Ув. читатели, я не умею (92 года) ставить снимки. Они по эл.адресу:
https://club.berkovich-zametki.com/?p=69033
Если кто-то удачно поставит их здесь - моя признательность.
Автор.
Моей жене.
1.
Первая моя основательная любовь была такой нелепой, что и вспоминать её даже противно. И кончилась, слава богу, ничем. Потеряны, однако, полтора года учёбы на философском факультете Киевского университета, откуда меня с большой помпой выперли. И тоже слава богу. При большом стечении народа — в актовом зале, так что есть о чём вспомнить. Она, Валя Алонова, подавала документы на этот философский — так что я забрал свои с географического, куда собирался поступать. Так как противно — буду совсем краток.
Питала ли она к кому-то какие-то чувства? Не думаю. Ко мне, во всяком случае, нет. Но пригласила однажды — для прикидки — придти к ней, показаться родителям. Дала адрес. Был удостоен.
Дом, саму улицу на Печерске, верхнем, аристократическом районе Киева, нашёл не сразу. Когда всё же нашёл, представить не мог, что это вот её дом — почти впритык справа от огромного здания ЦК компартии Украины (теперь вместилище президента незалежной)...
При входе в заветный дом профессионально востроглазый человек не спросил даже кто я: был предупреждён и оценил сразу. В его беглой ухмылке отразился я весь — в потёртой курточке из несносимой ткани и стоптанных ботинках. В квартире с тяжёлыми гардинами на окнах меня встретила сановитая немолодая дама — то ли мамаша Вали, то ли бабушка. И тоже, похоже, оценила сразу. Валя была в глубине комнаты — кажется, у рояля. Молчала. Я был в ошеломлении. Разговор застрял на первых же фразах. Кто мои родители? Папа — слесарь завода имени Артёма. Сообщение было вопринято холодно и спокойно. Я понял, что пора уходить. Так и сделал.
На лекциях мне всегда казалось, что я был под прицелом её глаз. Хотя она вряд ли на меня обращала внимание. Но я всячески петушился — демонстрировал интеллект. «Случайность – лишь непознанная закономерность».» Выглядело бы неглупо, если бы я не прокомментировал процитированную деканом мысль основоположника марксизма: «История носила бы очень мистический характер, если бы случайности не играли никакой роли. Эти случайности входят, конечно, и сами составной частью в общий ход развития, уравновешиваясь другими случайностями».
Что и было предъявлено в списке других моих прегрешений при исключении в 1950 г. из университета. Многое было предъявлено — вплоть до самонадеянной да и откровенно глупой фразы в школьном сочинении трёхлетней давности: «Мёртвые сраму не имут, но смердят страшно».
«Очернение подвига нашего народа» - имелось в виду «Слово о полке Игореве»…
2.
Зависть сильно руководила мной в моей убогой юности. Зависть была не чёрной, а белой. Своему приятелю Володе Заморскому, рослому красивому парню, я не желал зла – просто, хотел быть таким, как он. По скромности, он не делился со мной своими успехами у девушек, но я понимал, что успехи были, а у меня их не было. Володя поступил в Киевский институт физкультуры, довольно скоро стал мастером спорта в академической гребле – и я возжелал того же.
К плаванию по природе я был не слишком пригоден. Университетский тренер Алексей Наумович Бесклубов советовал мне заняться борьбой или штангой. Но тяжёлая атлетика меня инстинктивно отвращала. Лёгкая атлетика тоже не годилась: ростом не вышел; для успехов в гимнастике (да и к плаванию) уже упустил годы...
После первого курса в университете подал документы в ВШТ, Высшую Школу тренеров, при инфизкульте; как-то смог всучить копию школьного Аттестата (об университете не заикался) – и был принят. И гонял весь год из университетского здания у Шевченковского парка по Красноармейской до Физкультурной улицы – километра полтора. Выматывался страшно, но был горд собой.
Когда «с позором», как полуофициально утверждалось, меня выставили из университета; Школа тренеров стала моим единственным прибежищем.
Куда бы я без неё делся.
Там я усердно специализировался в плавании, но привлёк внимание не столько успехами, сколько сломом незыблемой традиции. При плавании брассом голова для вдоха поднимается при гребке – разведении рук. Но в этот решающий для продвижения момент увеличивалось сопротивление воды. Вот и изобретён был изматывающий баттерфляй с проносом рук по воздуху - декоративный, по сути, практически неприменимый способ.
Я же попробовал делать мгновенный вдох при выведении рук вперёд. И Виктор Викторович Вржесневский, именитый тренер, тренировал меня только так.
Да, я сбросил несколько секунд на двухсотметровке, но этого было мало...
Я был занят собой - время же было ненастное. Солдаты-победители вернулись из европейских столиц с неугодными властям впечатлениями. По радио усиленно прокручивались песни – «не нужен мне берег турецкий, чужая земля не нужна», «хороша страна Болгария, а Россия лучше всех» т.п. Но кинозрители предпочитали «заграничную жизнь» - «трофейные фильмы», на худой конец итальянский неореализм. «Трофейные», по преимуществу американские фильмы, приносили существенную для властей кассовую выручку; отказаться от этого было трудно. Патриотизм подогревался псевдоисторической патетикой и борьбой с космополитизмом. Вдруг оказалось, что паровоз, электролампочку, радио и многое другое – даже велосипед (правда. деревянный), «самобеглую коляску», «изобрели в России».
Главными космополитами оказались евреи – особенно после недолгой посольской миссии Голды Меир. «Умные люди прислали нам глупую женщину» заметил Сталин – и, к сожалению, был прав...
Еврейская профессура, изгоняемая из престижных вузов, пристраивалась в непрестижных – в частности, в спортивных. Здесь возник даже избыток талантов; Советский Союз готовился впервые выступить на Олимпийских играх в Хельсинки (1952 г.) – и спорту уделялось повышенное внимание. У нас преподавали физиолог Владимир Вениаминович Фролькис (профессор, впоследствии – академик), анатом Александр Борисович Сирота, готовый, кажется, самого меня препарировать – за то, что на занятиях в анатомичке я категорически отказывался препарировать заформалиненную «Машу» (наколка на руке).
Увы, это было сверх моих сил…
3.
Окончил ВШТ, однако, с «красным дипломом»; послан был, однако, после окончания в Херсон, где крытого бассейна не было, а детская водная станция по чьим-то странным соображениям размещалась на абсолютно безлюдной левой стороне Днепра. В плоскодонную барку набивалось десятка два ребятишек; на вёслах я перевозил их через реку. Вёслами управлялся умело, но даже небольшая волна перехлёстывала через низкие борта – и сами дети вычёрпывали воду совком и просто горстями. Почти всякое такое путешествие было опасным. При сильном ветре я лавировал, стараясь не подставляться волне бортом.
Жаловаться было некому. Директор ДСШ Раймонд Людвигович Коссаковский, беспечнейший из смертных, был уверен: раз до сих пор ничего не случилось, не случится и в будущем.
Раймонд, продукт гордого шляхтича и швеи-болгарки, был старше меня лет на пять. Популярнейшая фигура в городе; тренировал прыгунов в воду и отзывался на прозвище Каскад.
По его инициативе мы снимали общую комнату на Забалке, окраине Херсона. Он нуждался в моей опеке, когда бывал в пьяном загуле. Приходилось видеть, как иной раз озабоченно давил головку члена, удивляясь:
- Бабы разные, а триппер всё тот же...
Во всех прочих отношениях был замечательным товарищем.
Вышка для прыжков была у причальной стенки яхт-клуба почти в центре города. Я здесь тренировал ребят постарше – из ЮСШ. Ума не приложу - кому понадобилось тренировать детей ДСШ по другую сторону Днепра, где почти от кромки берега начинались дремучие плавни. На ялике я, в поисках приключений, забрался в какую-то из проток, по берегам сплошь заросшую камышом, осокой, рогозом, нависшими над самой водой ивами; свернул в другую протоку, потом ещё в одну – пока вконец не заплутал. Вокруг только птичий гомон и редкие всплески рыб...
Едва выбрался уже в темноте из этого зелёного ада к речному руслу, и больше таких экспериментов не предпринимал.
Здесь на пустынном берегу меня ждало гораздо более опасное приключение.
В один из дней во время занятий на водной станции стал крутиться какой-то парень лет двадцати пяти – пьяный вдрызг. Вероятно из большого села Чернобаевка, километрах в пяти от реки...
- Ой, жид! – удивился он. - В войну немцы не всех вас повывели?
Я не посмел ввязываться в драку: пьяный был гораздо крупнее меня. И ребятишки мои были в реке: я поминутно пересчитывал их по головам, готовый тут же прыгнуть в воду в случае недостачи.
Он всё крутился вокруг, давал мне советы...
Наконец, куда-то исчез – и я вздохнул свободнее.
Тут-то из воды закричали:
- Тонет! Тонет!
На реке, едва ли не на самой стремнине, молча выныривал, бесполезно взмахивая руками и опять погружаясь, этот пьяница...
У меня потемнело в глазах – и не метафорически, как принято выражаться, но буквально. Я знал, как ведёт себя утопающий – тем более, здоровенный парень вдрызг пьяный. Если я сам бы его заметил, предпочёл бы промолчать и отвернуться – тем более, что и сам он не издавал ни звука. Но уже были свидетели. И мне, спортивному тренеру, грозило бы обвинение: «неоказание помощи, оставление в опасности»...
Барка была, как обычно, общими усилиями - моими и ребятишек, которые были сейчас в воде, вытащена на отмель метрах в двухстах отвсюда.
Я забежал по мелководью на глубину и поплыл в тщетной надежде, что ситуация завершится без меня. Но пьяный держался удивительно стойко, и, едва я коснулся его, тут же влип в меня всем телом, как это всегда бывает. Как-то высвободившись, я поднырнул под него, рассчитывая ухватить его сзади – но он оказался вёртким и буквально облеплял меня и руками, и ногами. Я опять нырнул под него, но, в панике, не на вдохе, а на выдохе, и сам едва вынырнул...
Теперь я старался не приближаясь вплотную, подталкивать его к берегу. Это удавалось. Потом всё-таки смог ухватить его сзади, положить на спину, сомкнутыми под его подбородком руками приподнять из воды его голову. Он судорожно задышал, несколько успокоясь; или, может быть, выбившись из сил...
Тут-то и подплыла барка с десятком ребят постарше, которым удалось столкнуть её на воду...
Выбравшись на берег, я тут же пересчитал по головам своих подопечных. Босой ногой перевернул утопленника на бок – и, испытывая ненависть и отвращение, ногой же выдавил из него воду и рвоту. Потом оставил (не скрою, мне его судьба была безразлична) и заставил себя, по возможности, не проявляя волнения, продолжить тренировку...
Когда, наконец, вернулся к спасённому, его уже не было. Штаны и рубаха, валявшиеся поодаль, тоже исчезли. Оклемался подлец – и убежал...
Важный для меня урок жизни.
4.
С октября всю зиму я вёл акробатику (какое-то её подобие) в полуразрушенном кафедральном соборе "времён Очакова и покоренья Крыма", превращённом в спортивный зал. Рядом тренировались три гимнастки (всегда только они) – долговязая Бантыш, хорошенькая Княгницкая и ослепительная (в моих глазах) Лариса Дирий. Тренировал их директор ЮСШ Михаил Афанасьевич Сотниченко. Фронтовик, уже за сорок, небольшого роста, довольно хлипкий с виду; я никогда не видел, чтобы он что-то демонстрировал на снарядах. Он и без непосредственного показа умел объяснить сложнейшие движения словами и жестами. И мгновенно реагировал при страховке...
Лариса Дирий (позднее в замужестве – Латынина) – обладательница впоследствии 18-ти олимпийских медалей. (Больше только у американского пловца Майкла Фелпса)...
Что и говорить – я был влюблён в Ларису. Я бывал опьянён одним её присутствием – и мне как-то не приходило в голову впитывать тренерскую премудрость. Сотниченко только испуганно ахал, когда мои подопечные исполняли корявые фляки и сальто. Советовал, учитывая мою в этом беграмотность, ограничиться кувырками.
- Целее будем, - говорил он, имея в виду прежде всего себя.
Как-то в его присутствии я сам скрутил с высокой бетонной стенки яхт-клуба неудачное сальто назад — Михаил Афанасьевич буквально взбеленился. Минут двадцать всё выговаривал мне, крутя перед моим носом пальцем, сколько пришлось бы ему, руководителю, отсидеть за решёткой, если бы я в эту стенку врезался головой…
5.
Вечерами заглядывал я в литобъединение при редакции областной газеты. Человек пять – вдвое, даже втрое старше меня, одних и тех же, очень серьёзно обсуждали одно и то же - взаимные «творческие успехи». Помню только, что кто-то писал (написал и даже издал) повесть об армянской девочке (не будучи армянином и, кажется, даже не побывав в Армении)...
Я, возможно, выглядел здесь «подающим надежды». Сочувствовали моему бедственному положению: осенью и зимой мои учебные часы сокращены были до минимума. Один из этой скромной «интеллектуальной когорты» – председатель областного Общества по распространению политических и научных знаний (кажется, так и называлось) Белоконь (имя-отчество не вспомню), узнав, что я учился на философском факультете (о скандальном исключении из университета я, понятно, умолчал) предложил мне проехаться с лекцией по сельским районам – подзаработать.
Ну, ещё бы!..
Лекция казалась тогда актуальнейшей: «Марксизм и вопросы языкознания»!
Почему Сталин обратился к этому вопросу – никому не ведомо. Но работа выглядела и выглядит не более чем нормально мировоззренческой. Даже несколько прогрессивной, как я теперь понимаю. Как и за 20 лет до того, критикуя историка М.Н. Покровского за «антимарксизм и вульгарный социологизм», вождь и в данном случае крыл «марризм» примерно за то же. Ну, взглянем открытыми глазами, – что же тут коварного:
«Язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. Именно поэтому он создан как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык. Ввиду этого служебная роль языка как средства общения людей состоит не в том, чтобы обслуживать один класс в ущерб другим классам, а в том, чтобы одинаково обслуживать все общество, все классы общества. Эти собственно и объясняется, что язык может одинаково обслуживать как старый, умирающий строй, так и новый, подымающийся строй, как старый базис, так и новый, как эксплуататоров, так и эксплуатируемых».
Ну, схематично, ну, поверхностно, ну, суконным языком, полным тавтологий, – но этого-то я тогда и не понимал. Да и незачем было.
Написал подробные тезисы. Выучил текст вождя едва ли не наизусть...
Выехал (не вспомню, каким образом) в северные районы Херсонской области. Помнится, в Воронцовский и Александровский. В первом же селе обратился к какому-то «председателю», предъявил командировочный лист, заметно испугавший его. «Организуем» – пообещал он.
И вот вечером в каком-то сарае (может быть в свинарнике или телятнике, где вся скотина передохла) выступал я перед двумя-тремя десятками перепуганных обтёрханных стариков, баб и покорно молчащих детишек.
Публика стояла передо мной. Табурет был единственный – для докладчика. Чувствуя комок в горле, я кое-как, минут в двадцать, довершил своё выступление.
Командировочный лист был подписан заранее – и я поспешил дальше. Повторилось то же. Мне показалось даже, что и лица передо мной были те же. Выражение на них было уж точно тем же – покорно испуганным...
Я тут же прервал свой поучительный вояж и вернулся пред разгневанные (и тоже испуганные!) очи Председателя Общества по распространению.
– Что же ты со мной делаешь!.. – едва не заламывая руки твердил он.
Я и сам не понимал, что же это со мной произошло.
Много позже прочёл я у Анри Бергсона, что (далее по памяти) природный инстинкт, заложенный уже при рождении, более верный жизненный компас, чем приобретённый интеллект, рассматривающий мир извне, со стороны...
Так вот, я думаю, что совесть – это инстинкт, это – врождённое. Мне было непереносимо СТЫДНО мучить своей образованностью стоявших передо мной и без того измученных людей...
6.
В Москве, спустя годы, мне, беспрописочному бомжу, удавалось быть только «свободным», не состоящим в штате журналистом, фрилансером в газете «Советский спорт». Помню, меня однажды пригласили в странное здание на задах стадиона ГЦОЛИФКа, по всем трём этажам напичканное какими-то лабораториями – судя по оснащению, химическими. Я не понял, по своему тогда невежеству, зачем приглашён; фраза: «Здесь производятся рекорды» показалась мне странной – и весь этот эпизод довольно скоро почти выпал из памяти...
Газетная трепотня не была моим призванием, но обеспечивала скромные гонорары. Как только женился и прописался, стал тренером в бассейне подводного плавания Центрального морского клуба с колодцем для глубоководных погружений и барокамерой (Москва, Тушино, Лодочная ул.). Вот это дело, свою работу, саму профессию я любил. Хлорирование воды было тогда (а, может, по сей день) единственным способом обеззараживания – и после полного рабочего дня я возвращался домой с головной болью. И всё-таки с радостью наутро опять возвращался в бассейн. Эта работа была моим призванием. А ВШТ, Высшая Школа тренеров Киевского ин-та физкультуры – поистине на всю жизнь моя alma mater.
Но спортивным тренером в полном значении этого слова я так и не стал. У меня плавали мастера спорта, но воспитанные не мной. Я обучил плаванию десяток тысяч, довёл до разрядных нормативов тысячу-другую. Мимоходом похвалился даже в «Советском спорте», где подрабатывал очеркишками, что за одно-два занятия обучаю неумеющих.
В редакции вдруг решено было проверить почин: либо поймать на вранье, что всегда интересно читателям, либо заполучить ударника на ниве спортивного просвещения; «ударники» везде и всегда приветствовались.
Я был огорошен. Фотокорр наш тесный бассейн забраковал – потребовал «панораму, широкий угол обзора». Был выбран открытый бассейн «Москва» (на месте нынешнего храма Христа-Спасителя), где я и сам никогда не плавал. Представили мне с дюжину «старичков» не моложе лет тридцати – тогда как я имел в виду (и писал об этом) своих студентов – самый добротный по возрасту, здоровью и нацеленности контингент (норматив вписывался в зачётку).
Что и говорить, я сильно подупал духом – но выхода не было. Решил схалтурить. В плавании главная проблема – дыхание, инстинктивный страх держать голову под водой. Я сам разделся и вошёл в воду, что, вообще-то, было против правил. С воды трудно наблюдать за всей поверхностью водоёма (что необходимо, во всяком случае, при начальном обучении). В крайнем смущении от нацеленного на меня фотообъектива, каждого из своих тоже растерянных новичков я клал на спину, придерживая под затылок – что позволяло начинающему преодолеть страх. Понемногу опускал поддерживавшую руку, приучая к уверенности, что тело человека само по себе обладает плавучестью...
Простую работу ног при плавании на спине и крылышкообразное движение кистей рук по бокам туловища я продемонстрировал с самого начала.
Как-то поплыли. Кроме двух-трёх одолели по 25 метров; один, покрепче, даже все пятьдесят.
Победа, впрочем, выглядела как-то блеклой и не была отмечена наградой. Но и охулкой тоже; как говорится, отлегло от сердца. Но на подлинную тренировку это похоже не было.
В своём тушинском бассейне я завидовал коллеге Лохмоткину. Имя забыл, но помню, как он с верхних трибун прыгал ласточкой в воду, разделённую дорожками. Умудрялся как-то попадать между ними и не разбиться.
С той же безжалостной лихостью тренировал подопечных: с секундомером в руке гонял на полных скоростях. Как-то я сказал ему, что он загонит своих подопечных в инфаркт – он удивился:
- А как иначе выучишь?..
Действительно, он выводил тех немногих, кто не уходил, выдерживал такие нагрузки, до мастерских результатов.
У меня на это нехватало пороха.
На одном из первенств вузов Москвы (я тренировал студентов МХТИ - «менделеевцев») участница вдруг призналась, что пришла с температурой, болит горло.
Но ради команды готова выступить.
Она плавала баттерфляем. С некоторым ущербом для командного зачёта можно было пропустить её заплыв на стометровке. Но – никак в комбинированной эстафете, приносившей максимум очков...
Я посмотрел её горло. Оно было воспаленным. Знакомый мне почтенный музыковед Юрий Николаевич Полев, смолоду страдал сердечной недостаточностью (вскоре почил): в годы армейской службы его, больного тогда ангиной, заставили участвовать в трёхкилометровом марш-броске с выкладкой...
Короче, я отказался от комбинированной эстафеты; замены у меня не было. Патриотично настроенная девушка умоляла позволить ей выступить – не подводить команду. Чтобы себе же отрезать путь к отступлению, я подошёл к судейскому столику и «бестрепетной рукой» вымарал в своей программе злополучную эстафету.
Получил потом выволочку от завкафедрой физкультуры Алексея Постникова – и чувствовал себя виноватым за то, что не подготовил замены. Так оно и было. Хреновым оказался тренером. Лохмоткин в этом качестве был на две головы выше...
7.
Я был почти унижен своей черновой работой инструктора: назначал задание дюжине разрядников на двух центральных дорожках пока был занят главным — обучал новичков элементарному умению держаться на воде для халтурной, по сути, сдачи зачёта...
Иной раз гляделся просто идиотом. Студентка-грузинка в вестибюле бассейна жестом пригласила меня в закоулочек, где вдруг раскрыла передо мной спортивный чемоданчик заполненный не полотенцем, мочалкой, мылом, купальником, но — мандаринами. Надеялась без забот снискать себе зачёт. У меня не нашлось слов. Просто — ни единого. Оставил её в растерянности перед раскрытым чемоданчиком…
Какой-то студент пришёл с маменькой, объяснившей мне, что её сыну нельзя простужаться. Я, не пускаясь в объяснения, просто расписался в зачётке…
Было и рисковое приключение. Две пухленькие, на мой глаз одинаковые, метра в полтора с небольшим студентки-монголки, вошедшие по лесенке в воду в мелководной части бассейна вдруг разом стали тонуть. Глубина здесь не более полутора метров. Но их перевернуло в воде едва ли не кверху попами — они могли вмиг нахлебаться и задохнуться. Я вскочил в воду как был — в одежде и тапочках и перевернул их. Поставил ногами на дно…
Девушки, бесспорно, предварительно мылись в душевой — были чистоплотными, вполне цивилизованными. Прилично говорили по-русски. Но — никогда не входили в воду; не представляли, что сами они (да ещё при своей комплекции) легче воды. С таким казусом я встретился впервые…
Бассейн ЦМК был по тем временам уникальным. Ванна заурядная — 25-тиметровая. Но была и ещё одна — для тренировки военных водолазов. Был, как упоминалось, 16-тиметровый колодец для глубоководных погружений, а при нём барокамера — для тех, кого с этой, не такой, вроде бы, значительной глубины поднимали в бессознательном состоянии…
Я, несмотря на опасливые предупреждения нашего ветерана Витаминыча (Вениамина Гавриловича), сходу без аппарата донырнул до дна, вынырнул, продышался и опять нырнул… Т.е. проявил кое-какие задатки подводного пловца. И решил, что здесь есть шанс…
Ласты ещё были в новинку; моноласт ещё не придумали. Мне нравилось проныривать без какого либо снаряжения на одной задержке дыхания; получалось — 50 метров, в ластах — 75 (три бассейна с поворотами), даже, помнится, больше. И скорость была приличной. Но, конечно, далеко от мастерской.
Заметил я удивительную особенность. После проныривания, особенно скоростного, чувствовалось не столько утомление, сколько приятная эйфория, какая-то освежённость в мозгах. Регулярность этого явления была очевидна. Я допустил (и, как показало последующее, не ошибся), что при относительно длительной задержке дыхания, кислородном голодании, сосуды мозга расширяются, пропуская (восстанавливая баланс) больше обеднённой крови...
Я написал страничку с этим умозаключением и послал в журнал «Здоровье». Оттуда пришло предложение стать постоянным автором журнала…
«Красивые самолёты лучше летают». Мысль универсальная, пригодная и в физической культуре. Сам я начинал заниматься физическими упражнениями, если вспомните, не для здоровья — об этом ещё не задумывался, но - чтобы распрямить спину, развернуть плечи, оформить мышцы шеи, чтобы походка стала упругой и уверенной.
Не сразу, но удалось. Здоровье же укрепилось само собой.
Вот и рост тот же, что и всегда. Это очень важный, а в глубокой старости (уже под мои девяносто) весьма наглядный показатель. С годами рост снижается - за счёт уплощения межпозвоночных дисков.
Словом, формулу насчёт самолётов положил я тогда в основание комплекса упражнений для журнала. ВСЕ ХОТЯТ БЫТЬ КРАСИВЫМИ - название вышедшей впоследствии моей книжки. (Это не самореклама: книжка весьма посредственная).
В 60-70-е годы мои физические упражнения и рекомендации из месяца в месяц публиковались во всесоюзном журнале «Здоровье». Они и сейчас почему-то возникают в интернете. Рекомендации, как и упражнения, умеренно полезные, но обидно «кастрированные» редакторами журнала, тогда рекордного в мире по тиражам. Я обижался и спорил; Людмила Кафанова, мой редактор, благодушно возражала:
- Когда пишете о здоровье, не рассчитывайте на умных читателей. Половина – идиоты и половина из последних – больные. Вы со своими лихими советами повысите в стране процент смертности».
Её правоту я оценил позднее…
8.
АКМЕОЛОГИЯ — так я назвал собственную оригинальную систему оздоровления. Акмэ (др.-греч.) - зенит жизни, время расцвета физических, умственных, творческих потенций человека. Акмэ совпадает с пиком сексуальной активности, взаимосвязь здесь очевидна. Половые гормоны, возобновляемые в организме естественным путём — важнейший фактор здоровья и долголетия…
Любой организм рождается для того, чтобы продлить существование вида – произвести потомство. Все жизненные функции – дыхание, еда, отстаивание территории т.п. – служат, в сущности, лишь этой цели. Особь, потерявшая способность к размножению, как бы отбраковывается самой Природой.
Человек едва ли не самое долгоживущее существо на Земле. Мужская репродуктивная функция, вероятно, рекордная по продолжительности. Конечно, далеко не всякий даже сотый или тысячный половой акт приводит к деторождению. Но за этим Природа уже не может уследить. Пока нам удается водить за нос Природу, и ОНА верит, что мы еще на что-то годны, в нас поддерживается жизнь.
Избирательность в сексе - важнейший фактор духовного развития, предрешающий формирование эстетики, чувства красоты, а значит, и этических норм, вообще — культуры; тогда как «пространство в человеке, заполненное другими людьми» (по чьему-то меткому определению), общечеловеческое в индивидуальном, мы с полным правом назовем душой.
«Опоясания Адама и Евы смоковными листьями» (Пятикнижие, Бытие) - первая примета подлинной сексуальной революции, вторгшейся в саму физиологию человека. Его сексуальность определяется не только гормональной зависимостью, как во всём животном мире, но и социокультурными факторами. Чем более развита психика, тем сильнее гормональная сторона сексуальности сплетается с эмоциональной. И потребность нормального полового влечения человека возрастает по мере его интеллектуального развития.
Свободное развитие психики предопределяет таким образом через сексуальность здоровье и долголетие.
Возникает естественный вопрос: зенит жизни это точка, вершина, пик, с которого неизбежен спуск, или — перед нами простирается всё тот же простор возможностей?
Мой жизненный старт был крайне низким, первые 30 лет я провёл как бы на дне жизни: голод, трущобы, многолетнее бомжество...
Так что выход был единственный - наверх.
Первый мой брак — по взаимной любви — оказался всё-таки лишь ступенькой на этом пути. В штат не брали (беспрописочный); гонорары были грошовые. Я попросту не мог содержать семью...
Во втором браке всё было иначе. Жена-студентка сразу же перешла на вечернее отделение, стала работать программистом. Я и сам, наконец, смог вернулся к своей профессии — стал тренером. Бросил курить — потому что рядом с юной чрезвычайно деловитой и целеустремлённой женой не стало поводов для беспокойства. Обеих зарплат хватало на скромную жизнь. Другой мы просто не знали. Дети рождались без проблем да и особых хлопот в заранее обусловленные сроки. Плюс совпадения темпераментов, плюс взаимный природный оптимизм, выручавший в трудных обстоятельствах.
Скажу так: мне чрезвычайно повезло с женой — уже и в том, что выбирал не я, она выбрала меня. В жизни это, быть может, главное.
Между тем Мировая история (о чём я прежде только догадывался) убыстряла свой бег. Привычный всем нам социализм, надо сказать, уже сильно сдал. Он и раньше был не ахти, но была надежда. Кто-то, может быть, держал в памяти хрущёвский бесплатный хлеб с горчицей в студенческих столовых. Хлеб ещё наличествовал, горчица – не знаю, не интересовался, но прилавки продовольственных магазинов всё чаще поражали пустотой - пока на километрах (в общей сложности) блистающих чистотой металлических застеклённых прилавках не замаячила лишь кое-где мороженая рыба хек.
Свидетельствую: хек был.
Супруга, добывая где-то свиные требуху, печёнку и мозги, возвращалась гордая собой. В солидных учреждениях и конторах распределялись пайки: крупа, сахар, масло, иногда сыр, что-то ещё...
В нашем бассейне, где я тренировал студентов Менделеевки (МХТИ), где плавали и мастера спорта, на параллельных дорожках барахтались какие-то пузатые дяди. Мне объясняли - «так надо»: этот – мясник, этот – заведует винным отделом, ещё кто-то – автослесарь… «Незаменимые люди!»
Открылось, однако, и нечто позитивное. Какая-то предприимчивая дама (не вспомню имени-фамилии, ни даже внешности) арендовала какой-то заброшенный спортивный зал (турник, шведская стенка, несколько потёртых матов) — и пригласила меня (известного ей по публикациям в «Здоровье») для тренировок немолодой и неспортивной публики.
Желающих набралось немало. Преимущественно женщины «в критическом возрасте», мужчины - «в полукритическом». Я растерялся. Инициатива деловой дамы, как и моя деятельность, выглядели противоправно. Отсылать всех этих немолодых людей за врачебными справками было немыслимо.
Но и рисковать было опасно. «Не навреди» - принцип Гиппократа был более чем актуален в моём случае.
Пришлось изобретать какие-то оригинальные критерии для отбора — чтобы не браться за безнадёжное исцеление больных, но - и не обидеть доверившихся мне.
Я выстроил проверочный тест, опираясь, думаю, на абсолютные жизненные приоритеты. Первый из них, само собой, – ЗДОРОВЬЕ. Ему бесспорный приоритет. Менее существенное привёл в случайном порядке. Последовательность определял каждый в очередности, важной для него самого без оглядки на какие бы то ни было мнения.
Для кого-то СЕМЕЙНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА более важны, чем МАТЕРИАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, для кого-то – наоборот; кто-то сразу же вслед за здоровьем ставил свою РАБОТУ (УЧЕБУ), кто-то – свое ЖИЛИЩЕ как совокупность места и условий проживания; кто-то задумался, что для него важнее: отношение к нему коллег, друзей, соседей, окружающих в целом, иначе говоря, - СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС, ощущение своего общественного положения, или отношение к себе лиц противоположного пола – СЕКСУАЛЬНЫЙ СТАТУС.
Итого, СЕМЬ факторов, вполне исчерпывающих, как нетрудно убедиться, круг банальных человеческих устремлений. Расположив их колонкой по убывающему для них значению, каждый проставил себе оценку в обычной пятибалльной системе, как в школе:
очень доволен, ни малейших претензий к данному обстоятельству – 5 баллов;
хорошо, грех жаловаться – 4;
так себе, средне, могло бы быть лучше – 3;
плохо – 2; очень плохо, хуже некуда – 1 балл.
Далее несложные арифметические действия: оценка за здоровье умножается на 7, оценку за второй по значимости фактор – на 6, за третий – на 5, за четвертый – на 4, за пятый – на 3, за шестой – на 2; последняя оценка остается как была (помноженная на единицу).
Складываются полученные числа. Нетрудно понять: если набирается сумма, большая 120-ти, человек ощущает себя счастливым, больше ста – ощущает удовлетворенность жизнью, меньше – неудовлетворенность, ниже 70-ти - постылость...
Понятно также, что решающей здесь оказывается оценка собственного здоровья. И тем, чья общая самооценка приближалась к 70-ти, я советовал прежде всего обратиться к врачу. В их же собственных интересах.
И не ошибся: никто из этой категории не обращался ко мне больше. Лекарства были им нужнее, чем упражнения.
Подсчёт, произведенный мной тогда для себя, показал сумму чуть больше ста. Что ж, на этой жизненной ступеньке можно было перевести дыхание. Что я и сделал. Постарался понять, чего же недостает, чтобы почувствовать себя вполне счастливым…
Есть три звездных часа в судьбе каждого человека: выбор профессии, выбор партнёра по жизни, выбор жизненной цели. Без цели жизнь человеческая не только обессмысливается, но и сокращается… Ну, не быть мне уже мастером спорта, - но в том ли счастье?..
Предпримчивая дама платила мне за учебный час вдвое больше, чем институт — не рубль двадцать, но два пятьдесят. Двухчасовые занятия дважды в неделю — рублей 40 в месяц; сама же стригла с занимающихся по рублю за посещение.
Очевидна «прибавочная стоимость» по Марксу-Энгельсу, эта "язва капитализма"; учтём, однако, дама кому-то, конечно, платила за аренду зала да и рисковала гораздо больше, чем я.
Да и сам Маркс, извиняюсь, жил, наплевав на принципы, на «прибавочную стоимость», отнятую Энгельсом у рабочих своей текстильной фабрики…
Убогость оборудования заброшенного зала поневоле упростила содержание занятий. Публика была неспортивная, стыдящаяся порой собственного телосложения. И я, сразу же, ломая стереотипы, преодолевая убогие синдромы (т. н. комплексы), первое же занятие начал с самомассажа. Сам хорошо помню, как неловко чувствовал себя (думаю, не только я) на подобных занятиях ещё в Школе тренеров: многие движения напоминали постыдную мастурбацию.
Поначалу мои не шибко молодые подопечные вообще застыли в растерянности. Поневоле оголились в пределах приличия и принялись повторять вслед за мной растирание спины, проминание мышц живота, икр, голеней, поочерёдно — бицепсов и плечевых трёхглавых мышц…
В зале было прохладно — массаж разогревал тела, расслаблял, создавал комфорт, заставлял забыть первоначальное смущение…
Под конец, когда все оделись, я рассказал о разных типах нормального (!) сложения, о том, как мода на худобу («визитной карточкой десятилетия» была тощая британка Твигги) калечит здоровье миллионов — и о том, что «в нашем возрасте» (я был несколько старше своих подопечных) многие недостатки сложения исправимы.
Лёд был сломан. Я спросил:
- Кто испытывает постоянно или хотя бы периодически боли в спине?
Поднятых рук было достаточно, чтобы я объявил:
- Вот этим и займёмся на первых уроках.
Т.е. - разнообразные висы на шведской стенке для женщин, на перекладине для мужчин, растяжения, упражнения в гибкости…
Я обещал, что эти занятия обеспечат увеличение роста как минимум на два-три сантиметра, некоторым даже больше. Обещание было реальным. Сутуловатость, сплющивание с возрастом межпозвоночных дисков снижает нормальный рост.
К месту было и упоминание мистической «змеи кундалини» - реальной косички спиномозговых нервов, разветвляющихся в промежутках между позвонками. Почти микроскопические расширения этих проёмов высвобождают защемлённые (радикулит...) нервные окончания...
Каждое занятие начиналось обычными разминочными упражнениями, десятиминутным самомассажем; затем объявлялась тема очередного урока. В моей «Акмеологии» - книге, вышедшей позднее массовым тиражом (35 тыс. + два, по меньшей мере, «пиратских» издания), упомянуты десятки оригинальных упражнений.
Помню возникшее однажды недоумение, когда я объявил, что начнём осваивать «гимнастику капилляров мозга». Такие недорогие сенсации («змея кундалини», «гимнастика капилляров»…) всегда кстати возбуждают внимание…
Но — сперва о более простом и понятном.
Важнейшее в плавании — правильное дыхание. В предварительных разминках на суше (в зале «сухого плавания») я применял упражнения, которые назвал «контрарным дыханием». (Теперь, спустя почти полстолетия, просматривая интернет, к своему изумлению увидел, что упражнения, да и сам термин, вошли в обиход без упоминания автора).
Обычно: поднимая руки, расширяя грудную клетку, делаем, естественно, вдох. А если наоборот? На вдохе — захлестнуть себя руками (подобно ямщикам на морозе), на выдохе — развести руки... А если на вдохе — глубоко присесть, на выдохе — выпрямиться? Или - сидя на пятках, на вдохе — наклониться, до касания лбом пола, на выдохе— выпрямиться?..
Я заметил, что такое «неестественное дыхание» полнее проветривает лёгкие, заполняя самые потаённые уголки (где как раз обычно и таится угроза).
Контрарное дыхание завершало все упражнения моих подопечных. Так что и «гимнастика капилляров» перестала им казаться чем-то мистическим.
Кровью транспортируется кислород и проникает по капиллярам к самым отдалённым, глубинным нейронам. При избытке кислорода (усиленном дыхании) капилляры сужаются, при недостатке (задержке дыхания) – расширяются, чтобы пропустить больше крови, обеднённой кислородом, - как-то восстановить нужный баланс.
Паутинные, различимые разве что в микроскоп, сосуды последовательно расширяются и сужаются на всём их огромном протяжении – упражняются. Это подлинная «гимнастика» сосудов мозга, подзарядка энергией. Сонливость как рукой снимает, возбуждается мозговая активность, ощутимо подымается настроение...
Приводится в действие длинная физиологическая цепочка. Вот (упрощённо) её звенья: относительное кислородное голодание – избыток углекислого газа – рефлекторное расширение сосудов – увеличение кровотока при определённом снижении артериального давления (сосуды расширились, более просторны) – компенсация (при смене фазы на интенсивный вдох) с нарастающим избытком кислорода – недостаток углекислого газа – сужение сосудов – уменьшение кровотока при некотором физиологическом повышении давления...
Это далеко не всё. Расширение сосудов, а, значит, и увеличение общего объёма мозга, ведёт к некоторому вытеснению из черепной коробки ликвора, спиномозговой жидкости; сужение же сосудов, уменьшение объёма мозга – к возвращению вытесненного ликвора, участвующего в терморегуляции, а отчасти и в питании тканей мозга. Происходит частичное обновление ликвора и как бы мягкий массаж мозга, также активизирующий его деятельность…
Также, для краткости написанного здесь, представьте упражнения для мышц шеи — фактически для свободной циркуляции крови в сонных артериях, питающих мозг… Ну, и многое другое.
Наградой для меня было прощание с моими первыми подопечными после завершения учебного цикла. Почти все они заявили о желании продолжить занятия. - Но я ведь повторю всё то же самое!
Общим решением было: «Повторение — мать учения!»
Я был смущён и горд.
* * * * *