Тёплые летние деревенские вечера чудо как хороши... Соловушки поют в зелёных берёзовых кудрях, крохотные и невидимые, лишь заливистая звонкая их трель выдаёт присутствие божьих птах в придорожном лесочке. А алое закатное зарево никак не может налюбоваться отражением утопающего в розовых водах речки краснощекого вечернего усталого солнца. Мягкий, томный и неспешно-уютный покой обволакивает все уголки деревеньки. Поднимаясь по пологим берегам, вдоль заливных сенокосных лугов, и запутавшись сонным туманом в еловом подросте ближнего леса, он неторопливо плывёт, завораживая густым и сладким дурманом полевых цветов, смешанных с прохладной свежестью июльского летнего вечера.
— Анютка, Анютка! Догоняй! — весело кричат деревенские девчата, проворно отмахиваясь берёзовыми веточками от назойливых комаров, своей отставшей подружке. — А то без тебя всех парней в Сосновке разберём! Одна утром домой пойдёшь!
— Моё от меня не убежит! — задорно ответила им молодая симпатичная девушка, в белом в синий горох платье, поправляя ремешок на босоножке, который никак не хотел держаться в застёжке, то и дело останавливая свою хозяйку,— я вот сейчас сниму туфли и первая босиком на танцы прибегу! Тогда посмотрим, кто из нас один утром домой пойдёт!
И тут же скинув надоевшие за полпути босоножки, Анютка резво вырвалась вперед, увлекая за собой весёлую стайку девчат. Туфли со сломанной застёжкой она так больше до самой Сосновки и не обула.
Анна только что закончила ветеринарные курсы в городе и, вернувшись домой, сильно отличалась от деревенских девушек: где уж им! Таких нарядов Анютка навезла с собой, что самые смелые сельские модницы с завистью смотрели вслед вчерашней студентке, наряженной на городской манер. Работа на ферме ей подвернулась сразу, благо таким специалистам в деревенском колхозе были рады. Мало кто после учебы желал остаться на селе, все норовили приткнуться и обосноваться в городе. Аннушку же тянуло в родные места.
— Девчата, вы бегите в клуб, а я до речки и обратно, — звонко крикнула Анюта подругам, когда весёлая девичья компания с песнями входила в Сосновку, — ноги от пыли ополосну и догоню!
Девушка направилась к реке, неся босоножки в руках и осматриваясь по сторонам. На угоре в берёзках целовалась парочка — черноволосая девушка и высокий статный парень с рыжим кудрявым чубом под кепкой-хулиганкой. На его плече висела гармошка.
От сельского клуба доносились звуки патефона и девичьих визгов. Тёплая северная ночь не спешила укрыть землю своим тёмным пологом, давая с лихвой насладиться белёсыми сумерками и соловьиным свистом.
Анна скорёхонько ополоснула ноги, обула ненавистные босоножки со сломанной застёжкой, кое-как закрепила ремешок обрывком ленточки и пошла в сторону клуба. Рыжеволосый парень на обрыве молча проводил хитрым, заинтересованным взглядом симпатичную незнакомку, всё так же крепко обнимая свою черноволосую подругу и придерживая гармонь.
— А ты чья будешь-то? Городская что ль? — выпуская табачный дым в сторону, с наглой ухмылкой обратился к Анютке рыжий гармонист, которого она видела на берегу, — чего не пляшешь? Али музыка плоха?
Гармонист собирался перекурить с парнями на пятачке под фонарём возле клуба. Но, заметив на скамейке незнакомку в белом в синий горошек платье, которую встретил у реки, решительно и нагло подсел к ней с цигаркой, выказывая свой интерес.
— Из соседней Михайловки я, в городе на курсах училась, — нисколько не смущаясь, выпалила в глаза гармонисту Анна, добавив: — А у меня застёжка на босоножке сломалась, потому и не пляшу! Босиком мне что ль плясать?
— А хоть бы и босиком! — не унимался парень, подначивая девушку, — али смелости не хватит?
И тут же, что есть силы, развернул цветастые меха гармоники, шустро перебирая пальцами по кнопкам. Ошарашенная громкой игрой инструмента, Анюта, как ошпаренная, вскочила со скамейки, скинула туфли и лихо пустилась в пляс, не отрывая глаз от гармониста и думая про себя:
— Смотри, мол, я не из пугливых! И вашим, сосновским девчатам фору в пляске дам!
Анютка так задорно выплясывала, что вскоре к ней присоединились её подруги и местные девушки, выбежавшие из клуба посмотреть, что там за веселье на пятачке.
— Вот так девка! Вот огонь! — восхищенно думал про себя гармонист, выводя резвую, заливистую мелодию. Он смотрел на Аннушку безотрывно, стараясь угадать следующее её движение в пляске, приноравливаясь и подстраивая свою игру под танец девушки. И где-то глубоко, под самым сердцем, тёплой густой негой ныло и поднималось выше, било в виски и захлёстывало Геннадия ещё доселе невиданное, жаркое чувство. И чем быстрее играла гармоника, тем проворнее и смелее резвилась Аннушка, раззадоривая рыжего гармониста и всех сосновских парней!
— Ну, Нюрка, ну ты удивила! Переплясала всё село!— перебивая друг дружку, щебетали Анютины подружки по дороге домой, — а видела, как на тебя Генка-гармонист зыркал, прям искры из глаз летели!?
Вот уже и вышли девчата за околицу, до родной Михайловки оставалось километра четыре по лесной дороге. Начинало светать, туман прятался в частом молодом березняке, комары подутихли, лишь роса блестела на траве мелким сверкающим жемчугом да падала, сбитая, холодными каплями на босые девичьи ноги, уставшие от пляски.
Вдали рвала меха знакомая гармошка, выдавая догоняющих парней из Сосновки во главе с Геннадием.
Так и шли они: весело, с песнями да частушками, переговариваясь да подшучивая, по пути собирая на обочинах полевые цветы. Дорога обернулась лугами да полями, оставив позади чернеющий лес, над которым яркими первыми лучами возвещало о рассвете утреннее проснувшееся солнышко. Вот и первые петухи закричали в Михайловке, залаяли собачонки, почуяв чужаков, разбудивших округу шальной заливистой гармошкой.
— Как хоть звать-то тебя? — прижимая к калитке девушку, загораживая ей путь к дому, спросил гармонист, поправив рыжий чуб под кепкой.
— Анной звать! — улыбнулась девушка, прижимаясь к мокрым от росы штакетинам, под напором сильного молодого тела.
— Ты вот что, Анна, ты пешком не ходи на танцы, я в субботу за тобой на мотоцикле приеду! Выйдешь?
Анна подняла на Геннадия большие синие глаза, строго взглянула, без боязни и смущения, и, утвердительно ответив:
— Выйду! — перемахнула ловко через заборчик, освободившись от нахрапистых объятий кавалера.
... И до первых снегов ездил к ней Геннадий из Сосновки, не унимаясь, как шальной — шагу ступить Аннушке не давал. Пока, наконец, в один из солнечных морозных ноябрьских денёчков не вызвал он её с фермы, неожиданно приехав:
— Я к вам в колхоз перевожусь, мезанизатором! — выпалил Гена, радостно обнимая Анюту. И в чём она была: в фуфаечке, в шалёшке, — повалил её играючи в снег, зацеловал и добавил:
— Через неделю сватом к тебе приду, пойдёшь?
Синие глаза Аннушки засветились каким-то немыслимым тайным светом, и вмиг заблестели, скатываясь по румяным щекам слёзы радости, которые и без слов всё сами сказали...
И впереди их ждала долгая-долгая жизнь...
Но об этом в следующий раз!
Продолжение следует...