- А командиры тоже хороши. Сами из леса атаковали, а что немец тем же макаром к нам может сунуться, даже не подумали.
- Зря ты, Колька, так!
- А чего зря? Ты вот скажи, чего зря? Ракета - вперёд, выполняй приказ. Приказ не выполнил, но людей положил – подкрепление подбросят. Люди целы – иди под трибунал. А трибунал у нас, известно, чем кончается… Нет, Лёха, Христосы повывелись у нас…и не без помощи твоих трибуналов, между прочим. Так что им, оставшимся, думать: нет солдата – нет проблемы…
- Всё равно, Колька, зря ты так – всех под одну гребёнку…
- Те, которые ещё остались, Лёха, скоро кончатся. Потому как совесть у них есть – сами с нами под пули лезут. А к офицеру в бою смерть первой приходит.
- Издалека танкистам стрелять надо было, - рассуждали с другого краю, - не подходим близко, немцы и смолкли, лишь бы подпустить поближе… пушку вон как берегли, пулемётами обходились…
- Да ещё с тылу для гарантии шороху навели…
Я лежал на спине, глядя вверх, туда, где над нами, на самой верхотуре колокольни засел пулемётный расчёт. Загоняя в церковь, немцы доходчиво объяснили, что чуть что, и пулемётчик сразу же бросит к нам вниз пару гранат. Так что разговоры шли вполголоса и вялые. А что кричать: все лежат в одной куче – так теплее. Все же мокрые, многие поранены. Я, как оказалось, был контужен при взрыве танка. Голова всё ещё гудела, к горлу волнами подкатывала тошнота, но пустому желудку нечем было ответить на её страстные призывы. А сверху, со свода, на меня смотрели Бог и ангелы. Смотрели внимательно и строго. Величественно взирая на меня, мои измученные душу и тело, мою жизнь, мою боль. А я… я не мог найти в них ничего, что бы утешило мои страдания, и лежал под их взглядами бессильный и беспомощный, содрогаясь позывами рвоты, и не было сил попросить воды. Тошнило. Глаза, налитые усталостью, закрывались, закрывались и незаметно закрылись.
Я очнулся. Все вокруг спали, голова ещё кружилась. Хотелось пить. Попытался встать, но не смог.
- Ребята, дайте воды…
- Где б её взять. Ползи к окну, там снег был… - пробурчал кто-то, - куда, чудак, в другую сторону!
Снега, напитанного водой, было немного. Жадно прожевав две горсти, выплюнул попавшие в рот вместе с ним штукатурку. Сидя перед забранным старинной кованой решёткой окном с выбитой рамой, я, качаясь от слабости, смотрел на улицу. Происходящее там мне было совсем неинтересно, но и сил вернуться назад, в тёплую кучу, не было. Я сидел и смотрел в окно.
Странно, но именно те минуты я помню отчётливо… Отсюда, с холодного каменного пола, через окно видно было только двигающиеся туда-сюда солдатские каски. Потом проехал грузовик. Там тихо, спокойно, размеренно текла жизнь, словно это не русское село, у которого линия фронта проходит по околице, а заспанный городишко в самой что ни на есть серёдке Германии. Деловитая речь, команды и никакой суеты… От холодной влаги начало знобить, ветер неприятно холодил мокрую одежду. Осторожно, стараясь не будить никого, а то - чего доброго - выпихнут назад, не разбирая сквозь сон, полез ближе к середине. Удалось устроиться, получив лишь раз локтём по пояснице. Прижался к ближнему, и пропал в забытьи. А с потолка на меня смотрели скорбящие ангелы… И я спокойно уснул.
Мы шли уже несколько часов. Иной раз приходилось уходить с дороги, залезая по колено в снег на обочине, пропуская грузовики, идущие то навстречу, то обгоняющие нас. В тех, что двигались в одну сторону с нами, виднелись через неплотный задний тент немецкие солдаты, перемотанные бинтами. Мы не смотрели на них, они смотрели на нас. Потом снова шли, шли, шли, обирая снег с обочин при встрече с очередными грузовиками. Уже по темноте вошли в большую деревню. Нас завернули к колхозным складам, огороженным колючей проволокой, у которых нас снова пересчитали и загнали внутрь. Хорошо, что, подходя, я догадался напихать полный рот снега. Ни прийти в себя, ни оправится нам не дали.
Ночь, проведённая в этом сарае, не отложилась в моей памяти, как и многие другие ночи в других сараях, храмах, просто под звёздами или дождём, вперемешку с другими людьми. Другими… выжил ли хоть кто-то из наших в этой мясорубке? Петька Евсеев… Жив ли он ещё? Едва ли. Кто мог уцелеть и вырваться, когда немцы ударили нам в лоб из села и одновременно, с нашей же исходной, откуда мы пошли в эту последнюю атаку. Туда они втихаря подошли из села лесом, и, смяв тылы, ударили в спину. Вася Рядников тоже пропал. Не видно и никого из нашей теплушки, в которой когда-то, очень давно, мы ехали на фронт, исполненные веры, что будем гнать врага. Но вот теперь, через четверо суток, он сам гнал нас. Гнал куда-то вслед уходящему солнцу…
Продолжение: http://proza.ru/2018/12/15/806