и эту хрупкую красоту окружают злые силы. Неужели она одна будет с ними бороться? Мне жутко захотелось упасть на колени перед зданием ее офиса и орать во всю глотку: «Инесса, зачем вам всего добиваться самой? Зачем брать на себя все жизненные проблемы? Наверное, вы сможете все преодолеть, все найти и всего добиться. Но стоит ли того ваше гордое упорство? Эту борьбу в одиночку все проигрывают, потому что силы слишком неравны. И добиться всего можно лишь ценой потери самой себя. Не будет больше единственной, неповторимой Инессы. Будет уставшая женщина с потухшим взглядом, каких у нас и без того хватает».
       «Инесса, – орала моя душа, – отдайте мне все ваши самые неблагодарные проблемы! Для меня станет великим счастьем их решить! Умоляю, отдайте! Больше ничего у вас не попрошу!»


8.  Две миниатюры на память

       Я поторопилась, решив, что раскрыла все тайны своего странного напарника. Ведь было совершенно непонятно, зачем он стремится остаться на Солярисе. Другой вопрос, что этого никогда не будет, но мне было интересно, что им движет. И какое это имеет отношение к любовной драме, описанной в дневнике. Сейчас, когда мы договорились доверять друг другу, наверное, можно было спросить его и напрямую, но, учитывая неразговорчивость Алекса, все же лучше узнать из записей.
       Да и вообще, просто диву даешься, насколько огромной может быть разница между тем, как человек говорит и как он пишет. Готова побиться об заклад, что никто не поверит в авторство этого дневника. Из Филатова слова не вытянешь, такие тонкие наблюдения. Это обстоятельство настолько показалось мне удивительным, что я не удержалась и высказалась:
       – Должна сделать вам комплимент, пишете вы, ну прямо почти как писатель. Вам никто не говорил о наличии такого таланта?
       – Нет, кроме этого дневника я никогда ничего не писал.
       – А зря, вам обязательно нужно писать. Особенно мне понравилось про глаза, ничего подобного вообще не читала. И, знаете что, Алекс, у меня через неделю день рождения, так не могли бы вы в качестве подарка написать что-нибудь подобное про меня?   
       Напарник удивленно вскинул брови:
       – Я никогда не писал по заказу…  Но, Эльза, по случаю дня рождения я, конечно, постараюсь. Только не знаю, получится ли. Если не понравится, то уж не обессудьте.
       – Конечно. А можно я скопирую про глаза? Очень нравится.
       – Ну, хорошо.
       Это описание глаз любимой женщины с автографом автора хранится у меня по сей день. Я иногда перечитываю его, вспоминая старика. И могу твердо сказать, что так и не нашла ничего подобного ни в одной из прочитанных книг. 
Ее глаза. Попытка описать неописуемое
       Сознаюсь: грешен! Вовсе не глаза возбудили поначалу мой пристальный к ней интерес. Мужчин в женщинах привлекают…ну, известно что. А ее глаза я первое время вообще представлял довольно туманно. Даже не редставлял, какого они цвета. Позор, да и только! Если бы я знал тогда, во что выльется этот мой обычный мужской интерес...
       Мое любопытство стремительно росло, и вот однажды я задался целью выяснить, какого же все-таки цвета у нее глаза. И для этого подстроил «случайную» встречу.
       «Ага, карие! – Мой любимый цвет!..»
       …Вот только вместе с цветом я увидел в них и нечто другое. Очень много всего. И оттого, наверное, мой банальный интерес быстро и незаметно, даже не спросив: а нужно ли мне это? – перерос во что-то качественно иное.
       Да только не ко двору пришлись все мои интересы. Явно не в таком спутнике жизни она нуждалась. И больше я ее не вижу. Но эти глаза… Они являются ко мне во сне и наяву. Они терзают мою душу. Они сломали мне жизнь. Мыслимо ли их забыть!
       Ее глаза – это целая жизнь в рамках нашей общей жизни. Они – часть ее и в то же время – сами по себе. Они – нечто цельное, наполненное, законченное, но, при этом, бесконечное. Это – отдельная Вселенная в общей Вселенной. Можно не изучать Вселенную, чтобы постичь ее безбрежность –  достаточно заглянуть в ее глаза.
       Я неоднократно пытался их описать. Но всякий раз сдавался, понимая, что подходящих слов мне не отыскать. То, что сейчас пишу, – жалкая попытка, отдаленное приближение… Но я не в силах не делать эту бессмысленную работу. Наверное, если б я был художником, то намалевал бы массу картин с изображением этих глаз. А, будучи композитором, насочинял бы не меньше мелодий. Увы, такими талантами я обделен, вот и перевожу бумагу. Сколько еще будет таких попыток...
       Ее глаза такие живые, они как будто живут своей самостоятельной жизнью. И такие выразительные, что по ним можно сразу, без слов, понять ее настроение. Она может ничего не говорить – все скажут глаза.
       А какие они внимательные, от них не ускользнет ни одна мелочь. Глядя в них, сознаешь: перед тобой нечто высшее, неисчерпаемое, непознаваемое…
       Эти глаза добрые, хотя сама она не всегда бывает доброй. В них столько понимания и прощения! В жизни она не всегда такая, но раз в ее глазах все это есть, значит, такова ее суть. Она такая, как говорят ее глаза. Просто, видимо, иногда вынуждена надевать маску. Но никакой маской не спрятать этих глаз!
       В ее глазах столько ума и спокойной мудрости. Они излучают умиротворенность и какую-то неподдельную истину. При этом они скромны, не кричат о себе, не выставляются напоказ… Но, разглядев их, ты станешь  пленником этих глаз. И больше не захочешь свободы.
       А как они прелестны, ее глаза! Ими просто невозможно налюбоваться! Какое это счастье – смотреть в них!
       Но, что больше всего рвет мне душу, – в этих самых прекрасных глазах часто, слишком часто, можно видеть боль, тревогу, озабоченность и разочарование. Они, похоже, там основательно прописались. И как же ужасно, что именно разочарования было больше всего в ее глазах, когда она смотрела на меня!
       Эти глаза только излучают и ничего не поглощают. Но я мечтаю, как о пределе желаний, чтобы они поглотили меня всего, растворили в себе, как в Нирване. Может быть, тогда я и смогу их описать.

       Через неделю, мы скромно, насколько позволяют условия космического полета, вдвоем отмечали мой день рождения. От Вичке я решила скрыть это событие, так как оно дало бы ему повод фантанировать комплиментами в двойном размере, а они надоели мне до чертиков. Потому мы организовали стол в то время, когда волокита и болтун спал после отработки смены.
       Алекс приготовил манты, блюдо каких-то азиатских народов, живущих в России. Это что-то вроде пельменей, только крупнее и готовится на пару. А я угостила его сардельками по саксонски.
       Затем он преподнес мне обещанный подарок.
       – Извини, Эльза, но у меня получилось не совсем то. Непривычно сочинять на английском. Да и вообще, писал про тебя, а получилось про нее – Инессу.
       Я пробежала глазами написанное и нашла сочинение напарника весьма неплохим, но все же спросила:
       – А на русском у тебя есть вариант?
       – Есть. Я сначала сочинил по-русски, а потом уже перевел.
       – Ну, так дай почитать.
       – Ладно. Но у меня только черновик, написанный от руки.
       – Ничего, разберемся.
       – А вот это получше, – сказала я, прочитав текст. – Отпечатай, пожалуйста, и этот вариант. И напрасно ты говоришь, что писал лишь про Инессу. Тут и про меня написано и очень не избито. И комплименты в мой адрес гораздо изящнее тех, что обычно слышу от коллег. А сравнение с Инессой, ну так тебя же можно понять. Во всяком случае, мне такого никто еще не посвящал.

Несоответствия

       Вы прелестная девушка, моя собеседница!  Вы умны и много читали, с вами есть о чем поговорить. Вы добры, у вас прекрасный характер, c вами легко. И, знаете, честно скажу, вы красивы.
       Если бы я повстречал вас раньше, не встретив ту, Другую, я, наверное, даже увлекся бы вами. Но сейчас, я очень сожалею о том, что такая славная девушка и не имеет достойного кавалера.   
       Вижу, вы совсем не против моей компании. Уж и не знаю, чем я вам так приглянулся. Ведь разница в возрасте между нами еще больше, чем у меня с Ней. Вы даже сделали мне какой-то комплимент, нашли во мне какие-то достоинства… Но я в этот момент подумал о той, что видела во мне одни недостатки.
       Увы, душа моя умерла для всех, кроме Нее…
       Вы так открыто и радушно мне улыбаетесь. У вас хорошая улыбка, наверняка она кого-то осчастливила бы. Но я хотел бы сейчас увидеть то серьезное лицо, которое редко улыбается. А уж если улыбнется, то это будет как прикосновение Бога.
       Я смотрю на ваше лицо, оно очень милое, с правильными линиями  носа, губ и бровей. Но это совсем другие нос, губы и брови! И тоскую я не по вашему лицу.
       У вас длинные пышные волосы, мне всегда такие нравились. Но с некоторых пор мне всего дороже Та короткая стрижка черных волос.
       И голос у вас приятный. Но я все жду и прислушиваюсь: может повезет услышать Тот голос, самый желанный, самый чарующий на свете…
       У вас короткая юбочка, выгодно подчеркивающая стройные ножки. Это то, не стану лукавить, что я обожал всю жизнь. Но мысли мои сейчас о других стройных ножках, которых я, правда, воочию никогда не видел. Они всегда были спрятаны в джинсы или длинную-длинную юбку.
       Пусть они всегда будут для меня тайной, но я бы много отдал, чтобы их увидеть... спрятанными в джинсы или длинную-длинную юбку.
       …Вы все говорите со мной  и не торопитесь уходить… Вы просто замечательная! В вас столько достоинств!.. Я даже не замечаю никаких недостатков. Но… вы же понимаете… вы, увы, не та. А если бы вы были Той, я простил бы вам все недостатки.
        Наверное, если бы все у меня иначе сложилось, между нами не было б никаких проблем. Только, разве счастье в отсутствии проблем? Да и нужно ли мне счастье? Мне Она нужна. А что это будет – счастье или  несчастье, мне все равно.
               
       – А тебя не смущает моя вольная трактовка твоего образа? – спросил Алекс.
       – Напротив. Так даже лучше. И потом: на Земле летом я иногда надеваю короткую юбку. И волосы у меня когда-то были длинные, но в связи с работой стала коротко постригаться. А кавалеры… не могу сказать, что их нет, но есть ли достойный? Не знаю.   
       – Неужели угодил с подарком?
       – Да, молодец! 
       Моя искренность подействовала на Алекса. Впервые за время полета он улыбнулся, его глаза засияли голубым светом. Он встал, отпечатал на принтере открытку и разместил на ней посвященную мне миниатюру на двух языках.   
       Тут словно по заказу в смотровом окне мелькнул мой старый знакомый.
       – Смотри, Алекс! Видишь желтую планету слева по курсу? – Я увеличила ее изображение на экране монитора. – Это Робин-1, первая планета, но которой я обнаружила констанций. Его до сих пор там добывают.
       – Похож на Марс.
       – Да, что-то есть, только он крупнее в полтора раза. Как ты думаешь, то, что Робин-1 встретился нам по пути, хорошее предзнаменование?
       – Пожалуй. Мне вообще кажется, что удача тебе сопутствует.
       – Да? Между прочим, ты не первый это говоришь.   
      

 Из дневника Александра Филатова

       Иногда проблески прежнего сознания все же оживали в моей голове. Тогда моя страсть, очень напоминавшая первую влюбленность юноши, повергала в изумление. Это ж надо, прожить жизнь, «съесть пуд соли», и вдруг снова стать наивным, нелепым, беспомощным подростком.
       И это было не единственным открытием в самом себе. Как только мои попытки сойтись с Инессой пошли наперекосяк, я стал тяжело вздыхать после каждого очередного разочарования. А также начал плакать, да что плакать – рыдать! За всю свою жизнь я не пролил столько слез, как в эти несколько лет. Иногда слезы начинали душить меня даже на людях, и я ничего не мог с ними поделать.
       Но и на этом мои изменения не закончились. Я вспомнил о своей знакомой Эльвире, увлекавшейся нумерологией, и с самым нешуточным видом попросил ее разобраться в моей ситуации.
       Эльвира, серьезная маленькая женщина в очках с очень толстыми стеклами, была немало удивлена моему неожиданному чувству. То, что она после своих специфических манипуляций сообщила, распалило меня до нельзя.
       Инесса – женщина большой душевной чистоты, умная, образованная, с разнообразными интересами и способностями. От жизни она хочет мира, справедливости и благополучия. Главная ценность у нее – сын, ради него она готова идти на большие жертвы.
       К сожалению, ей «везет» на нечестных и коварных людей. Ее несколько раз здорово обманывали. По этой причине она стала очень недоверчивой и скрытной. Надеется только на себя. Она, к тому же, очень ранима.
       В поклонниках недостатка у нее не бывает, она все время находится перед выбором. Но мужчины чего-то от нее хотят и замуж не зовут. Кроме того, она боится за сына, что новый муж станет его ущемлять. От обилия поклонников она совсем не в восторге, ей нужен один, но такой, кому она могла бы поверить и полюбить.
       Начальник (Муксинов) склонил ее к интимным отношениям, поставив в безвыходное положение. Каким-то образом он загнал ее в финансовую ловушку, а затем предложил помощь взамен известных услуг. Ее доходы в большой степени зависят от него. При этом львиную долю прибыли, что она своим трудом приносит, начальник забирает себе.   
       На вопрос: «Почему она так ко мне относится?», я получил такой ответ: «Мужчины, неуверенные в себе, ничего не добившиеся в жизни, бессильные вызывают у нее депрессию и желание отгородиться от них. При этом они скорее вызывают в ней жалость, чем презрение».
       – Так как ты сказал фамилия у твоей красавицы? – спросила Эльвира.
       – Забельская.
       – Что-то знакомое… Кажется моя мама работала вместе с женщиной с такой фамилией. Я у нее спрошу.
       Эта беседа привела меня к заключению, которое подняло бы меня на смех в глазах всех приятелей – я на полном серьезе уверовал в оккультные практики как в источник достоверной информации. Естественно захотелось узнать больше о предмете своей страсти и, не долго думая, я стал искать других «знатоков».
       В рекламной газете попалось объявление об услугах гадалки и вот я, взрослый мужчина, никогда в жизни не обращавшийся к такого рода специалистам, отправляюсь по этому объявлению. Однако то, что мне нагадали, вообще ничего не дало: «Инессу ждут неприятности в сентябре, бесполезные хлопоты в октябре, серьезный выбор в ноябре, выяснение отношений в декабре, тайна в январе, денежные трудности в феврале» и все в таком духе. Лишь одно обнадежило – замуж в ближайшие год-два она не выйдет.
       Этого мне показалось мало. На глаза попалось другое объявление: «Потомственная ясновидящая расскажет вам о вашем будущем и скорректирует судьбу».
       «А не это ли мое спасение?» – подумал я.
       – Это не ваша женщина, – первое, что сказала ясновидящая, проведя рукой по фотографии Инессы. – Она человек другого круга. Между вами вообще нет ничего общего.
       Внутри у меня что-то оборвалось.
       – Но вы же корректируете судьбу, – пропищал я каким-то фальцетом.
       – Да, но что тут сделаешь?
       – Совсем ничего?..
       – Если только приворот.
       Мне показалось, что это слишком варварский метод, и я отказался.      
       Все эти оккультные деятели, к сожалению, ничего не смогли сказать о том, что я должен предпринять, чтобы добиться любимой девушки. Поэтому я решил обратиться еще и к психологу. Нужное объявление нашлось быстро: «Психолог с большим опытом решения самых сложных вопросов» принимает по такому-то адресу.
       Психологом оказалась довольно молодая женщина посредственной внешности, но очень самоуверенная, с обручальным кольцом на пальце. Она как-то иронично осмотрела меня, а затем прочитала лекцию о современных мужчинах, слабаках, которые мизинца женщин не стоят. Мол, мы, мужчины, уже не сильный пол, мы не в состоянии менять себя, добиваться поставленных целей, мы можем лишь плыть по течению. Мы – это ОНО, а нормальной женщине нужен ОН.
       Я по ее мнению начисто лишен харизмы, а как можно понравиться такой яркой женщине, как Инесса, без харизмы.
       – Вам сколько лет? – спросила психолог. – А ей? Кем вы работаете, охранником? А она? На вашем месте на что-то можно надеяться только в случае высокого положения в обществе или наличия большого состояния. Вы богаты, у вас высокое положение? Ну, так на что вы рассчитываете?
       Для пущей убедительности психолог поинтересовалась:
       – Как бы вы отнеслись к тому, если б в вас влюбилась какая-нибудь старая безобразная тетка и стала доставать своим обожанием, что жить без вас ни секунды не может, что вы – ее счастье? Вы бы с радостью разделили ее чувства? Ну, что молчите?
       – Вряд ли, – наконец выдавил я.
       – Вот, что и требовалось. Ваша Инесса точно в таком же положении и не знает, как от вас избавиться. Похоже, она слишком порядочна, чтобы послать вас подальше, другая давно бы так поступила.
       Всего этого психологу показалось мало и она вознамерилась морально уничтожить меня:
       – И вообще, вы думаете, что искренне любите женщину, но на самом деле любите себя. Вы добиваетесь ее, вы хотите, чтобы она принесла себя вам в жертву. Ведь в паре, где мужчина и женщина не соответствуют друг другу, лучшая половина – всегда жертва. И после всего вы считаете себя порядочным человеком?
       Я был сокрушен и погрузился в длительную депрессию, пока не наткнулся на следующее объявление: «Школа физического и духовного самосовершенствования в кратчайшие сроки превратит любого неудачника в преуспевающего человека».
       В другое время я бы только посмеялся над таким объявлением, но сейчас оно показалось мне подлинным спасением. Я ринулся в эту школу, не считаясь ни с деньгами, ни со временем. Прекратил посещать занятия лишь тогда, когда денег совсем не осталось. Но волшебных изменений в себе так и не обнаружил.
       Потом я ходил исповедоваться в церковь, ездил к монахам в монастырь. Там мне ничего не обещали, но выразили одобрение тем, что я к ним обратился и посоветовали почаще приходить.
       Что бы я не предпринимал, но превратиться из гадкого утенка в прекрасного лебедя оказалось невыполнимой задачей.
       Все эти гадалки, психологи и прочие экстрасенсы, казалось бы, должны похоронить мои надежды, но мне не давала покоя распространенная фраза «из любого положения есть выход». Хотя в моем положении этот выход, скорее всего, заключался в том, чтобы просто попытаться забыть Инессу. Но как он мог меня устроить! Я искал другой выход из лабиринта, в который попал, и, подобно утопающему, хватающемуся за соломинку, устремлялся вслед очередной «спасительной» идее. Это был какой-то бессмысленный бег белки в колесе. И я все чаще задумывался: а не является ли Инесса наказанием, которое Небеса вынесли мне за грехи?


9. Загадка полета к Альфе Водолея

       Впереди был хорошо изученный разряженный сектор галактики, поэтому мы преодолели его на предельной скорости, установив приборы в автоматический режим управления. В такие дни астронавты могут позволить себе занятия личными делами.
       Но мне никогда не пришло бы в голову, что, летая в космосе, можно вести долгие беседы о любви. И уж тем более я не подумала бы об этом в первое время знакомства с Филатовым. На кого, на кого, но на влюбленного он совсем не походил. Тем не менее случилось именно так.
       – Да, ты пережил настоящую личную драму, – как-то сказала я Алексу, читая его дневник. – Но, мне кажется, тебе было бы гораздо легче сразу уйти с той организации, при первых признаках влюбленности. Надо было взвесить свои возможности, посоветоваться с близкими людьми. У тебя ведь было, с кем посоветоваться?
       – Наверное, ты права, – согласился Филатов. – И Стендаль так же думал. Я прочитал его трактат «О любви». Он пишет, что любовь проходит несколько стадий и, конечно, на начальной стадии, когда она не разрослась в пожар, уйти от нее легче. Но это я сейчас так рассуждаю, а тогда… Тогда я не смог бы так рассуждать, я вообще был не в состоянии трезво анализировать. Слишком неожиданно все произошло. Это как в океане – плыл корабль несколько недель при полном штиле и вдруг в считанные минуты разразился сильнейший шторм. Что же до того, чтобы с кем-то посоветоваться… Постеснялся просто. Взрослому мужчине обращаться за советом с такой юношеской проблемой…
       – А я никогда так не любила. В меня со школы влюблялись, а я – нет.
       – И что стало с теми, кто влюблялся?
       – Да, я как-то даже не интересовалась. Думала, это все так, несерьезно. Была цель: сначала учеба, потом работа, считала, что с личной жизнью всегда успею. И потом, поклонники… не встретился такой, чтобы я не устояла. Один вообще был какой-то нелепый. Как очутится возле меня, дар речи теряет, запинается, руки дрожат. Мужчина все-таки в любой ситуации должен собой владеть. Как мой папа.
       – Это как сказать, – возразил напарник. – Когда героев, вытащивших из огня детей, приглашают на сцену или на телевидение, чтобы наградить, они тоже начинают запинаться и не знают, что сказать. А ведь в мужестве им не откажешь.
       – Хм… А ты пожалуй прав. Наверное, я ветреная. Не оценила серьезного отношения.
       – Не знаю, не могу судить. Женская душа – штука сложная.
       И тут меня осенило:
       – Алекс, я, кажется, догадалась, зачем ты пошел в астронавты. Ты ищешь Солярис, планету, создающую копии всех и всего, для того, чтобы он создал для тебя копию Инессы. Коли уж с оригиналом ничего не вышло. Я права?
       – Как сказать. Лучше дочитай дневник. Там все написано.
       – Послушай, но неужели тебе не страшно одному высадиться на чужой планете?
       – Когда человек потерял все, ему уже ничего не страшно.
       Тогда я не до конца поняла смысл его слов и переключилась на другую тему.
       – Мне вот что еще непонятно. Ты много лет изучал констанций. Исследования тебя увлекали. Потом случилась любовь, и констанций сразу был забыт. Как-то это не согласуется с психологией ученого, даже с учетом выпавших на твою долю жизненных коллизий.
; Как же продолжить исследования, если их объявили чем-то вредным?
; Но ведь не везде. Тебе же предлагали работу в лаборатории Центра.
; Да, но сначала я должен решить свою проблему.
; Хорошо. Допустим, ты найдешь Солярис, поселишься на нем, получишь копию Инессы. А дальше? Так и будешь жить с ней вдвоем на целой планете?
; Об этом я как-то не думал.
; Странно такое слышать от инженера-исследователя. Я была убеждена, что исследователь остается им до конца жизни.
; Это так. Я, наверное, не выдержал пертурбаций, которые со мной случились.
; Ну так представь себе. Вы живете с Инессой на Солярисе. И чем вы будете заниматься? Любоваться друг дружкой и все?
; Хм... Вообще мои навыки остались при мне, и я всегда смогу продолжить начатое. Если я найду Солярис, ты ведь зафиксируешь его координаты?
; Разумеется.
; И, стало быть, сможешь к нам прилететь?
; Ну да.
; Вот тогда и поговорим о науке.
; Ну что ж, логично, – согласилась я.
; Эльза! – вдруг воскликнул Алекс, и его лицо неожиданно засияло – таким я его никогда больше не видела. – Мне пришла в голову сумасшедшая мысль! Привези на Солярис кусочек констанция, и он создаст его в неограниченном количестве. Отпадет необходимость снаряжать долгие и дорогостоящие экспедиции. Качай себе констанций из рога изобилия и все!
       Я обалдела и выдохнула:
; А Солярис стоит найти!
       Какой же все-таки великий романтик живет в этом внешне сдержанном, немногословном человеке! Однако рассудок быстро вернулся.
; Как это по-русски. В ваших народных сказках говорится о скатерти, которая всегда накрыта яствами. Сколько ни съешь, они тут же вновь появляются.
; Она называется скатерть-самобранка.
; Вот-вот. А еще у вас есть такое выражение: «Мечтать не вредно». Никогда его не понимала. Почему же не вредно? Как раз наоборот. Подобные мечты расхолаживают, сбивают с рабочего ритма, их эффективность даже не ноль, а отрицательная величина.
       Филатов лишь пожал плечами. Его настроение стало портиться. Следовало ожидать, что сейчас он пойдет слушать свою дьявольскую музыку. Но мне хотелось продолжить беседу, поэтому я сменила тему разговора.
; Ладно, извини, если обидела. Меня вот что еще интересует: через твой дневник красной нитью проходит мысль о неких мистических силах, которые управляют твоей судьбой.
; Да. А тебе известно, что они и тобой управляют? – он произнес это спокойно, будто речь шла о чем -то обыденном.
; Ну нет, мной они не управляют. Сколько помню, собой всегда управляла я сама.
; А вот и ошибаешься! Потусторонние силы управляют тобой именно сейчас. Точнее, с начала нашего полета.
; Ты о чем это?
; Эльза, ты знаешь, как я попал на борт «Стрижа»?
; Знаю. Хотел летать к дальним мирам.
; Так-то так, но главную роль сыграло то, что звездолет отправлялся к Альфе Водолея. А по описаниям Лема, Солярис как раз и находится в районе этой звезды. Как же случилось, что из всех возможных направлений полета, выбрали именно Альфу Водолея?
       Мне показалось, что все мои волосы встали дыбом. Видимо, это отразилось на выражении лица, потому что Алекс спросил:
; Эльза, что с тобой?
; Все нормально, – пробормотала я, но продолжить разговор не смогла.
       Напарник отправился отдыхать, а я как-то неосознанно потянулась к полке, где лежала его настольная книга. Полистав ее, я убедилась, что он не блефовал.
       Какое-то время я была в прострации, затем связалась с Базой и попыталась выяснить, кто дал команду лететь к Альфе Водолея. Увы, никто этого припомнить не смог. «Ничего, – успокоила я себя, – как вернусь на Землю, выясню все в Центре».
       Мои первоначальные сомнения в отношении обеих напарников всплыли с новой силой.
       Вспомнились слова Мишеля Моршана: «Вичке рвался работать именно на «Стриж». Зачем? Я переворошила в памяти все случаи его попыток проникнуть в двигательный отсек. Ему зачем-то нужно увидеть двигатель на констанции. Но для чего?
       Но тут в моем воспалившемся мозгу мелькнула другая мысль: «а что если сам Филатов, ссылаясь на глубокие знания констанция, и предложил лететь к этой звезде? Вот так тихоня! Он организовал эту аферу и целый год полета — коту под хвост. Но это же настоящая диверсия и если вину докажут, его, очевидно, ждет серьезное наказание.

Из дневника Александра Филатова

       Мое повышенное внимание к Инессе явно было ей в тягость. Я заметил, что в дни моего дежурства она даже старалась поменьше выходить из офиса, чтобы не попадаться мне на глаза. И никогда не обращалась ко мне с просьбами по работе, хотя другие это делали.
       «Есть ли моя вина в том, что я потерял голову от той, от кого невозможно ее не потерять?» – мучительно думал я.
       Если мы столкнулись в бесконечном пространстве и времени, то почему это должно привести ни к чему, к пустоте, к бессмысленности? Вот чего я никак не мог взять в толк,
       Моя душа разрывалась на части. Но – молчи душа! Рвись на части про себя, так, чтобы никому от этого не стало хуже. Все эти страсти и муки находятся только в тебе, их нет за твоими пределами. Зачем же кому-то страдать от твоих внутренних проблем? Она не хочет тебя. И ты должен смириться с этим. Ты же считаешь, что любишь ее, а не себя? Так замкнись в себе, запри свою любовь в железную клетку, ибо только то, что желает она имеет значение.

       В один из выходных выдался очень хлопотный день. Я порядком набегался и сразу уснул. Но выспаться на сей раз было не суждено. Глубокой ночью раздался телефонный звонок. Я схватил телефон, но звонивший молчал. Слышно было только тихое дыхание, затем – короткие гудки.
       Казалось бы, обычный случай, кто-то ошибся номером, услышал незнакомый голос и не решился говорить, так как время было слишком позднее. И в другое время я, безусловно, не придал бы этому значения, продолжив свой сон. Но это в другое время, а теперь…теперь – совсем другое дело. Теперь любое событие неудержимо ведет мою мысль к Инессе. Поэтому, услышав дыхание в трубке, я тут же представил ее. 
       Она мне вообще-то никогда не звонила, и номера телефона не спрашивала – не было тому повода. Тем не менее, я замечал, что она много обо мне знает (зачем-то выяснила), наверное, и номер телефона ей известен.
       Что если именно сейчас с ней что-то случилось, какое-то несчастье и она просто не знает, к кому обратиться за помощью? Если все ее приятели поотключали на ночь телефоны? Или хуже того, отказались помочь, на что-то сославшись.
       Сна как не бывало. Голова трещала от мыслей. Я стал мучительно припоминать, каким было дыхание в трубке. Определенно женским! Разве мой воспаленный мозг мог подумать иначе! Мне стало казаться, что это было именно ее дыхание. И с каждым мгновением уверенность в этом росла. Я ясно, в мельчайших деталях, увидел ее, бледную, растерянную, с дрожащими руками, в слезах, видел, как она набрала мой номер, но так и не решилась попросить о помощи.
       И хотя здравый смысл пытался достучаться до сознания, что не могла она ночью мне позвонить, что для этого у нее есть более близкие люди, что в целом городе предостаточно людей, которые могли сделать этот звонок, я отказывался принимать все прочие варианты.
       Утром как раз начиналось мое дежурство. Она пришла на работу вместе с сотрудницей. Вне себя от ночных переживаний, я чуть ли не бегом подлетел к ней и, забыв даже поздороваться, с ходу спросил:
      – Инесса, с вами все в порядке?
       Она переменилась в лице и строго ответила:
      – Со мной-то да, а с вами?
       Сотрудница, шедшая с ней, прыснула от смеха.               
       Опять я сморозил глупость, ну сколько можно наступать на одни и те же грабли!
       Впрочем, я ли один в этом виноват? В конце концов, не настолько же я глуп. Нет, тут дело совсем не во мне. Это все работа моих невидимых кукловодов. Это они сделали из меня клоуна, тычут носом в дерьмо, издеваются. Чего они от меня хотят? Сначала привели к ней окольными тропами через потерю работы. Потом подстроили все так, что я стал посмешищем в ее глазах. Но для чего все это? Какой в этом смысл?
       Размышляя о перипетиях своей судьбы, начавшихся с увольнения из института, я вдруг ясно осознал, что все события от появления Ионова (и даже от знакомства с Муксиновым) до безвозмездного вручения своего сердца и всего себя Инессе – звенья одной цепи. Это та дорога, которую для меня определили мои кукловоды. А с какой целью и что они от меня хотят, – этого я, возможно, никогда не узнаю.

       Я проработал в роковом акционерном обществе около трех лет, когда однажды осознал, что моя жизнь подошла к следующему этапу. Но на сей раз никаких чрезвычайных обстоятельств не произошло. Этот новый этап я должен начать сам, по собственному решению, усилием своей воли.
       «Вы не ее мужчина и своими домогательствами доставляете ей дополнительную проблему в плюс тем, каких у нее наверняка и без вас хватает», – вспомнил я слова женщины-психолога.
       Я стал нелепой обузой для самого дорогого существа на свете. Оказался агрессором, покусился на ее личное пространство и независимость. Что может быть чудовищнее?!
       Мне кажется, многие люди не достаточно отдают себе отчет, произнося слова: «Я люблю тебя», хотя сами в это верят. При этом они всеми правдами и неправдами добиваются предмета своей страсти. Кого же они в таком случае любят? Может, все-таки себя? Если ты кого-то любишь, так люби! Но тебе же нужно непременно добиться предмета обожания, завладеть им. Какая-то захватническая любовь получается. И в таком случае, любовь ли она?
       Говорят, уважающий себя мужчина переживает все в себе, уносит всю горечь с собой и тихо сгорает, никого не тревожа. Только зачем, никак не пойму, раз это случилось, в самом себе все задушить? В кои-то веки с небес снизошла любовь и надо ее похоронить?! Ну не абсурд?!
       Говорят, уважающий себя мужчина должен исчезнуть с глаз не принявшей его женщины и ничем о себе не напоминать. Но я никак не возьму в толк, к чему же слова: «Каждый миг нашей жизни – откровение, которым нельзя пренебречь?» Почему я должен пренебречь самыми прекрасными мгновениями своей жизни?
       Говорят, то, что меня постигло – испытание, посланное судьбой, чтобы я стал лучше. Я бы не стал спорить, только зачем мне теперь становиться лучше? Стать лучше можно для кого-то, кому ты нужен. Но зачем становиться лучше ни для кого? Зачем это бесхозному человеку?
       Моя голова раскалывалась от неразрешимых противоречий. И все же я ясно осознал, что мне ничего другого не остается, как уйти с этой работы. Иначе я буду выглядеть просто тряпкой.
       Сколько раз я твердил себе: «Надо уходить». Но стоило представить, как я буду жить, не видя ее, мужество тут же покидало меня. И только сейчас стало предельно понятно: дальше позориться нельзя. Все, приехали!
       Это решение словно снизошло откуда-то в виде неукоснительного повеления, и перечить ему я не имел права.

       Я перечитал кучу литературы о своем страстном чувстве. Специалисты-психологи называли его состоянием измененного сознания, психологической зависимостью, а один профессор прямо назвал болезнью. Длится это состояние, утверждали они, обычно полтора-два года и нуждается в постоянной подпитке. Как только предмет обожания исчезает из поля зрения, чувство постепенно сходит на нет.
       Этого я очень боялся и потому столько тянул с увольнением. Когда же оно произошло, я стал внимательно прислушиваться к себе, ожидая, что любовь, подобно весеннему снегу, начнет таять. Но странно, не таяла.
       Как же так, думал я, ученые ошибаются? Но, проанализировав собственные ощущения, пришел к выводу, что Инесса попросту не покидала моего поля зрения. Она незримо присутствовала в моей жизни. Не обязательно в воображении и снах. Я ее как-то чувствовал. Конечно, не физически, а как некую ауру. Хотя не уверен, что подобрал правильное слово.
       В голову пришло сравнение с планетами относительно Солнца. Они ведь постоянно испытывают притяжение, находясь в его гравитационном поле. Так и я находился пусть не в гравитационном, но каком-то ином поле. Я не знаю его природы и названия, но ощущаю буквально физически. Каким органом непонятно – ни зрением, ни слухом, ни обонянием, ни осязанием. Может быть, в отношении Инессы у меня появился третий глаз? 
       Возможно, правы те эзотерики, которые утверждают: любовь невозможно объяснить исходя из представлений материального, физического мира. Она возникает на тонком плане, а наше тело и мозг беспрекословно подчиняются ему, словно компьютер, в который вложили новую программу. Что такое любовь и почему она возникла именно к этому человеку, я, если когда-нибудь и пойму, то только после смерти, когда тонкий план станет моей единственной сутью.
       Возникло ощущение, что с Инессой меня связывает совсем не то, что может связать двух обычных людей. Собственно говоря, ни о какой связи в привычном понимании говорить не приходилось, но я чувствовал связь. Только была она в каком-то другом мире или измерении – я не могу точно это сформулировать. И что самое важное – именно тот мир управляет этим, материальным, все, что здесь, на земле, со мной происходит, исходит оттуда. Поэтому, совершенно неважно, что происходит здесь, существенно лишь то, что творится там. Пусть здесь, в мире материальных тел, у меня ничего не получится, но там что-то обязательно произойдет. 


10. Орбитальная станция «Орион», баня и шахматный турнир

       Я всегда умела держать себя в руках, но неожиданные новости от Филатова выбили меня из колеи. Пожалуй, стоило повнимательнее перечитать его дневник, чтобы получше узнать, что он за человек. Его прямота и бесхитростность, в которых я почти не сомневалась, вновь вызвали сомнения. Поверить в причастность Алекса к определению направления полета «Стрижа» было гораздо легче, чем в мистические силы.
       Но если заинтересованность старика с учетом открывшейся тайны была вполне понятной, то цель, которую преследует Вичке, по-прежнему вызывала вопросы. Может быть, он только разыгрывает из себя бабника, создав тем самым прикрытие для настоящей причины участия в этой экспедиции? Мне стало совсем неуютно, такого на борту моего корабля я не припомню.
       Было мое дежурство. Звездолет прошел систему одной звезды и направлялся к следующей. Переживания настолько выбили меня из колеи, что я прозевала сигналы камер наружного слежения. Подобные оплошности со мной случаются редко. Звездолет чуть было не столкнулся с метеоритным потоком. Я резко сбавила скорость, и «Стриж» успел сманеврировать перед россыпью летящих навстречу глыб.
       Я пробежала глазами показания приборов, они недвусмысленно сигнализировали о повреждении обшивки корабля. Согласно инструкции, при возникновении аварийной ситуации, нужно немедленно отправить сообщение на Базу и сделать остановку на ближайшей орбитальной станции.
       Ею оказалась самая удаленная от Земли станция «Орион», расположенная вблизи планеты WFS-091, системы безымянной звезды класса нашего Солнца.
       Я отключила сверхскоростной режим полета, и через тридцать девять часов земного времени «Стриж» состыковался со станцией. Филатов вместе с тамошними рабочими, взяв в помощники и Вичке, чтобы зря не болтался, занялся починкой поврежденной обшивки.
       Я же, вынужденная бездействовать, занялась изучением данных, добытых сотрудниками «Ориона» о планете. Она приковала к себе внимание тем, что излучала неизвестные науке лучи, использование которых обещало большие практические перспективы. По этой причине здесь располагались три научные лаборатории – биологи изучали воздействие лучей на хлореллу, алоэ и мушек дрозофил, а физики с химиками – на различные вещества.
       Планета была безжизненной, покрытой скалистыми хребтами и ровной гладью «морей» между ними. Конечно, то были не моря, а, вероятнее всего, застывшая вулканическая лава. В палитре красок WFS-091 преобладали коричневые оттенки. Тусклый свет здешнего солнца добавлял фиолетовые блики. Разряженная атмосфера позволяла хорошо разглядеть планету, я воспользовалась этим и сделала множество снимков. 
       Несмотря на, казалось бы, мрачные тона, эта планета обладала своеобразной суровой красотой. Я в который раз отметила, как разнообразен мир планет и насколько разной может быть красота.
       А земные обыватели страшатся космоса. Тех, кто ему служит, они считают сумасшедшими и даже самоубийцами. «Чего вам на Земле не хватает?» – вот их неизменный вопрос, причем совершенно искренний.
       Обывателям космос представляется чем-то чуждым и враждебным. Но он вовсе не стремится нас уничтожить. Космос – часть природы, а природа мудра, упорядочена и справедлива. Она всем воздает по заслугам. Чтобы с ней дружить, нужно знать, как это делается, то есть быть профессионалом. И обязательно чтить ее законы и любить ее.
       Конечно, случается, космос забирает человеческие жизни. Но это происходит в любой деятельности. И, во всяком случае, как свидетельствует статистика, жертв среди астронавтов во многие разы меньше, чем в обычном земном быту. Да и разве можно ставить на одни весы работу исследователей Вселенной и простолюдинов, погибших глупой смертью по неосторожности, в пылу страстей, в состоянии алкогольного или наркотического опьянения!
       А еще космос сплачивает людей. Когда твоя родная планета превращается в точку, а затем и вовсе исчезает из поля зрения, мысль о взаимных претензиях друг к другу в голову не приходит.
       Через двое суток обшивка была отремонтирована, и мы уже собрались было продолжить полет, как Дмитрий Снегирев, начальник станции, попросил своего соотечественника решить какую-то техническую головоломку. Он задумал что-то усовершенствовать в приборах, но никак не находил подходящего решения. Алекс же, поразмыслив и исчертив схемами и формулами целую тетрадку, решил задачу.
       Моя техническая подготовка, к сожалению, не позволила разобраться в таких хитросплетениях, но, судя по восторженной реакции Снегирева, мой напарник оказался на высоте. 
       Тогда довольный начальник решил показать русское гостеприимство. В одном из отсеков этот здоровенный сибиряк с низким басом соорудил, что бы вы думали, – русскую баню!
       – Очень обижусь, если не попаритесь, – пробасил Снегирев.
       Пришлось уважить хозяина. Раньше в русских банях мне не приходилось бывать и, с непривычки, я так и не поняла ее достоинств. Но, во всяком случае, это необычно и самочувствие после замечательное. Вичке же выразил явное неудовольствие, сказав, что от такой жарищи недолго схлопотать инфаркт, а хлестание веником напомнило ему самоистязание средневековых религиозных фанатов.
       Потом был обед, состоящий из щей и пельменей.
       Всего этого начальнику «Ориона» показалось мало и он закатил шахматный турнир, хотя сам, как выяснилось, играл неважно.
; Курт, – обратилась я к своему напарнику, – какой же ты баловень судьбы! Ты так мечтал сыграть со мной в шахматы и вот счастье само идет к тебе в руки!
       Вичке ничего не ответил и, стиснув зубы, мрачно уселся за доску. Шахматист он, однако, оказался совсем некудышний, вчистую проиграв за какие-то двадцать минут. Так что настроение моего страстного поклонника в тот день было основательно испорчено.
       У меня же печалиться оснований не было. Вот уж никогда не думала, что стану победителем турнира по шахматам! Но так и произошло. В финале я обыграла Филатова. Хотя меня не покидало ощущение, что он мне подыграл.  Большую часть партии технарь доминировал, но затем совершил два странных при его-то интеллекте хода.
       Как бы то ни было, а победителей не судят. В качестве приза я получила настоящую кедровую шишку. Она хранится у меня по сей день.
       А спустя неделю после отлета со станции «Орион», обнаружилось последствие действия загадочных лучей планеты WFS-091. В нише возле пищеблока я выращивала каменную розу – неприхотливое растение, отличающееся тем, что цветет раз в семь лет. Так как я посадила ее накануне этого полета, цветы должны были появиться почти через семь лет по земному исчислению. И вдруг вижу: все до одного растения выбросили длинные отростки, увенчанные цветками.
      Несомненно, это событие имело значение для исследователей покинутой нами планеты. Поэтому я тут же отправила сообщение на «Орион».
      – Надо внимательно осмотреть себя, – то ли пошутил, то ли предложил Вичке, – может и у нас что-то выросло, рога, например, или копыта. Или хвост. 
      А «Стриж» продолжал двигаться к Альфе Водолея. Ничто не говорило о наличии констанция и я все больше злилась на своих напарников, виновных, как я думала, в этой бесполезной экспедиции.

 Из дневника Александра Филатова

       Это, безусловно, было проявлением слабости, но, утратив возможность видеть Инессу, я стал искать другие варианты контакта с ней. И первым делом обследовал социальные сети в Интернете. Поиски принесли результат – в сети «Фейсбук» у нее была страница, весьма скромная, похоже, она посещала ее нерегулярно. Но я был несказанно рад.
        Как и следовало ожидать, появление моих комментариев на ее странице не обрадовало Инессу. Однако она не стала их удалять и блокировать меня. Вместо этого – удаляла свои сообщения, которые я прокомментировал. Таким образом, она тактично отучила меня от чрезмерной виртуальной активности.
        Все же я посчитал необходимым повиниться за свое поведение, написав в личку, что сам не ожидал от себя такого, что со стороны я, наверное, выгляжу нелепо, что мне порой самому бывает стыдно, но поделать с собой ничего не могу. «К сожалению, от вас могут потерять голову не только прекрасные принцы», – так я решил закончить свое послание.
        И она ответила: «Со мной тоже был случай, похожий на ваш. Но я нашла в себе силы отказаться от своего чувства. Я – женщина, а вы – мужчина. Так докажите свою мужественность».
        Она наверняка думала, что таким ответом избавится от меня, но необходимой мужественности во мне не нашлось. Я тут же настрочил очередное послание: «Я преклоняюсь перед вашим мужеством, вы – настоящая героиня, но вы для меня все, понимаете? Как же можно отказаться от всего? Это значит совершить душевное самоубийство. Притом, я уверен: у вас было все по-другому, была взаимность – но он (ваш мужчина) наверняка был женат и вы не захотели разрушить его семью. Это ведь так?»
        Ее ответ был, как всегда, краток: «Я вас не подталкивала ни к какому самоубийству. Всего лишь напомнила, какой пол вы представляете».
        И снова она ошиблась, думая, что после таких слов я замолчу навсегда. Напротив, в моем мозгу мгновенно рождались десятки вариантов ответов, и всегда казалось, что вот сейчас, после этого сообщения она, наконец, согласится со мной.
        «То, что нет взаимности – это не самое главное, – строчил я. – Главное, что вы царите в душе. Это даже можно было бы назвать счастьем (оно ведь у всех разное), если бы его не отравляла невозможность хоть какого-то участия в вашей жизни».
       «Не надо участвовать в моей жизни. Я взрослая, самостоятельная и самодостаточная женщина, – ответила она. – И я в состоянии о себе позаботиться».
       «Мне никогда не приходило в голову усомниться в вашей самодостаточности, – тут же накатал я. – Только что же получается: если вы самодостаточная, то вам и сумку подержать нельзя? Мне кажется, о самодостаточных людях нужно заботиться ничуть не меньше, чем обо всех остальных».
       «Что вы хотите для меня сделать? – кажется я ее довел. – Отдать мне глаз? Почку?»
       Такой ответ парализовал. Но спустя какое-то время я опять взялся за «старое».
       «Неужели это настолько невыносимо, когда кто-то к тебе неравнодушен?» – продолжал я мучить ее вопросами.
       «В меня многие были влюблены. Привыкла, наверное».
       «Если мужчины в вас влюблены, значит, они не безнадежны. Плохая экология и социальная несправедливость не добили их до конца, – я пытался казаться остроумным. – Так порадуйтесь за мужчин! Но вы испытываете от этого неловкость», – меня понесло. – «Почему же нельзя отнестись к тому, что вами восхищаются, как к чему-то само собой разумеющемуся? А к знакам внимания – как к естественному проявлению чувств, которые вы вызываете? Терпеть внимание поклонников, увы, – крест красивых женщин и ничего тут не поделаешь», – мне захотелось выглядеть еще и философом. – «За меня же переживать не стоит. За меня нужно радоваться. Мало кому из людей удалось знать такую прекрасную девушку, как вы. Многие достойные и даже великие люди всю свою жизнь мечтали о такой, да так и не встретили».
       «Вы бы разобрались в своих чувствах, – написала она. – Совсем не от меня вы сошли с ума, а от какого-то идеала, который сами и придумали. Я к этому никакого отношения не имею».
       Тут я вспомнил, что уже слышал от Инессы эти слова, но почему-то не придал им значения. Так вот оказывается в чем дело: она мне просто не верит. А что если она права? Я даже испугался от такой мысли. Нет, такого не может быть! А как же многочисленные знаки и совпадения? Нет, это невозможно! Невозможно!
       Да, но она-то не верит в мою искренность. Как же ее переубедить? Задача показалась как неожиданной, так и неразрешимой. И я, рискуя в очередной раз уронить самолюбие, обратился за помощью к Эльвире.
      – Ее можно понять, – сказала моя советчица. – Люди не всегда отдают себе отчет в истинности своих чувств. Принимают за любовь простую влюбленность, увлечение, страсть. Может быть, ты просто устал от одиночества. А бывает и так у мужчин, именно у мужчин: если понравившаяся женщина их отвергает, это распаляет их страсть, но стоит ей пойти навстречу, как чувство куда-то уходит. Инесса, возможно, придает всему этому большое значение. Ты уверен, что у тебя все не так и ты любишь по-настоящему?
        – Честно говоря, я даже никогда не ставил так вопрос, потому что не сомневался в своих чувствах.
        – То есть ты в себе абсолютно уверен? Ты считаешь, что сделал выбор на всю оставшуюся жизнь, что без нее жизни нет, что сохранишь свои чувства до гробовой доски?
        – Вообще-то я таких вопросов себе не задавал.
        – Но ведь это легкомысленно с твоей стороны. А по отношению к ней безответственно.
        – Наверное, ты права. Мной движет что-то другое. Какая-то мистика, всепреодолевающее стремление жить с ней и для нее. Какая-то могучая сила ведет меня. Кажется, что она находится во мне, но некоторые вещи говорят, что она снаружи, в каком-то параллельном мире.
         – Хорошо, но даже если и так, нужно считаться с Инессой, а не бездумно следовать своему стремлению. Надо учитывать ее судьбу. Ты ведь не знаешь о ее личной жизни, а она могла сложиться неудачно. Не исключено, что она сильно обжигалась, и теперь настолько разочарована, что вообще не верит мужчинам.

       После моего увольнения из акционерного общества прошел год. Но меня часто тянуло туда. Проезжая мимо, я всегда напрягал зрение в надежде увидеть Инессу. И однажды мне повезло. Она шла по тротуару в тени деревьев. Солнечные лучики, проникая сквозь листву, зайчиками падали на нее, отражаясь от красной блузочки. Как обычно она была погружена в свои мысли, серьезная, сосредоточенная, печальная.
       Но если увидеть ее возле работы было вполне естественно, то следующий случай был из ряда вон.
       У моего приятеля сломался компьютер, и я взялся его отремонтировать. Иду к остановке, и вдруг прямо передо мной, в нескольких шагах, прошла Инесса. Меня она не заметила, или сделала вид, что не видит. От неожиданности я так растерялся, что пока приходил в себя, она ушла довольно далеко. Догонять ее с компьютером в руках было глупо. Да и нужно ли ей это было?
       Я стоял и думал: как такое могло произойти, чтобы практически в одной точке, секунда в секунду мы пересеклись? Неужели это простая случайность? Думаю, что по теории вероятности такое практически невозможно. 
       Невозможно было не обратить внимания и на то обстоятельство, что наиболее важные для меня контакты с Инессой происходили тридцатого числа месяца. Как будто в это время она вспоминала о моем существовании и решала подвести некий итог прошедшему месяцу.
       Тридцатого декабря она дала мне от ворот поворот, наговорив кучу жутких вещей: «Я не ваша женщина», «Вы не мой мужчина», «Не судьба» и тому подобное. Мои чувства к ней она назвала болезнью и отметила, что болен я отнюдь не ей, а неким идеалом, который сочинил в своем больном мозгу.
       На следующий год, тридцатого апреля я ожидал автобус на своей остановке. И вдруг увидел ее, она тоже шла на эту остановку. Она заметила меня и явно не обрадовалась. Остановившись, отвернулась, видимо надеясь на то, что я не решусь подойти. Но я не только подошел, но и начал с идиотской фразы:
       – Никак не ожидал увидеть вас на своей остановке.
       – Я живу в этом городе, – ответила она и отвела глаза в сторону.
Потом стала что-то искать в своей сумочке. Было очевидно, что встреча ей в тягость.
       – Я чем-то провинился перед вами? – спросил я.
       – Нет, ничем.
       – Но почему же вы так реагируете? – продолжал допытываться я.
       Она начала что-то отвечать, но очень тихо, да при этом еще глядя в сторону, так что в уличном шуме я ничего не расслышал.
       – Хорошо, не буду вам мешать, – сказал я и сел в первый попавшийся автобус.
       Следующее тридцатое число случилось спустя два года. Накануне она мне приснилась. Вечером следующего дня перед отходом ко сну я думал о ней, и почувствовал, что сердце стало щемить. Оно что-то чувствовало, словно в этот момент между нами установилась какая-то невидимая связь. И тут я будто увидел, что от нее пришло сообщение в «Фейсбуке».
       «Завтра проверю», – решил я. Когда же проснулся, эта уверенность только усилилась. И действительно, этим утром от нее пришло сообщение. Как всегда, короткое. Инесса просила меня поменьше тратиться на подарки ей. На сей раз очень мягко, без малейшего отчуждения. В календаре значилось тридцатое ноября.
       Это окончательно убедило меня в том, что число «тридцать» имеет прямое отношение к этой истории. Впрочем, и другие совпадения продолжали бередить мой рассудок.
       Моя бывшая коллега Эльвира, как и обещала, выяснила, что ее мама действительно работала с мамой Инессы. Оказалось, у нее было такое же имя, как у моей матери – Зоя, а отчество, как у моего отца – Яковлевна. Она была старше дочери ровно на тридцать лет.
       От Эльвиры я узнал, что сына Инессы зовут как меня. А также – общее в биографии родителей. Наши отцы происходили с Украины, а матери – из Башкирии.
       Словом, чудеса продолжались, и теория вероятности не работала. Но что меня совсем убило, это номер ее машины. У Инессы был черный дамский «Форд», но пользовалась она им редко, так как жила недалеко от работы. Когда она приехала на машине первый раз, меня чуть не хватил столбняк – номер Ф181АГ я запомнил не всю оставшуюся жизнь. Еще бы, его можно было расшифровать и так: Филатов Александр Григорьевич, ростом 181 сантиметр!


11. Страшная находка и потеря напарника

       «Стриж» достиг сектора, в котором я никогда прежде не бывала и вообще не залетала так далеко. Где-то на этих просторах десять лет назад без вести пропал исследовательский звездолет «Пионер» с семью астронавтами на борту. Это был первый корабль на двигателе из констанция. О причинах трагедии до сих пор ничего не известно. Экипаж пытался что-то сообщить на Базу, но из-за возникших помех невозможно было что-либо разобрать.
       В слабой надежде уловить сигнал пропавшего корабля, я распорядилась включить все приемные антенны и на восьмые сутки полета в этом секторе приборы уловили еле слышимый сигнал SOS. Это мог быть только «Пионер».
       Я сообщила об этом на Базу и получила команду заняться поисками, но потратить на них не более одной недели.
       На пятые сутки сигнал усилился. Но в смотровом окне и на экране монитора не просматривались крупные космические объекты, за исключением астероидов. Еще через пару суток мы приблизились к огромному астероиду – не менее четырех-пяти миль в длину. Сигнал шел именно с этой глыбы.
       Мы снизили скорость до минимума и приблизились к астероиду на максимально допустимое расстояние. Впечатление от его созерцания было устрашающим. Это был громадный осколок очевидно разлетевшейся на куски планеты темно-бурого цвета, несимметричный, с острыми краями, выступами и зазубринами.
       Совершив несколько витков вокруг него, мы пришли к заключению, что сигнал о помощи исходит из углубления на поверхности, напоминающего пещеру. Космического корабля видно не было.
       – Надо высадиться и войти в пещеру, – предложил Курт.
       – На такую поверхность? А ты уверен, что после этого нам самим не потребуется помощь? – возразила я.
       – А если люди живы и мы их не спасем, каково это будет?
       – Они вообще могли прожить на борту десять лет? – поинтересовался Алекс.
       – Вряд ли. Запасы воды и пищи на столь большой срок не рассчитаны. Если только они не научились выращивать пищу в таких условиях и каким-то образом добывать воду.
       – Должно быть экипаж мертв, а сигнал так и вещает все эти годы, – предположил Филатов.
       – Скорее всего, так. – согласилась я.
       Все же мы еще раз попытались связаться с «Пионером». Безрезультатно.
       Возможности «Стрижа» позволяли зависнуть над поверхностью космического тела на расстоянии менее ста метров. Что мы и сделали, направив в пещеру луч прожектора. Увы, звездолета видно не было.
       – Давай спустимся туда по тросу, – предложил Курт.
       Прежде чем взять на себя такую инициативу, я связалась с Базой. Через полчаса – видимо, там совещались – пришел отрицательный ответ: «У вас другая задача и рисковать не имеет смысла». 
       Однако Вичке такое решение вывело из себя, он стал чуть ли не требовать высадки. Разгорелся нешуточный спор на повышенных тонах. Но тут события приняли иной оборот. Алекс, вероятно, машинально, по привычке, включил спектрометр и о чудо! – стрелка однозначно показала наличие констанция на астероиде.
       Мы совершили еще несколько витков вокруг глыбы. Нигде голубого вещества больше не было, оно находилось именно в той пещере, откуда исходил сигнал SOS.
       Пришлось еще раз связаться с Базой. Там долго колебались, наконец Дирк Ренсенбринк дал разрешение на спуск по тросу.
       – Ну что, Курт, ты так рвался в эту пещеру, давай действуй! – распорядилась я.
       – Для вас с огромным удовольствием! – сверкнул голливудскими зубами Вичке.
       – А что Алекс скажет? Ты ведь на Солярис собирался высадиться, а тут всего лишь астероид.
       – Я готов, – как всегда сухо ответил Филатов.
       Мужчины облачились в скафандры и, привязавшись к длинному тросу, покинули корабль. В иллюминаторе я наблюдала, как они спустились на поверхность и вошли в пещеру. Первым шел Вичке. Впрочем вошли – это громко сказано, гравитация на астероиде была меньше, чем на Земле, поэтому астронавтам приходилось прыжками перелетать по пять-семь метров, едва касаясь поверхности.
       – Курт, что скажешь? – спросила я, едва мужчины скрылись с поля зрения.
       – Здесь довольно большая пещера, высотой с десятиэтажный дом. Пол ровный, нам можно было приземлиться прямо сюда.
       – Кто же знал?
       – Вижу корабль! – крикнул Вичке.
       – Ребята, только не торопитесь, – предупредила я, – Первым делом внимательно осмотрите его снаружи.
       Какое-то время от напарников ничего не было слышно.
       – Ну что там? – не удержалась я. – Почему молчим?
       – Обошли корабль со всех сторон, просветили прожекторами, повреждений не обнаружили, – отрапортовал Вичке.
       – Есть возможность открыть люк?
       – Пытались. Не вышло.
       – Алекс, а ты что думаешь по этому поводу?
       – Боюсь, придется использовать взрывчатку. Или автоген.
       Я распорядилась, чтобы Филатов поднялся на борт «Стрижа» и передала ему шесть тротиловых шашек.
       Вскоре раздался взрыв, и меня тряхнуло так, что я испугалась, как бы не оборвался трос. Это был непростительный риск. Мужчины же оказались предусмотрительными и перед взрывом вышли из пещеры, укрывшись за выступом скалы. 
        Затем послышался бодрый голос Вичке:
       – Операция прошла успешно. Поднимаемся на борт «Пионера».
       Я так напряглась, словно сама вошла внутрь пропавшего десять лет назад звездолета. Но, вспомнив, что мне нужно отдавать команды, сумела взять себя в руки.
       Напарники опять замолчали, мне показалось, слишком надолго.
       – Что опять молчим? – срывающимся голосом крикнула я.
       - Тут очень темно. Похоже, все освещение давно вышло из строя, – сообщил Курт. – Пробираемся по коридорам. Корабль старой конструкции, не сразу разберешь, что к чему.
       Минут через десять он добавил:
       – В каюте обнаружили лежащего человека. Без признаков жизни. И без явных признаков внешних повреждений.
       – Вот еще один, – добавил Филатов. – Тоже мертвый.
       Снова наступила тишина. Наконец на связь вышел Вичке:
       – Дошли до рубки управления. Здесь пять человек сидят в креслах. Все мертвы. Никаких повреждений на трупах не заметили.
       – Можно хотя бы примерно определить, отчего они погибли? – спросила я.
       – Это довольно трудно, – сказал Филатов. – нет ни травм, ни следов борьбы. А давление и температуру тела им сейчас не измеришь.
       Я распорядилась, чтобы Алекс осмотрел приборы. Прошло еще, как мне показалось, много времени, когда инженер доложил, что приборы целы, но ни один не работает.
       – У тебя есть хоть какая-то версия случившегося?
       – Пока нет.
       – Ну, хорошо. Заберите всю документацию и личные знаки астронавтов. И возвращайтесь.
       – Эльза, – раздался возмущенный голос Вичке, – а про констанций ты забыла?
       – Нет, – я и самом деле забыла от переживаний. – Займитесь поисками. Констанций может находиться в самом звездолете.
       На этот раз пауза оказалась самой продолжительной. Я вновь прервала молчание, запросив Курта, но он почему-то не отвечал. Мое волнение особо возросло, когда «Стриж» вновь испытал толчек.
       – Алекс, почему Курт не отвечает? – крикнула я. – Что у вас происходит?
       – Ищем констанций. А Курт пошел в двигательный отсек.
       – Опять он со своей самодеятельностью! Отправляйся за ним и сразу доложишь.
       В этот момент «Стриж» опять качнуло. Минут через семь раздался голос Филатова:
       – Эльза, у нас неприятности.
       – Что, что случилось?
       – Курт погиб…
       – Как?!..
       – Повредил скафандр.
       Я почувствовала, что из под меня будто уходит пол. Сил хватило лишь на одно слово: «Возвращайся…» В себя стала приходить только, когда Алекс попросил открыть наружный люк.
       Он привязал к тросу труп Вичке, вместе мы втащили его в звездолет. Космический холод сделал свое дело – наш бывший напарник превратился в кусок льда. Шлем был пробит в двух местах, из груди торчал металлический осколок.
       – Что могло с ним произойти?
       – Как только ты сказала, чтобы мы искали констанций, он пошел в отсек с двигателем, захватив оставшиеся тротиловые шашки. А я стал осматривать другие отсеки. Потом раздался взрыв – это он таким образом открыл дверь отсека. Я сразу пошел к нему, но не успел, пока пробирался по лабиринтам корабля. Опять раздался взрыв. Когда я подошел, он лежал мертвый.
       – Зачем же он повторно использовал тротиловую шашку, если дверь уже была вскрыта?
       – Рядом с ним валялся двигатель. Очевидно, он не мог его отсоединить и воспользовался шашкой. При этом осколки пробили его скафандр.
       – Все это очень похоже на него… И как я не догадалась, что он может так поступить, он же все время рвался к двигателю? Долюбопытствовал! А ты почему позволил ему самовольничать?
       – Извини, не подумал.   
       – Не подумал… Как там у русских говорят: «Знал бы, где упадешь, коврик бы постелил?»
       – Солому, – поправил Алекс.
       Мы замолчали, переваривая случившееся. Первым пришел в себя Филатов:
       – А двигатель нам нужен? Он остался там лежать.
       – Нет, энергия констанция в нем выработана. Ты заметил, индикаторная лампочка на нем горела?
       – Нет.
       – Что и требовалось.
       – Слушай, а не на двигатель ли среагировал спектрометр? – неожиданно предположил Филатов.
       – Не сомневаюсь, так и есть. Поскольку химический состав констанция не меняется после выработки, спектрометр реагирует точно так же.
       – Теперь мне понятна причина гибели астронавтов. Они, скорее всего, оказались в ловушке на этом астероиде. Не могли взлететь. Жили пока оставались запасы воды и пищи. А двигатель продолжал работать, пока не выработал всю свою энергию.
       – Очень похоже на правду, – согласилась я. – Не ясно только, как они очутились на астероиде. Может быть, из бортового журнала узнаем.
       Пришлось сообщить о постигшем наш экипаж несчастье на Базу – такого пренеприятного занятия в моей карьере еще не было. Тело Вичке поместили в морозильную камеру. Затем продолжили полет.
       Что же касается причины гибели «Пионера», то чтение бортового журнала не помогло – как специально, именно его последние страницы были залиты какой-то жидкостью и слиплись. Да нам и не полагалось корпеть над документацией «Пионера», инструкция строго требовала изолировать все предметы, побывавшие на неизвестном космическом объекте, а самим немедленно пройти полную дезинфекцию. Осталось надеяться, что специалистам Центра удастся восстановить журнал и прочитать написанное.


    Из дневника Александра Филатова

       Я уже не вспомню, когда это началось, но очень давно. Иногда под влиянием случайно услышанной мелодии, картины – из кино, книги, реальной жизни – не важно – даже из мелкого фрагмента картины, когда за колонной деревьев мелькнет угол обычного дома, освещенный вечерним солнцем и от того слегка розоватый, или в ноздри ударит невесть откуда взявшийся запах, который я очень давно не ощущал, но который, оказывается, много для меня значит, во мне возникало острое, пронзительное, трудно переносимое чувство. Какая-то щемящая тоска об утерянной навсегда далекой жизни, в которой я то ли жил, то ли не жил. Появлялось ощущение, что я навсегда потерял самое бесценное, что у меня было. Будто я когда-то находился в каком-то райском местечке, но потом меня насильно из него вырвали и бросили в этот неказистый безрадостный мир. С тех пор моя душа с болью рвется туда, но путь этот ей заказан и от того удел ее – вечное страдание.
       Если покопаться в моей биографии, не найдешь ничего особенного. Ни в каких райских уголках я никогда не жил. До восьми лет – в маленьком городишке на Южном Урале, затем в Уфе. Самые обычные города, каких в России сотни. Когда мне перевалило за сорок, я специально ездил в тот городок, чтобы отыскать места, что годами не дают мне покоя. Увы, ничего подобного я там не нашел. Самая обычная российская провинция: те же дома, улицы, деревья, прохожие.
       Иногда на книжных развалах мне попадается старая детская книжка, именно такая, какая была у меня в детстве. И она тоже вызывала это щемящее чувство. В другой раз изгиб реки, блестевшей на солнце, запах озона или хруст голубого от наступивших сумерек снега под ногами внезапно повергали меня в то же чувство.
       Но особо опасно было просматривать старые фильмы. Пару раз я смотрел комедию «Кавказская пленница» в компании приятелей. Они недоумевали, когда в самом конце фильма на моих глазах наворачивались слезы. Это всякий раз происходило из-за режиссерского приема, когда бездушная диафрагма неотвратимо закрывает яркий мир этого кино – он быстро уменьшается и исчезает, оставляя зрителей в их пошлой, примитивной, серой жизни. В этот момент мне жутко хотелось остаться в том мире, что я только что видел, но диафрагма неумолима. Может быть, режиссер и не задумывал того, как я его понял, но вышло так, что он наглядно, категорично и жестоко разделил два мира – сказку, рай, парадиз по одну сторону экрана и унылые будни – по другую. Разделил так, словно сказал: «Посмотрели? Ну и хватит. Теперь живите, как жили, влачите свое жалкое существование».   
      Песня же «Город детства» в исполнении Эдиты Пьехи, всякий раз усиленная в моей душе до вопля отчаяния, стала подлинным музыкальным оформлением моих видений. Когда она звучала, где бы я ни был и чем бы не занимался, даже очень важными делами, сознание словно молния сражала: не там я живу и не так, без подлинных чувств, без настоящей жизни. И только Там было все настоящее, что я сейчас силюсь вспомнить. Вот только попасть в Ту настоящую жизнь нечего и думать. Это то, что я навсегда потерял, и эта тоска по бесконечно дорогому и навеки потерянному стала моей пожизненной занозой в сердце.
       И познакомившись с Инессой, я почувствовал, что она тоже имеет отношение к моей неизбывной тоске.
       С годами эта тоска по навсегда потерянному раю не ослабла, а, казалось, наоборот, усилилась. На глаза всякий раз стали наворачиваться слезы. А когда ощущения были особенно острыми, нападало удушье. Возникало чувство, что сейчас я умру. Поэтому приходилось отгонять от себя напавшую хандру и возвращать себя в мир в котором живу.
       А иногда возникала и такая мысль, что рай, который мне грезится, просто был моей земной жизнью. Сейчас же я не живу, хотя так считаю. На самом деле я давно умер, но не помню когда и при каких обстоятельствах.   

       С самого начала знакомства с Инессой и особенно после получения полной отставки, меня не покидало чувство мистичности этой истории. Казалось, что между нами существует какая-то связь, но не в материальном, а в более тонком мире и вот там-то у нас совсем другие отношения.
       Эти ощущения порой подтверждали сны. Инесса довольно часто снилась мне по ночам. И почему-то всегда после этого я был необычайно бодр, словно прошел курс оздоровительных процедур в санатории. Иногда снилось, как мы непринужденно общаемся, что между нами полное взаимопонимание и родство душ. В снах она являлась то ли членом моей семьи, то ли родственницей, во всяком случае мы были вместе – и мои родители, и она, и я.
       Особенно запомнился один сон. Я как будто жил в общежитии, и она пришла ко мне ночевать. В углу стояла широкая кровать и вот мы приготовились отойти ко сну. Забрались на кровать, и я стал разбирать постель. Инесса сидела, подобрав ноги так, что они полностью обнажились, открыв скромные серые трусики. Однако ни малейшего намека на эротику не было и в помине. Мы вели себя как маленькие дети – естественно и непосредственно, мило беседовали на самые обычные темы. Мы были настолько близки, что никакого стеснения между нами быть не могло. Но так же не могло быть и никакого вожделения. Вот так, видимо, относятся друг к другу мужчины и женщины на том свете.
       Моя постель оказалась несвежей, и я подумал, что это совершенно недопустимо, чтобы Инесса спала на такой постели. «Я сейчас поменяю постель у кастелянши», – сказал я. Но тут, как это всегда бывает в снах, пошло совсем другое кино.
       Утром из всех снов я вспомнил только тот, что с Инессой. Настроение было просто замечательное. И тут я, наверное, впервые в жизни задумался о том, что такое счастье. Люди всю жизнь мечтают о счастье, мучаются вопросом: «что это за невидаль такая?» Но вот сегодняшний сон убедил меня в парадоксальной истине – счастье проще пареной репы. Оно в том, чтобы заниматься самыми обыденными делами, вести самые простые бытовые беседы, но с самым дорогим человеком.   
       Но позже мне стали сниться удивительно похожие сны с неизменным сценарием: я приходил туда, где должна быть Инесса, и наши знакомые, сотрудники или даже незнакомые люди подтверждали, что она где-то здесь, они ее только что видели. Но я нигде не мог ее найти, как бы не старался. Иногда даже чудилось, что она сверху спускается по лестнице, до слуха доносился стук ее каблучков, только она так и не появлялась. Я слышал ее голос, он приближался, вот сейчас она подойдет. И снова нет, нет ее, нигде нет.
       «Что означают эти одинаковые сны? – мучительно думал я. – О чем хотят сказать те, кто крутит эти странные фильмы?»
       После таких снов меня охватывал страх: а что если она уедет из нашего города, и я даже не узнаю куда, и не увижу ее больше. Никогда.

12. Шпион и завершение экспедиции

Смерть напарника стала самым ужасным случаем в моей карьере.
Однако благодаря этому я узнала, кем был на самом деле Курт Вичке и почему он оказался на борту «Стрижа». Мне не давали покоя его настойчивые попытки добраться до двигателя на констанции, из-за чего он в общем-то и погиб.
Как только шок от трагедии отпустил, первым делом я осмотрела его
личные вещи. В отличии от Филатова, дневник он не вел. Поэтому что-либо выяснить о Вичке можно было только из его планшета и смартфона. Я тщательно изучила содержимое обеих.
Круг интересов бывшего напарника был весьма ограничен: мотоциклы,
полуголые и без приставки полу- красотки и американский футбол – весьма странное увлечение для европейца, эту игру и футболом-то назвать нельзя, даже с большой натяжкой.
Среди имеющихся в смартфоне телефонных номеров были такие, что
помечены одним именем или инициалами. Женскими именами я пренебрегла, а остальные передала на Базу Маршану с просьбой узнать, кому они принадлежат.
Пока мы были в полете, Маршан связался со специальным агентом
Центра, которому удалось выяснить некоторые подробности о погибшем астронавте. Через две недели Мишель отправил их мне по специальной связи.
Один из подозрительных телефонных номеров с большой долей
вероятности принадлежал сотруднику американских спецслужб. Похоже было, что Вичке как минимум был осведомителем, а также выполнял секретные поручения. Этим можно объяснить его неожиданный переход из американского Центра в наш, что бывает крайне редко. Спецслужбы ведущих мировых держав давно работают на крупнейшие монополии, и нам об этом стоило подумать раньше.
Руководство нашей Базы не сделало никаких выводов хотя бы из
такого факта, что Вичке за два года, что отрабатывал в Солнечной системе, пять раз подавал рапорт на перевод его на «Стриж» или «Аллигатор». Поверило iu8россказням о повышенном интересе к техническим достижениям, о горячем желании не отставать от времени.
Наш агент побеседовал со второй женой Вичке. Примечательно, что
она не подтвердила увлечения супруга техникой. Исключение составляли лишь мотоциклы. О сотрудничестве его со спецслужбами ей ничего известно не было, но она призналась, что у Курта были от нее тайны. Иногда ему кто-то звонил и, чем бы они в данный момент не занимались, он, взглянув на экран смартфона, моментально становился серьезным и выходил для разговора. Жена пыталась дознаться, кто ему звонил, но Вичке каждый раз отшучивался. Сначала говорил, что у него в США были долги, он их погасил, но кредиторы хотят получить больше. Потом стал рассказывать о кознях первой жены, которой полученная при разводе доля показалась недостаточной. А последний раз сказал, что какие-то теневые бизнесмены пытаются вовлечь его в свой незаконный бизнес, он не соглашается, но они продолжают звонить.
«Не получал ли он денежные переводы?» – спросил агент. Оказалось,
получал. Дважды за время их супружества он вдруг становился весьма не беден, покупал ей дорогие украшения, а себе очередной модный мотоцикл. Объяснял же свалившееся богатство премиями Американского Центра космических исследований за прошлую хорошую работу.
«До чего же деградировали жители Земли, – подумала я, прочитав
сообщение Маршана. – Во что выродились Джеймсы Бонды! Посылают в космос человека с технической задачей, который из всей техники разбирается в одних мотоциклах! Похоже, вся ставка была на внешность Вичке, думали, что я такая же дурочка, как его подружки, сразу потеряю от него голову и выдам все секреты».
    
       Тем временем наш полет вступил в завершающую стадию, «Стриж» вошел в сектор Альфы Водолея. Когда мы почти достигли конечной цели, спектрометр, молчавший большую часть полета, наконец, ожил. А возле одной небольшой планеты с двумя естественными спутниками и вовсе разошелся. Констанций оказался на всех трех телах и, похоже, его запасов хватало надолго.
       – Прибор не может опять глючить? – спросила я Алекса.
       – Не думаю, – ответил напарник, но все же проверил спектрометр.
       Я занесла координаты планеты в бортовой журнал, передала информацию на «Голубую планету» и получила команду возвращаться. Задача была выполнена и это всегда поднимало настроение.
       – Ну что, Алекс, может, назовем открытую нами планету Инессой? – с улыбкой предложила я. – У нас есть такое право, как у первооткрывателей.
       Филатов смутился:
       – Не знаю, ничего не могу сказать… Вообще-то я никогда не замечал в Инессе признаков тщеславия.
       – Тогда я присвою ей имя Робин-2 в честь отца. А спутники назовем Эльза-1 и Алекс-1, не возражаешь?
       Напарник равнодушно пожал плечами, ему было все равно. По понятной причине моей радости он не разделял. Его задача по-прежнему оставалась туманной. Я попыталась поддержать старика, заверив, что после небольшого отдыха мы вновь полетим к Альфе Водолея, раз уж здесь нам сопутствовала удача и, кто его знает, может и ему улыбнется фортуна.
       Я не лукавила, ведь теоретически на нашем пути могла возникнуть какая угодно планета, поскольку трасса, по которой летит звездолет, каждый раз иная, в связи с непрерывным вращением космических тел.


    Из дневника Александра Филатова

       Самое страшное случилось январскими морозами, когда температура опустилась ниже минус тридцати, и вся жизнь в округе, казалось, вымерзла. 
       Накануне ночью мне приснился неприятный и странный сон. Будто я нахожусь в комнате с видом на гору Торатау. Причем в таком месте и на таком расстоянии, откуда она просматривается наиболее эффектно. На самом деле город и соответственно жилые дома расположены значительно дальше.
       Я открыл окно и стал любоваться горой. В утренних солнечных бликах она была просто неотразима.
; Какой шикарный вид! – произнес кто-то за моей спиной.
       Но в следующую секунду все потемнело, яркие краски, как на экране, сменились черно-белым изображением. Раздался мощнейший взрыв, и вся гора треснула во множестве мест от вершины до основания. Было такое впечатление, что взрывчатку заложили в самое сердце Торатау, рассчитывая, что от нее ничего не останется. И в самом деле, когда густой столб пыли рассеялся, на месте горы в беспорядке валялись бесформенные глыбы.      
; Ужас! – произнес тот же голос. – Проклятые содовики, добились все же своего!
       Башкирская содовая компания долгие годы покушалась на этот символ Стерлитамака, организовав настоящую информационную войну в прессе. Раньше они уже уничтожили один шихан – Шахтау, – перемолов его в соду и лишив Стерлитамак уникальной декорации из четырех одиночных гор. Декорация приняла ущербный вид, вызывая желание создать искусственный шихан на месте уничтоженного.
       Но когда содовики вознамерились в буквальном смысле стереть в порошок еще один шедевр природы, неравнодушные люди решили бороться до конца и отстояли Торатау.
       «К чему этот сон?» – недоумевал я. Такое мне никогда не снилось. Это определенно не к добру. Обеспокоенный я даже позвонил в Министерство экологии Башкирии. «Торатау на месте», – успокоили меня.
Что же все-таки означает этот сон? Ответ пришел в полдень.
       В тот день у меня была запарка – срочные дела навалились, связавшись в тугой узел. Часа в два мне позвонила Эльвира, и зачем-то сообщила телефон Зои Яковлевны, мамы Инессы.
       – Позвони ей, – сказала она, – что-то случилось с Инессой.
       – Что, что случилось?! – крикнул я, но связь прервалась. Я несколько раз трясущимися руками набирал телефон Эльвиры, но он был недоступен.
       Я тут же вошел в какое-то другое состояние, стал тяжело дышать открытым ртом, как собака, и бегом припустил домой, не решившись позвонить сразу.
       «Только не это, только не это!» – стучало в висках.
       Так и не сумев успокоить дыхание, я набрал номер телефона и услышал слабый, всхлипывающий голос Зои Яковлевны:
       – Инесса умерла… Сегодня в пять часов ее привезут… из морга.
       ЭТО все же произошло. И одновременно с давящим ужасом я почему-то ощутил, что ОНО уже было в моей жизни.
       С этого момента Инесса прочно стала составной частью мира моихсамых сокровенных грез. Она и все, что с ней связано, дополнила собой картину того истинного мира, который до этого представлял в моем воображении отрывочные, не связанные между собой фрагменты.
       В то же время было понятно, что предаваться отчаянию времени у меня нет. Нужно немедленно ехать к ней. 
       Я не подумал ни о том, почему ее мама вдруг пожелала поставить меня в известность, учитывая, что я по существу был для их семьи никем, ни о том, как коллеги Инессы по работе отнесутся к моему присутствию, я просто несся к ней и все.
       И вот в квартиру вносят гроб. Зоя Яковлевна, бледная и потерянная, не может сдержать рыданий. Я гляжу на покойницу, уповая на то, что может быть это ошибка, что может быть это не она. Ее лицо действительно отличается от живого, но характерные черты и в особенности трагические складки в уголках рта не оставляют никаких надежд.
       На похороны приехали все сотрудники ее акционерного общества с генеральным директором. Были и ее друзья, подруги, одноклассники и однокурсники, сбежались соседи по дому.
       Бедная Зоя Яковлевна устала отвечать на один и тот же вопрос: «Как такое случилось? Она же еще молодая…»
       «Она повредила ногу на тренажере, пошла на перевязку и там с ней что-то произошло», – с трудом повторяла она.
       Настоящая же картина ада ждала на кладбище. Несколько мужиков в черных робах, словно перенесенные с картин Брейгеля, лопатами разгребали мерзлую глину, из могилы валил пар, а вокруг – белая, безмолвная ледяная пустыня, в которой, казалось, нет и не может быть места жизни.
       Один молодой человек принес букет из ста красных роз. Но на морозе они на глазах засохли и шелестели, как сделанные из пергамента.
       Гроб с самым дорогим существом на свете был грубо заколочен гвоздями. На ремнях его опустили в могилу, и комья глины громко застучали по крышке.
       Шок был такой, что я не заметил, как отморозил уши. Но все виденное оказалось не самым страшным. Самое ужасное началось, когда я остался наедине с самим собой. Когда похоронная суета, удерживавшая мысли в рамках конкретной необходимости, сделавшая меня предельно собранным, закончилась. Только теперь, в собственной квартире, казалось бы мирной и уютной, защищенной от лютого мороза, на меня в полной мере навалилась тяжесть случившегося. Мной овладело непереносимое чувство несовместимости с жизнью, периодически нападало удушье, казалось, я вот-вот умру.
       Я ясно ощутил, что очень близок к тому, чтобы самому отправиться на тот свет или, что еще хуже, сойти с ума. Видимо в такие моменты включается инстинкт самосохранения, потому что я, всякий раз при нападении удушья, старался гнать прочь мысли о смерти Инессы. Но сделать это было непросто, мысли и воспоминания вновь и вновь несли меня к ней.
       В тот день я узнал, что рыдания, даже самые горькие, – очень легкая форма переживания трагедии. Дыхание в это время свободно, ему ничто не угрожает, давящее чувство несовместимости с жизнью, страшнее которого нет ничего, отсутствует.
       Как совместить смерть самого дорогого человека с общеизвестной установкой «Надо жить дальше»? Как жить дальше, как вообще жить? – не мог я понять. Впереди была полная неизвестность. 
 
        Месяц или два после смерти Инессы я зачем-то искал ее на улицах. Вглядывался в лица прохожих в надежде увидеть милое лицо. А когда кто-нибудь кричал: «Инесса!», я нервно оборачивался и что есть силы напрягал зрение. Понятно, что звали совсем другую девушку. Понятно было и то, что я никак не смогу увидеть ее среди прохожих, но мои глаза, подчиняясь непонятно какой логике, упорно искали Инессу, и рассудок ничего с этим не мог поделать.
        Теперь окружающий мир в моих глазах стал другим. Не просто пустым, не только чужим, он отдалился, а загробный мир душ стал ближе. На свою жизнь я отныне смотрел как бы с того света и потому стал к ней равнодушен. То, что обычно радует, больше не радовало; то, что огорчает – не огорчало; все, что было жизненно важным, утратило свою важность; срочное, необходимое, обязательное – перестало таковым быть.
       Живой окружающий мир теперь не казался живым, он был мертв, ибо в нем не стало той, что давала ему жизнь. В каждом человеке, который чему-то беззаботно веселился, к чему-то стремился, о чем-то мечтал, я видел потенциального мертвеца, который ко всему прочему еще и слеп, потому что не понимает, что он мертвец.
       По инерции я продолжал жить, как жил, делать то, что делал. Но как-то механически, для чего – не понятно. Мои привычные занятия утратили смысл. Жизнь – полный абсурд – этот вывод некоторых философов-мудрецов, ранее мне непонятный, теперь стал и моим выводом.
       Раньше, когда Инесса была жива, меня иногда пронзала острая и болезненная, как раскаленная игла, мысль, что однажды она уедет куда-нибудь далеко, далеко, а я так и не узнаю, куда и с кем. И вот она уехала. Одна. И так далеко, что до Марса гораздо ближе.
       Я открыл страницу Инессы в «Фейсбуке» и написал:

На смерть И…

       Говорят, в этой жизни все еще может быть. Не может!
       Для меня больше нет таких слов: удовольствие, радость, праздник, счастье…
       Я больше не боюсь просчитаться, проиграть и потерять. Я потерял все.
       Мечты, стремления, надежды, цели, смыслы… ничего этого больше не существует.
       Дни стали длиннее, запахло весной. Мне все равно…
       Я больше не слежу за собой. Мне не интересно, как я выгляжу в глазах окружающих.
       И красивые пейзажи больше не восхищают. В этом мире  не осталось  красоты. Я вижу на всем печать смерти.
       Мне теперь не интересно путешествовать, ходить на концерты, читать книги…
       И подарки дарить больше некому.
       Меня перестал интересовать женский пол.
       Есть  такое выражение: «Пройденный отрезок жизни». Но этот отрезок я никогда не пройду. И жизнью это назвать сложно.
       Загробный мир стал мне ближе. Теперь я наблюдаю все как бы из него.
       Я больше не страшусь числа «13» и не интересуюсь фэн-шуй. И не боюсь умереть. Напротив, я хочу умереть – может быть на том свете я повстречаюсь с И?..

       Она теперь живет в другом мире, мире душ. А этот мир, в котором я остался, стал мне чужим. Что я здесь вообще делаю? Я хочу к ней. Но как попасть туда? Покончить собой? Однако тогда я вряд ли с ней встречусь. Меня отправят в ад за совершенный тяжкий грех. А она может быть только в раю. Тогда мне остается дожидаться смерти? Но, думаю, и это не путь. Ведь нет никакой гарантии, что меня определят туда же, куда ее.
       И вот однажды мне в руки попал роман Станислава Лема «Солярис». Не уверен, что это произошло случайно – в этом убеждает хотя бы то, что случилось это тридцатого марта (опять тридцатое!). Я не припоминаю ни одного случая, чтобы книга производила такую революцию в моей душе, как это произведение. Я стал читать все, что написали об этом романе, и вскоре узнал о его экранизации, сделанной Андреем Тарковским. Фильм тут же нашел в Интернете и он произвел еще более сильное впечатление.
       Так, спустя короткое время, у меня оформился план дальнейшей жизни. Совершенно безумный, но другого быть не могло.

   
13. Из океана звезд в застойное болото

        Когда мы вернулись на Базу, Дирк Ренсенбринк посочувствовал, что этот полет оказался более сложным, чем обычно, а затем добавил:
       – Зато вы выполнили три задачи, вместо одной – нашли пропавший «Пионер» и обнаружили шпиона. Ну, а как Филатов? Сработались?
       – Нормальный мужик, неразговорчивый только. Работу выполняет четко и в приборах здорово разбирается.
       – Маурицио Феретти с «Лошадиной головы» хочет взять его инженером, – продолжил босс. – Ты как на это смотришь?
       – Он не согласится. Пусть еще полетает, – ответила я, не вдаваясь в подробности.
       После трехдневного карантина нам полагался двухнедельный отпуск, а затем предстояло отправиться на открытую планету с грузовым геологическим звездолетом. Я полетела домой, на Землю.
       – Папа, я открыла планету Робин-2, – с порога поторопилась я обрадовать отца.
       Мы крепко обнялись, и он впервые признался, что поначалу очень жалел, что у него дочь, а не сын, но теперь бесконечно горд за меня.
       – Ты придерживаешься старых мифов, – пожурила я его, – женщины давно доказали, что они и в разведке лучше мужчин, и как снайперы, и как астронавты.
       Отец не стал возражать, а только смахнул накатившуюся слезу. Он потащил меня на кухню и принялся кормить, как будто я не ела несколько дней.
; А ты совсем не стареешь, – похвалила я.
; Некогда стареть, дел много. И в форме нужно себя держать.
; По-прежнему ни одного лишнего килограмма?
; По-прежнему.
; И сорок раз отжимаешься от пола?
; Сорок и не меньше.
       – Слушай, папа, я была маленькой, когда тебя первый раз наградили орденом. Как ты себя чувствовал во время награждения? Мне мой новый напарник сказал, что герои в такой момент теряются.
       – Да, было дело, растерялся. Народу много тогда собралось, начальство, а тут еще журналистка с телевидения ни с того ни с сего микрофон мне под нос сунула. Так я нес какую-то чушь, даже не помню что. Больше головой кивал, как китайский болванчик.
       – А я думала, ты всегда держишь себя в руках.
       – Потом, конечно, привык и к наградам, и к вниманию, а первый раз страшновато было.
       Отец ухаживал за мной, как за гостьей.
       – Папа, что ты хлопочешь? Я сама в состоянии налить себе чай, – не выдержала я.
       – Ну вот, уже и поухаживать за тобой нельзя! – обиделся он.
       – Ладно, ухаживай. Слушай, а как ты с мамой познакомился? У вас большая любовь была?
       – Что это на тебя нашло? – удивился отец. – Ну, ты же знаешь, мама работала в Центре, я там часто бывал, так и познакомились.
       – Да, но что между вами возникло, как все протекало?
       – Ну, в общем, мы как-то сразу приглянулись друг другу. Через год поженились.
       – Неужели не было никаких латиноамериканских страстей?
       – Нет, мы же нордические люди. Что тебе дались эти латиноамериканцы? Мы прожили с мамой душа в душу, ты хотя бы помнишь, чтобы мы ссорились?
       – Только один случай, когда я в седьмом классе повредила ногу на соревнованиях.
       – Нет, ссоры, конечно, бывали, но очень редко. Твоя мама была женщиной удивительного терпения и мудрости. Жаль только, что ушла раньше времени. Знаешь, я даже думаю, что без ее поддержки ничего б не добился.
       Он как-то резко замолчал, и мы оба посмотрели на мамин портрет, висевший на стене.
       Я не стала приводить ему пример, когда и у нордических людей возникают страсти под стать латиноамериканским. Вместо этого протянула миниатюру Филатова про глаза.
       – Это кто написал? – спросил отец, прочитав.
       – Мой новый напарник, представляешь!
       – Но у тебя же серые глаза, а тут про карие.
       – Это вообще-то не про меня написано.
       Отец уставился на меня недоуменным взглядом и изрек:
       – Замуж тебе пора.

       А на планете ничего не изменилось. Все те же скука, праздность, безделье, однообразие.
       Первой, кому я позвонила, вернувшись домой, была школьная подруга Берта. Договорившись о встрече, я припарковала своего «Жука» в ее дворе и машинально бросила взгляд на балкон подруги. Она не вышла мне навстречу, хотя балкон был открыт, о чем красноречиво говорила трепещущаяся на ветру штора.
      На часах было половина первого, день в самом разгаре, но Берта даже не вставала с постели и на протяжении всего моего визита так и не вылезла из под одеяла, непричесанная и неприбранная.
       – Ну, что нового в твоей жизни? – спросила я.
       – Ой, я тебя умоляю! Какие могут быть новости? – жеманно произнесла заметно располневшая подруга и, несмотря на то, что мы не виделись целый год, погрузилась в свой планшет.
       – Что-то интересное сообщают? – полюбопытствовала я.
       – Диету предлагают одного французского профессора.
       – Хорошая диета?
       – Ой, Эльза, я тебя умоляю! Что хорошего могут придумать эти бездельники профессора!
       – …Как твой Пауль?
       – Фу, лучше не напоминай! Надоел до чертиков.
       – Так расстались бы, на нем свет клином сошелся что ли?
       – Я тебя умоляю! Все мужчины одинаковы, ты, что, не знаешь?
       Тут я бросила взгляд на книжку, лежавшую на журнальном столике возле кровати. Она называлась «Этот козел на диване». Я машинально взяла ее в руки и прочитала анонс на задней обложке: «Современный мужчина не стремится стать миллионером. Современный мужчина не думает о блестящей карьере. Современный мужчина не мечтает стать легендарным соблазнителем. Современный мужчина хочет одного: сидеть дома и ничего не делать!»
       Интересно, подумала я, а чем современная женщина отличается?
       Пообщавшись так с полчаса, я поняла, что говорить нам совершенно не о чем.
       – Ну, я пойду.
       – Пока! Привет космосу! – Берта нажала на пульт входной двери и, смачно зевнув, улеглась поудобней.
       Вот для чего, спрашивается, изобрели пульты дистанционного управления? Раньше людям было лень встать с дивана и подойти к телевизору. А теперь можно вообще не вставать с постели. Нажал на кнопку – дверь открылась, нажал на другую – робот принес на подносе еду в постель. Пульты дистанционного управления повсюду: на кухне, в ванной, в туалете. Не делать ни одного лишнего движения стало стилем жизни. Похоже, человечество определилось с главной жизненной целью – нужно во всем походить на южноамериканских ленивцев.
       Я в очередной раз убедилась, что между мной и школьной подругой не осталось ничего общего. А ведь когда-то мы были не разлей вода.
       Потом съездила к двоюродной сестре Анне в Гейдельберг – у нее все то же самое, но с противоположной тактикой поведения. Анна свято придерживалась принципа: легче найти нового поклонника, чем пытаться сохранять отношения. Зачем уступать, перевоспитывать, приспосабливаться, трепать свои нервы? Сейчас время пользования вещами, людьми... Легче выкинуть и подыскать новое, чем сохранять старое.
       Пыталась растолковать сестре, что такой подход приводит к душевному опустошению, к обесцениванию отношений и дурному примеру, какой мы показываем детям. Не получилось. Как будто мы говорим на разных языках.
       Сходила в кино – какая-то галиматья.
       По телевизору тоже нечего смотреть. Политики слово в слово повторяют то, что говорили десять и пятнадцать лет назад. В бесконечных сериалах герои никак не могут разобраться в личных дрязгах. Развлекательные глупые передачи удручают своим однообразием: закулисная жизнь кинозвезд и известных спортсменов, криминал и разного рода извращенцы – больше показывать нечего.
       А чем занимаются ученые? Просмотрела один научный журнал. Открывают новые законы Вселенной? Как бы не так! Придумывают, как и без того суперкомфортный быт землян сделать еще комфортнее! За другие исследования не платят, а свойственная великим ученым прошлого страсть к науке им совершенно не знакома.
       Стоило ли нашим предкам создавать этот так называемый «мир всеобщего благополучия», чтобы мы жирели и бездарно прожигали жизнь?
       А еще эти корифеи науки увлечены проблемой продления человеческой жизни. Утверждают, что даже сто пятьдесят лет не предел. Спрашивается: для каких таких великих свершений нужно продлить людям жизнь? Чтобы целыми днями валяться в постели и копить жир?
       Люди превращаются в недалеких, изнеженных, ни на что не способных уэллсовских элоев. А морлоков им заменили роботы, изобилие которых уже бросалось в глаза. Отличие состояло только в том, что у элоев не было агрессии, у моих же современников с ней проблем не возникает. И если политики изливали ее на другие государства, то обыватели с не меньшим успехом – на головы друг друга.
       – Как ты с ума не сошел от такой жизни? – спросила я у отца.
; А ее для меня не существует. Я общаюсь только с сотрудниками и стариками-астронавтами, читаю только старых писателей, смотрю только старые фильмы. Да и некогда смотреть по сторонам, работы невпроворот. И наше общество «Футура» много времени занимает. Отличный кабинет для него выбил, полностью оборудованный. Проводим лекции о голубом минерале, выпускаем буклеты, работаем над колонизацией новой планеты, теоретически конечно, пока.
; Кстати, Феретти с «Лошадиной головы» передает тебе большой привет.
; А, Маурицио! Отличный парень, оптимист, весельчак, работяга. Вот с такими людьми мы обязательно построим новое общество.
       – Меня всегда восхищал твой психологический иммунитет, – позавидовала я. – Ты, гляжу, и пультами дистанционного управления не пользуешься.
; На кой черт они нужны! Я что, не в состоянии подойти к двери и надеть тапочки? Представляешь, придумали пульт для тапочек! Нажимаешь на кнопку, и они к тебе сами приезжают. Заняться больше нечем изобретателям!
       Отец хранил вырезку из какого-то журнала с заголовком «Езда на велосипеде как образ жизни». Автор высказывал созвучную с его убеждениями мысль. По его мнению, езда на велосипеде отражает самую суть жизни. Чтобы не упасть с велосипеда, необходимо все время двигаться. Если будешь стоять, упадешь. Так и в жизни: ее суть – постоянное движение. Остановка – это не жизнь. Не движущийся человек, то есть не развивающийся, не стремящийся к цели, не совершающий волевых усилий, обречен на деградацию. Автор статьи приводит данные медицинских исследований, которые убедительно доказывают, что остановившийся в развитии человек в большей степени подвержен болезням и раньше умирает.
       В двадцатом веке человечество пережило две самые страшные войны и ядерное оружие. Поэтому самым главным считалось больше не допустить войны. «Только бы не война!» – молились простые люди. А главы государств вели бесконечные переговоры о запрете оружия массового уничтожения. Все без исключения считали войну – главным злом цивилизации.
       А тем временем настоящее главное зло потихоньку незаметно овладело всем человеческим сообществом и каждым в отдельности и, подобно ржавчине, разложило человеческие души до состояния трухи.
       Конечно, война – это ужасно. Но воевали по крайней мере здоровые люди. У них имелись сила и воля объявить войну и биться. У нынешнего же поколения ничего этого нет, оно рассыплется от малейших усилий. Вот так, пролежавшая века на морском дне, пушка внешне выглядит как грозное орудие, но задень ее и она на глазах превратится в прах.
       Люди проспали своего самого чудовищного врага – никем и ничем не ограничиваемое стремление к комфорту, довольству, благополучию, нежелание преодолевать препятствия, напрягаться, бороться. И теперь человечество ничто уже не спасет. Оно обречено потому, что его такое положение вполне устраивает. А тех, кто призывает к чему-то противоположному, почитают сумасшедшими.
       В моей памяти сохранились рассказы деда, когда он был жив, о том, какие великие личности когда-то существовали на нашей планете: Эйзенхауэр, Черчилль, Де Голль. Дед жил с ними в одно время, видел по телевизору, а Эйзенхауэра даже вживую. Нынешние государственные лидеры – ничтожные пигмеи против тех великанов.
       Что-то не так на родной планете. И почему я раньше всего этого не замечала? Нет, замечала, конечно, но не так отчетливо, не так убедительно и убийственно. Сейчас, в этот мой приезд на Землю, мир словно сбросил яркие одежды, представ во всей своей безобразной наготе.
       А, может быть, это не он сбросил одежды, а я освободилась от шор на глазах? Я как будто повзрослела за время последнего полета.
       Мне все больше кажется, что писатель Вернер Шварценбек, книгу которого мне подарил Людвиг Штофф, мой хороший приятель по учебе в Академии, абсолютно прав в своем выводе: оставшимся на Земле нормальным людям, со здоровой психикой и человеческими, а не животными потребностями, нужно отыскать в космосе подходящую планету, переселиться туда и построить общество без дельцов, элоев и прочих ничтожеств. А земляне пусть зарастают плесенью, коли им этого так захотелось.    

    Из дневника Александра Филатова

       Прошел год после смерти Инессы, но те потусторонние силы, что столкнули меня с ней, продолжали удерживать меня за невидимые нити. Однажды, когда я уже начал посещать занятия в Космической Академии, на лекцию пришла одна молодая журналистка, чтобы взять у кого-то интервью. Свободных мест не было, но едва она вошла, как сидевший возле меня курсант вышел из аудитории. Девушка села рядом. Казалось бы, что особенного? Но, когда я посмотрел на нее, то едва не упал в обморок. Журналистка невероятно была похожа на Инессу – тот же овал лица, та же прическа черных волос, такие же выразительные карие глаза, тот же нос, те же губы. Вот только характерных трагических складочек в их уголках не было, да и роста она была невысокого, и во взгляде не было никакой печали. Но ни до знакомства с Инессой, ни после я не встречал девушки, настолько похожей на нее. Почему такое случилось? Почему ушел тот курсант, и она оказалась именно возле меня? Неужели это простая случайность? Разве так бывает? И что этим мне хотели сказать мои хозяева?
       Мысль о кукловодах из потустороннего мира по-прежнему преследовала меня. Я пришел к выводу, что им оказалось недостаточно бросить меня к ногам Инессы, чтобы я все время выглядел нелепо в ее глазах, чтобы она отвергла меня.   
       Это они швырнули самое дорогое мне существо в объятия Муксинова, специально чтобы сделать нам обоим больно.
       И ведь именно они убили Инессу. На ровном месте. В расцвете лет. Она и не болела особенно. По смерти поставили диагноз, похожий на отписку – воспаление легких. Надо же сделать медицинское заключение! Помню, Зоя Яковлевна рассказывала, что дочь регулярно посещала бассейн и тренажерный зал, да и на легкие никогда не жаловалась.
       Среди моих родственников и знакомых было три случая смерти в раннем возрасте, но они, по крайней мере, болели, а тут-то что?
       Мои кукловоды заставили меня идти в космос. И книгу «Солярис» тоже ведь они мне подсунули.
       Тут я вспомнил, как это произошло. К нам устроился один охранник, парень лет тридцати. Но буквально через пару дежурств он вдруг уволился. А эта книга – единственное, что после него осталось. Я думал, вернется и заберет ее. Но он так и не пришел. От нечего делать в ночное время я ее и прочитал.
       Помню, она произвела на меня впечатление, но то, что станет книгой всей моей жизни, такое тогда мне и в голову не могло прийти. Но теперь я, кажется, догадался – этим кукловодам зачем-то понадобилось, чтобы я начал искать Солярис. Что это может значить? А означает это то, что Я НАЙДУ ЕГО!
       И тут меня осенило. А что если планета Солярис, этот мыслящий и творящий океан, и есть мой кукловод?! Он задумал забрать меня к себе и устроил все так, как случилось. Солярис взял меня в плен, и я даже помню, когда это произошло – когда я впервые почувствовал, что не распоряжаюсь своей судьбой, незадолго до потери работы в институте. С тех пор он ведет меня на невидимом поводке, освободиться от которого нет никакой возможности. И ОН НЕПРЕМЕННО ПРИВЕДЕТ МЕНЯ К СЕБЕ!
       Это предположение объясняло все. Непонятно только, почему выбор пал на меня.


14.  На «Аллигаторе» за констанцием      

       Промыкавшись так неделю, остаток отпуска я провела в Европейском Центре космических исследований, «нашем Центре», как мы его называем. Вот где была настоящая жизнь! По коридорам сновали люди со всех уголков планеты и они резко отличались горящими глазами и молодым задором, безотносительно биологического возраста. Здесь не смотрели, откуда ты приехал, есть ли у тебя патенты, звания и публикации. Ты был интересен исключительно своими идеями и предложениями. Случалось, никому не известный парень из глухой вьетнамской деревни становился автором перспективного проекта. Агенты Центра рыскали по всему земному шару в поисках инвесторов под него.
       Десятки всевозможных направлений дальнейшей работы уже были запущены и сотни ждали своего часа. Сказывалась нехватка финансирования, по причине лености мозга у денежных тузов, и обычных специалистов, из-за отсутствия желания встать с дивана у обывателей.
       – Эльза! – окликнул меня знакомый голос.
       Это был новозеландский астронавт Бэзил Мюррей. Улыбаясь во всю ширину рта, он произнес:
       – Ты все хорошеешь!
       И протянул плитку шоколада.
       Мы знакомы лет шесть и все это время, при встрече, он произносит одни и те же слова: «Ты все хорошеешь!» Красноречия молчуна Филатова ему явно не достает. Впрочем, осуждать Бэзила глупо, что не дано от рождения, то не дано. А вообще он честный и трудолюбивый парень. Не чета обитателям земного болота.
       – Послушай, Бэзил, – неожиданно выпалила я. – ты согласился бы поселиться на новой планете?
       Парень, похоже, понял меня неправильно. Он замер, словно ему на голову свалился мешок с мукой, и смотрел на меня широко открытыми изумленными глазами.
       – С тоб-б-бой?.. – голос его явно не слушался. – К-к-конеч-но…
       – Ну, не только со мной. Я имею в виду, поселиться колонией.
        – М-можно и вдвоем, – робко возразил он.
       Было похоже, что со мной он готов обосноваться и в Черной дыре.
; Нет, вдвоем это не то. Ладно, мы еще вернемся к этому разговору.
       Заметив, что коллега сильно смущен, я подумала, что оставить его в таком расположении будет не совсем по-товарищески и решила дать ему «домашнее задание».
; Скажи, Бэзил, сколько раз ты отжимаешься от пола?
; Сорок.
; Слабовато. Моему папе шестьдесят четыре года, а он отжимается
столько же.
       Новозеландец густо покраснел.
; И обязательно найди и прочитай вот эту книгу, я достала из сумки и показала «Вырождение» Вернера Шварценбека.
       Потом я заглянула в кабинет, где прописалось общество «Футура». Он действительно был шикарный, а на самом видном месте располагался транспарант с известным изречением предтечи космонавтики Константина Циолковского: «Земля – колыбель человечества, но нельзя всегда жить в колыбели».
       Все же главной целью моего визита в Центр было выяснение загадки экспедиции к Альфе Водолея. На Базе ничего узнать так и не удалось. Кроме приказа в журнале регистрации полетов, ничего не было.
       Я методично обошла все кабинеты, где могла находиться нужная информация. Ничего, кроме того же приказа! Зашла в архив и просмотрела документы других экспедиций. Всюду полный порядок: автор проекта, техническое обоснование с расчетами, финансовые выкладки и прочее. И только о последней экспедиции «Стрижа» - один лишь приказ. Как будто кто-то выкрал остальные документы.
       Не желая придать своему расследованию огласку, я попросила отца прояснить ситуацию. При этом обратила его внимание, что идея полета к Альфе Водолея могла принадлежать моему новому сотруднику Филатову.
; Твоего Филатова в Центре практически не знают, - сказал отец, посвятив треть дня моей просьбе. - Ему предлагали работу в исследовательской лаборатории. Он отказался. Тогда его направили в распоряжение начальника Базы «Голубая планета». Вот и все его контакты с Центром. Не мог по сути посторонний человек повлиять на решение об экспедиции.
; Но кто же принял это решение? Почему не сохранилось техническое обоснование, финансовый отчет?
; Неизвестно. Беспрецедентный случай!
; За последний год кто-нибудь из ответственных сотрудников увольнялся?
; Никто. Я об этом тоже подумал. Только приняли троих. Но это случилось уже после отлета «Стрижа».
; А что если документы выкрали?
; Кто? Враги из топливной мафии? А смысл? Если бы они отправили «Стриж» в Преисподнюю, это было бы понятно. Хотя об истинной цели этого полета знали только проверенные люди. Официально вы искали редкие металлы. И самое главное - ты же в самом деле нашла констанций именно в секторе Альфы Водолея.
; Да-а-а, - только и осталось мне сказать. - И ведь не просто нашла.   Возможно это вообще моя самая большая удача за всю карьеру.

       Когда после отпуска я вернулась на Базу, мне сообщили, что грузовой геологический звездолет «Аллигатор» отправится к открытой нами планете с Базы «Селена», что на орбите Луны. Я не стала выгонять свой «Стриж» из ангара и добралась до Луны на попутном рабочем корабле.
       Филатов был уже на «Селене».
; Алекс, - после обычных приветственных слов спросила я, - ты помнишь, как очутился на «Стриже»?
; Помню. Я отработал два года в Солнечной системе, прибыл на «Голубую планету» и зашел в кадры.
; К Маршану?
; Да. Я спросил, куда отправляются ближайшие корабли дальних направлений. И он сразу сказал, что «Стриж» готовится в полет к Альфе Водолея. И добавил, что на нем есть вакансия техника. Поэтому я отказался от отпуска, ведь подобный шанс может больше никогда не представиться. Ну, а потом я пошел к начальнику и уговорил его. Не без труда.
; Это значит такое вот совпадение? - поиронизировала я.
; Не думаю. Даже уверен. В нашей судьбе все определено. И не нами, - спокойно ответил Филатов, словно речь шла о чем-то общеизвестном и привычном.
; Ты все о своих мистических силах?
; О них. А другого объяснения не существует.
       Тут я впервые испытала странное чувство: простота, ясность и предсказуемость нашего мира, уверенность в собственных силах, с самого детства сопровождавшие меня, зашатались, как фундамент дома во время землятрясения. 
       Нас представили командиру экспедиции Джону Сименсу, тертому звездолетчику, я знала его на протяжении всей своей карьеры. Вот уж кто никогда ни в чем не сомневался. Уверенность сквозила в каждом его жесте. Сименс был энергичным шумным человеком, с совершенно голым черепом, на котором из растительности присутствовали только рыжие усы и брови. Нетрудно предположить, что на голове Джона когда-то росли волосы такого же цвета, даже его глаза были с рыжинкой.
       Некоторые считают, что этот цвет волос в наибольшей степени свойственен подданным Его Величества. Не знаю, насколько это верно, но Сименс был тому полным подтверждением.
      – А-а, вот кто меня работать заставляет! – воскликнул Джон. Его громкий голос гремел на всю Базу. – Только я в отпуск собрался, уже планы строил, как буду отдыхать на Каймановых островах, а тут срочная экспедиция! Ну, Эльза, с тобой не соскучаешься!
       У Джона было два помощника, два флегматика – Марк и Дэвид. Они были на удивление похожи – не внешне: первый был кареглазым, с темными вьющимися волосами, второй имел серые глаза и прямые светлые, тщательно зализанные волосы – похожи характером и поведением. Они никогда не перечили начальнику, никогда не проявляли инициативы, все приказы безропотно выполняли. Словом, это были идеальные подчиненные, настоящая находка для руководителя. Похоже, Сименс специально таких подобрал.
       С нами летели еще сорок рабочих-геологов. В состав экипажа также входили врач и кок. Звездолет был под завязку набит всевозможной геологической техникой.
       Теперь во время полета в рулевой рубке у пульта дежурили по два человека: я с Марком, Алекс с Дэвидом. Джон осуществлял общее руководство и держал связь с Центром. А рабочие располагались в отдельном отсеке, с ними мы виделись только в бытовом отсеке во время приема пищи.
       Несмотря на приличные размеры, «Аллигатор» мягко снялся с платформы «Селены» и почти не производя шума, устремился в пространство. А через тридцать часов мы были уже за пределами Солнечной системы. Вот что такое двигатель на констанции!
    
       Недавнее пребывание на Земле оставило в моей душе гнетущее впечатление. Находясь в тяжелых раздумьях, я взяла с собой нашумевший роман Вернера Шварценбека «Вырождение» и хрестоматийный трактат Освальда Шпенглера «Закат Европы». В библиотеке Цента этих книг не оказалось, пришлось записаться в городскую библиотеку.
       Обе книги еще сильнее разбередили меня. Поскольку больше всего я проводила время с Марком, то с ним и стала делиться впечатлениями. Увы, напарник оказался весьма далек от темы, а мой интерес к столь «не женским» по его определению проблемам, вызвал у Марка откровенное изумление.
       – Джон, а ты как считаешь, – обратилась я к вошедшему в рубку боссу, – человечеству конец? Пора переселяться на другую планету?
       – Наша Эльза явно заработалась! – усмехнулся Сименс.
       – Ничего не заработалась. Ты читал эту книгу? – я показала ему «Вырождение».
       – Это у тебя только время на книжки остается, а мне не до отдыха.
       – Джон, при чем здесь отдых? Речь идет о серьезных проблемах всего человечества.
       – Да перестань! – со смехом отмахнулся командир.
       Алекс был единственный, кто полностью согласился с моими страхами. В те короткие минуты во время пересменок, что мы могли обмолвиться парой слов, он рассказал, что в России происходит то же самое. Разве что с некоторым отставанием, вызванным политическими пертурбациями конца прошлого и начала нынешнего веков.


15. Сенсационная находка

       «Аллигатор» на всех парах мчался к Альфе Водолея. По пути попадались планеты, которых мы не видели в свой прошлый полет. Но исследовать их на сей раз не было нашей задачей. Поэтому звездолет без задержек двигался к намеченной цели, в рекордное время преодолев Млечный путь.
       Это обстоятельство сильно расстроило Алекса. Он готов был дежурить у смотрового окна неотлучно, только бы обнаружить свой Солярис. Однако Джон такой демократии, какую я позволяла на «Стриже», не допускал. На старом астронавте это сказалось самым наихудшим образом, он постоянно пребывал в мрачном расположении духа и почти не разговаривал.
       Словом, никаких приключений на этот раз не было. И причиной тому, безусловно, был командир Сименс. В отличие от меня, он не страдал излишним любопытством и выполнял поставленную руководством задачу с безупречностью робота, не позволяя подчиненным никаких вольностей.
       Но однажды, когда я только заступила на дежурство, в смотровом окне что-то ярко блеснуло серебром. Я тут же увеличила изображение неизвестного предмета на экране монитора. Это оказалась капсула явно искусственного происхождения. При ближайшем рассмотрении на ней  можно было прочитать выполненную красной краской надпись «СССР».
       Я сообщила новость командиру.
       - Хм, что это может быть? – словно самого себя спросил Джон, удивленно уставившись в монитор.
       - Понятия не имею. Наверное, нам следует забрать эту штуку на борт.
       - Рискуем, конечно, но самому любопытно.
       Он распорядился открыть запасной шлюз и установить в нем мощный гравитатор. Через полчаса «Аллигатор», в полном соответствии со своим названием, заглотил капсулу.
       Джон приказал двум технарям – Алексу и Дэвиду – облачиться в скафандры, взять с собой дозиметры радиоактивности и прочие приборы для полной санитарной обработки неизвестного предмета и спуститься в запасной шлюз.
       Примерно через час Дэвид сообщил командиру, что предмет исследован, обеззаражен и не представляет опасности.
       - Внесите его в лабораторию, - приказал Сименс.
       Любопытство заставило всех последовать туда же, лишь Марк с неохотой остался за пультом.
       Капсула оказалась небольшой – около метра в длину – и довольно легкой. Она была выполнена из хромированного сплава. По бокам красовались надписи: «СССР». И все. Никаких отверстий, дверок, окошек, пробок, кнопочек – ничего.
       - Черт… что за чертовщина? – пробормотал Джон.
       - Послание из СССР, – неуверенно ответила я.
       - Да брось! Это какие-то шутники балуют. Вот куда добрались! – через несколько секунд командир вдруг, сощурившись, посмотрел на меня и язвительным тоном спросил:
       - Эльза, а это случаем не твоя работа?
       - Нет, Джон, я не обладаю такого рода чувством юмора. Не проще ли вскрыть капсулу?
       - Давайте вскроем. Дэвид и Алекс, вам придется снова одеть скафандры и провести полную санобработку содержимого этой штуковины. А мы с Эльзой уходим.
       Дверь лаборатории плотно закрылась, не было слышно даже шума автогена. Но гораздо быстрее, чем мы ожидали, она распахнулась, и Дэвид сказал, что нам можно войти.   
       - Вот, – сказал он, указав пальцем на вскрытую капсулу, всего лишь послание на одном листе бумаги и больше ничего.
       Мы все разом скучились вокруг листочка. На нем был отпечатан небольшой текст на русском, английском и латинском языках. Джон прочитал вслух:

       «Уважаемые потомки, жители далекого и прекрасного будущего, когда космические корабли будут бороздить просторы Вселенной, как сейчас самолеты земную атмосферу!
       Пишет вам бывший профессор математики Московского государственного университета, а ныне заключенный лагеря на далекой Колыме, Вячеслав Карлович Шмидт. Здесь, в ужасных условиях лагеря мне удалось завершить труд всей своей жизни и доказать математически существование некоего необычайного вещества – я назвал его констанций – которое позволяет человечеству овладеть невероятным источником энергии, а космическим кораблям, в возможность которых я искренне верю, покорять бескрайние просторы космоса.
       Здесь среди заключенных мне посчастливилось познакомиться с великим человеком – Сергеем Павловичем Королевым. Мы много разговаривали с ним о космонавтике, которую он считает целью своей жизни. И, если судьба будет к нему благосклонна, и он сможет выбраться из этого ада, я уверен, он добьется очень многого. Мне же, чувствую, недолго осталось – возраст, да и болезни делают свое черное дело.
       Я передаю все свои расчеты Сергею Павловичу и надеюсь, он сможет донести их до нужных инстанций, а констанций будет обнаружен в природе. Он непременно должен быть!
       Счастья вам, дорогие потомки!
       Искренне ваш, В.К. Шмидт, лагерь Мальдяк, 31 декабря 1939 года». 

       - Подделка! – без тени сомнения в голосе заявил Джон. – Но как она залетела так далеко? Эльза, мне все же кажется, кроме тебя, этого не мог сделать никто.
       - Напрасно ты так уверен. В Академии нас учили, что при Королеве космонавтика переживала самый настоящий Ренессанс. Поэтому, почему бы не предположить, что капсулу тогда же и запустили?
       - Помню про Королева, правда смутно. Мне даже на экзамене билет о нем достался. Но чтобы академик, каким бы великим ни был, смог забросить капсулу за пределы Млечного Пути в шестидесятые-то годы прошлого века, поверить в такое, ну извини!
       - А тебе не кажется, что капсулу следует подвергнуть анализу? – спросила я.
       - Ради Бога, меня этот сувенир больше не интересует, – заключил Сименс.
       Он и Дэвид покинули лабораторию, а мы с Алексом немного задержались.
       - Ты все еще сомневаешься, что нас ведут по жизни потусторонние силы? – неожиданно спросил Филатов.
       - О чем это ты?
       - Не странно ли, что за какой-то год ты обнаружила в необъятном космосе констанций, нашла затерянный много лет назад звездолет, а теперь еще и эту капсулу с таким посланием? Это вообще согласуется с теорией вероятности, как ты думаешь?
       - Вряд ли… Наверное, я такая удачливая…
       - Допускаю, что ты в любимчиках у тех сил, но скорее всего они просто ведут тебя к только им известной цели.
       Я растерялась и не знала, что ответить. Алекс же продолжил свой монолог, его голос вдруг приобрел уверенную твердость. Мне даже почудилось, что передо мной не коллега, а некий ментор-чревовещатель.
       - Мы ведь, как учит религия, сотворены отнюдь не материальными силами, – продолжал Филатов. – Почему же, как считает большинство, они участвовали лишь в акте творения? Что им мешает и дальше участвовать в нашей жизни, осуществляя свои цели нашими руками? Люди признают, что верят в Бога. Но Он ведь не от нашего мира. И если Он всемогущ, как опять же учит церковь, то как можно быть уверенным в том, что сам определяешь свою судьбу и никто в нее более не вмешивается, не считая людей? Как совмещать веру в Бога с не меньшей верой, точнее самоуверенностью, в себя?
       Я знал одного бизнесмена, который всегда был убежден, что непременно станет миллионером. И поначалу дела его шли в гору. Уверенность его в успехе возрастала. Пока однажды он не поехал на модный горнолыжный курорт в Альпы, где разбился. Так, в возрасте тридцати шести лет он стал пожизненным инвалидом, прикованным к постели.
       Алекс хотел что-то еще добавить, но вмешался командир, напомнив,  что мое дежурство еще не закончено.


16. Солярис

       Прошло еще полтора месяца полета. Наконец, мы вошли в систему Альфы Водолея.  До Робина-2, цели нашей экспедиции, оставалась неделя пути в земном времени. И вот однажды в смотровом окне возникла планета, вращающаяся сразу вокруг двух солнц – красного и голубого.
       Алекс тут же ожил и торчал в рулевой рубке, пребывая в чрезвычайном возбуждении, хотя у пульта дежурили мы с Марком.
       – Это Солярис, печенкой чувствую, – шепнул он мне на ухо. – Давай подлетим поближе.
       На календаре значилось 30 июля земного времени. «Его число», – подумала я и, никого не поставив в известность, двинула звездолет к планете.
       Когда незнакомая планета заняла все смотровое окно, а корабль прошел верхние слои атмосферы. я остановила двигатель, поразившись завораживающим зрелищем.
       Подернутый фиолетовой дымкой колышущийся океан отдавал ртутным блеском, но под лучами красного солнца временами приобретал кровавый оттенок. Он непрерывно двигался, но непонятно куда и как – то ли закипал, то ли плавился, то ли стекал в какую-то чудовищной величины воронку.
       – Это та самая планета? Мы прилетели? – спросил Марк.
       – Сейчас разберемся, – соврала я. Как-то незаметно для самой себя я заняла сторону Филатова.
       – Но куда же приземляться? – продолжал Марк. – Какая-то вулканическая лава и больше ничего…
       – Должны быть острова, – вставил Алекс.
       Марк сообщил новость командиру.
       Войдя в рулевую рубку, Джон удивленно уставился в окно.
       – И это ваша планета? Как же мы будем добывать констанций, нырять в этот сироп?      
        Я растерялась и молчала.
       – Но в вашем отчете планета должна выглядеть не так. Вы проверяли показания спектрометра?
       – Еще нет.
       – Так в чем проблема?
       Как и следовало ожидать, спектрометр молчал. 
       – В чем дело, Эльза? – начальник был раздражен. – Ты случаем не заболела?
       – Эта планета сама нас притянула, – продолжала я врать.
       – Что за детский сад! Включите наружный антигравитатор!
       – Он поврежден, – Алекс, наконец, пришел мне на помощь.
       – Поврежден? А ты ведь технарь? – обратился Джон к Филатову. – Так займись. Можно, конечно, попросить Дэвида, но раз ты уже здесь, действуй!
       Алекс принялся разбирать прибор и вскоре сообщил командиру, что на исправление антигравитатора уйдет час времени.
       – Доложишь, как наладишь, – сказал Джон и вышел из рубки.
       Старик незаметно подмигнул мне своим голубым глазом. Я поняла его и еще больше приблизила звездолет к планете-океану. Мы прошли еще несколько слоев атмосферы, теперь можно было разглядеть даже волны. Их хребты перекатывались, поднимаясь и опускаясь так медленно, словно застывали на ходу.

17. Конфликт

       План Алекса стал ясен – разобрав антигравитатор, он и не собирался его налаживать, а направился в кормовой отсек, где хранились скафандры. Я сказала Марку, что приду через минуту, и вышла вслед.
       – Ты серьезно собрался высадиться? – с ужасом спросила я.
       – Да, Эльза, для этого я здесь и очутился.
       – Но это же безумие.
       – А как же твой отец? «Только люди, идущие на риск, творят историю!»
       У него еще хватило духа острить.
       – Надо отличать риск от безрассудства. Александр Македонский под боевые колесницы персов не бросался. И Гагарин в открытый космос не выходил. Это самоубийство, Алекс.
       – Не факт. Да я и не уверен, что живу. Больше похоже на то, что давно умер.
       Он открыл бокс возле шлюзовой камеры, достал скафандр и принялся  торопливо надевать его. Но в этот момент, в коридоре сверкнула лысина Джона. Профессиональное чутье командира словно почувствовало неладное.    
       – Что это значит? – заревел он. – Ты куда собрался?
       – Джон, я должен остаться на этой планете, – спокойно и твердо ответил Алекс.
       – Что ты несешь, старый, совсем сбрендил!
       – Я в порядке, но эта планета – конечная цель моего путешествия и вообще всей жизни.
       – Офонарел что ли! Цель у нас общая и отвечаю за ее успех я. И за твою жизнь тоже, между прочим. Снимай скафандр и возвращайся на место! Когда вернемся на Базу, я поставлю вопрос о твоем дальнейшем пребывании в космосе. 
      – Послушай, Джон, эта планета – Солярис – сама нашла «Аллигатор» и притянула к себе. Потому что ей нужен я. У меня есть основания так думать. И это гораздо серьезнее, чем твои должностные инструкции. Это Высшие силы, перед которыми мы – ничто.
      – Что ты несешь, старый черт! Совсем свихнулся?! Тебе больше нечего делать в космосе! И я сегодня же сообщу об этом на Базу. Ты больше не астронавт! Остаток полета проведешь в заключении. 
      – Нет, Джон, на Базу я больше не вернусь.
      – Даже так?! Ладно, – командир достал тревожную кнопку. Через мгновение рядом выросли два человека из числа рабочих с нашивками «Аллигатор» на комбинезонах.
      – Закройте этого старика в пустую камеру в хвостовом отсеке, – распорядился Джон. – Туда, где раньше хранились использованные кислородные баллоны. Ключ принесете мне.   
       Во время этой сцены я молчала, не зная, что делать.
       – Эльза, я что-то не пойму, ты с ним заодно что ли? – спросил начальник и подозрительно прищурил свои рыжие глаза.
; Нет, что ты. Но... происходит что-то непредвиденное.
; Что за чушь! Это с тобой что-то происходит. Да ты книжек начиталась! Не забывай, чья ты дочь!
; Я об этом всегда помню.
       – Ладно, возвращайся в рубку. А вместо Филатова придется дежурить мне самому. Его выпускать опасно.
       Вернувшись, я застала в рубке Дэвида, пытавшегося наладить наружный антигравитатор. А Марк сообщил, что шеф только что вызвал меня в свою каюту.
       – Эльза, напишешь рапорт о том, как все было, – сказал Джон, когда я вошла к нему. – Как «Аллигатор» оказался вблизи этой планеты, почему не был включен спектрометр и антигравитатор, и как старик оказался в рубке не в свою смену. Но это потом, а сейчас расскажи мне про этого Филатова, ты же летала с ним.   
       – Расскажу все, что знаю. Но мне что-то сегодня нездоровится, можно я сделаю себе кофе?
       – Конечно, что за вопрос! И мне заодно сделай.
       Я принесла кофе, всыпав в бокал командира двойную дозу снотворного. Скоро он заснул, уронив голову на стол. Я обыскала его и извлекла из правого кармана куртки искомый ключ.
       Быстро проследовав в хвостовой отсек, я отыскала ту камеру, куда заключили Алекса. Он лежал на полу и был болезненно бледен. Я попыталась помочь ему встать, но он вскрикнул и схватился за левый бок.
       – Что с тобой, тебя били? – спросила я.
       – Я сопротивлялся и, кажется, обо что-то ударился, – с трудом выговорил Филатов.
       – У тебя сломано ребро, – сказала я, ощупав его грудную клетку. – Что будем делать?
       – Мне нужно высадиться.
       – В таком состоянии?!
       – Да. Другого шанса не будет.
       Он поднялся, превозмогая боль, а я, понимая, что спорить бесполезно, помогла ему добраться до пассажирского шлюза. Затем проверила его скафандр, надела защитный шлем и открыла внутренний люк, ведущий к наружному.
       На прощание Алекс попытался обнять меня, но боль в боку не позволила. Я положила руки ему на плечи и тут почувствовала, что слезы буквально душат меня.
       Внутренний люк закрылся, разделив нас навсегда. Последним, что я услышала, был скрип наружного люка – старику удалось самому его открыть – и последовавший за ним звук захлопнувшейся крышки – Филатов покинул корабль.
       Я была в ужасно подавленном настроении, но сумела взять себя в руки и, зайдя в каюту Джона, по-прежнему спавшего на столе, положила ключ в тот карман, из которого его извлекла. А затем вернулась в рулевую рубку.
       Провозившись с полчаса, Дэвид, наконец, починил наружный антигравитатор. Мы могли лететь дальше, но куда лететь – это знала только я, Марк и Дэвид без командира элементарно не знали, что делать. И я сполна воспользовалась ситуацией. По меньшей мере, час «Аллигатор» зависал над Солярисом, но чего я хотела дождаться, мне было самой непонятно.
       Наблюдая планету, я как-то автоматически открыла роман Станислава Лема, лежавший на полке слева от пульта, и обратила внимание, что многие предложения подчеркнуты карандашом. В глаза бросилась фраза: «Солярис – гигантский мозг, обогнавший нашу цивилизацию на миллионы лет в своем развитии, это мудрец, олицетворение всеведения».
       Чуть успокоившись, я включила минимальную скорость, и звездолет стал медленно удаляться от планеты. И тут началось нечто невообразимое. Из океана вырос огромный шар, который на глазах превратился в планету очень похожую на нашу Землю. Она оторвалась от Соляриса, словно мыльный пузырь от трубочки, быстро увеличиваясь в размерах. Тут же образовалась еще одна копия Земли. Затем еще и еще. Солярис извергал копии нашей родной планеты, они словно соскакивали с конвейера и разлетались в космическом пространстве. Я сбилась со счета, сколько их образовалось. Конвейер работал безостановочно, это была ни с чем не сравнимая, завораживающая картина. Но беспристрастно любоваться ей не получилось, на меня вдруг напала истерика, слезы буквально душили меня, сотрясая все тело.
       «Алекс, я обязательно разыщу тебя, и мы все вместе станем жить на новой планете», – то ли думала, то ли бредила я.
       Марк отвел меня в каюту и дал успокоительное.
       Когда, спустя несколько часов, я пришла в себя, то первым делом вошла в каюту Филатова (благо, что командир все еще спал) и забрала его дневник. Думаю, его огласка ни к чему.
       Перед тем, как упаковать его в свой чемодан, я как-то машинально открыла его и впервые обнаружила, что на внутренней стороне задней обложки Алекс выписал несколько высказываний, заставивших меня надолго задуматься:
       «Пути избежать того, что предначертано тебе судьбой, не существует. Всё произойдет именно так, как должно произойти. С каждым днём, с каждой ночью будущее неумолимо надвигается на нас, превращаясь в настоящее». Чак Поланик. Невидимки
       «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится». Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита
       Авторы еще двух цитат почему-то не были указаны:
       «Выбрав дорогу, чтобы уйти от судьбы, мы именно там её и встречаем».
       «На все всегда один ответ, страницы книг сколь не листаем, не мы друг друга выбираем, не мы решаем - быть иль нет».

       И тут в моем сознании отчетливо, как только что сказанные, прозвучали слова Алекса о том, что его по жизни вел Солярис, а меня – констанций. Мне даже показалось, что Филатов возник передо мной и произнес эти слова. Это было настолько зримо и ярко, что мозг отказался признать невозможность подобного явления. 
       Некоторое время я искала глазами своего бывшего напарника и даже заглянула во встроенный шкаф и выглянула за дверь каюты – но его нигде не было. И все равно мне кажется, да нет, я просто уверена, – он только что был здесь.
       Оправившись от шока, я задумалась над словами: «Меня ведет по жизни Солярис, а тебя – констанций». К чему это привело Алекса? К тому, что Солярис забрал его к себе. Чтобы размножить Землю вместе с людьми и разбросать по всей Вселенной. А куда приведет меня констанций? И вообще, что это такое? Может, тоже мыслящая субстанция, как и океан Соляриса?
       Люди почему-то уверены, что сознание свойственно только им или на худой случай каким-то инопланетянам, имеющим при любом раскладе вид неких вполне себе материальных живых существ. Но ведь никто не доказал, что это именно так. Если, конечно, не считать неизвестного мировой науке математика из сталинских лагерей, предсказавшего существование констанция.
       Что же ждет меня впереди?.. 
 
18. Апофеоз

       В атмосфере Соляриса дули сильные ветры. Александру с трудом удалось закрыть крышку наружного люка, но в этот момент налетевший порыв бросил его на острый выступ корпуса звездолета. Удар пришелся по сломанному ребру. Астронавт потерял сознание.
       Когда он очнулся, то обнаружил себя лежащим на летнем лугу среди прекрасных малиновых цветов. Цветы показались ему знакомыми. «Где же я их видел? – пытался он вспомнить. – Ах, да, это было в далеком детстве». Ему было лет пять и он жил с родителями на Южном Урале. Тогда с ватагой ребят он спустился с холма за городом, и весь склон был усеян этими цветами. Пожалуй, они были слишком красивы для диких цветов. С тех пор он ни разу их не видел.
       Высоко в небе пел жаворонок, на защитное стекло шлема села крупная бабочка аполлон. Его Александр видел в последний раз там же, в детстве.
       Какое-то время он не мог понять, где находится. Но, приподняв голову и уронив взгляд на скафандр, вспомнил недавние события. Как простился с Эльзой, поссорился с командиром звездолета и сломал ребро. Удивительно, но острой боли он больше не чувствовал. Он снял шлем, расстегнул скафандр и дотронулся до больного места. Сломанное ребро отсутствовало! Тогда он сбросил скафандр, приподнял куртку и майку – ребра не было. Не было и никаких следов операции.
       Ничего не понимая, Александр оторвал взгляд от своей грудной клетки и впереди увидел невероятную панораму, которая заставила его забыть о пропавшем ребре. В ее центре на расстоянии двух-трех километров во всем своем величии вздымалась одиночная лысая гора. От нее невозможно было оторвать глаз. Гора, как и цветы, показалась удивительно знакомой. Александр вспомнил, что тоже видел ее один раз в жизни, там же на Южном Урале в далеком, далеком детстве. В тот воскресный день родители с группой других отдыхающих взяли его в загородную поездку. И когда автобус совершил очередной поворот на горной дороге, впереди, прямо по курсу, возникла эта гора. Она словно магнитом притянула общие взгляды.
       «Вот он, тот самый пуп!» – воскликнул его отец. Остальные заворожено молчали. «Это Лысая гора!» – крикнул кто-то.
       Гора на всю жизнь запала в сердце Александра. Много лет спустя, уже после смерти родителей, он даже предпринял попытку отыскать ее, но так и не нашел. Не помог ни интернет, ни знакомые туристы. Пришлось довольствоваться восхождением на Торатау, что близ Стерлитамака, которая отдаленно напоминала ту гору из детства.
       Сердце Александра наполнило забытое, необыкновенно острое и радостное чувство. Все что многие годы томило и мучило его душу смутными и отрывочными воспоминаниями о прекрасной и потерянной жизни оказалось на Солярисе, здесь и сейчас. Его самая жгучая и невероятная мечта сбылась.
       Ни о чем не думая, он двинулся к горе. Но, не пройдя и двух сотен метров, под живописной ивой на берегу озерца увидел спящую девушку. Она была одета точно так, как Инесса иногда одевалась летом – в красную блузочку и длинную оранжево-желтую цветастую юбку.
       Сердце астронавта учащенно забилось. Он осторожно подошел к спящей, это была Она. Боясь ее разбудить, Александр тихонько присел рядом и тут явственно услышал любимую песню своей молодости. Откуда она доносилась, определить было невозможно, казалось, пел сам воздух:
 
Какую песню спеть тебе, родная?
Спи, ночь в июле только шесть часов
Тебя, когда ты дремлешь, засыпая,
Я словно колыбель качать готов. 

Пусть, милая, тебе спокойно спится,
А я пока долины осмотрю,
Скажу, чтоб вовремя запели птицы,
Задую звезды и зажгу зарю.
Спи, ночь в июле только шесть часов…

Эпилог
8 И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал.
15 И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.
18 И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему.
21 И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию.
22 И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.
Из Книги Бытие, глава 2.