Перекладывая альбом со старыми публикациями, я открыла его наугад и увидела обложку журнала «Советский фильм» за 1988 год. Круглая дата, подумалось, - и в подробностях вспомнилась та фотосъемка.
Портрет Эльдара Рязанова мне заказал журнал, с которым я тогда сотрудничала. Мы созвонились с Эльдаром Александровичем и назначили день съемки. Обвешанная сумками с разнообразными лампами и штативами, я добралась до места съемки в хорошо известном мне киношном доме, где уже приходилось бывать.
Режиссер сам открыл дверь и тут же проявил себя доброжелательным хозяином и моделью, показав квартиру и полностью предоставил себя в распоряжение фотографа.
Стараясь отключиться от всего и прислушаться к внутреннему голосу, который должен был подсказать, как снимать, я отправилась осматривать место действия и выбирать точку съемки.
Мне мешало изначально то, что он сверхизвестная личность, словно это ставило меня в положение экзаменуемой. По правде говоря, портреты маститых режиссеров не были моим любимым жанром, хотя доводилось снимать Рехвиашвили, Бортко, Приемыхова, Иоселиани, Нахапетова, Тепцова, Океева. Меня увлекала живописная воговская фотография и мода. Я знала, что для виртуозных мастеров этого журнала материалом могли быть вовсе не только коллекции, но и все сущее. Вот они показали бы Рязанова остро и неожиданно, - подумала я. Интересно, приходила ли ему когда-нибудь в голову фантазия, что его портрет снимает какой-нибудь всемирно известный фотограф, увековечивший Ива Сен-Ларана в очках, закрывшего один глаз ладонью, словно поправляя их, а на самом деле - словно прячась от назойливой толпы? Конечно же, мысли его были заняты совсем иным.
Условия съемки технически были достаточно аскетичными: свет мой был слабым и копеечным, плёнка по чувствительности была на пределе, фотоаппарат - узкоплёночный, 35 мм, и вовсе не Никон, а полупрофессиональный Кэнон. Обстановка квартиры тоже не предлагала ярких неожиданностей. Стиль журнала определил рамки, в которых я должна была действовать. Отсутствие сюрпризов не смутило меня: я знала, что если общий план не содержит интересного, можно перейти к среднему, а если и тот скучен - к крупному... Продолжать подобные фантазии было неуместно.
Атмосфера дома нисколько не передавала размеры славы ее обитателя: она была уютной и располагающей. Уже позднее я поняла, что в ней для меня прочиталась и старая истина, что наш дом отражает нашу личность: а как же иначе? Шёл 1987 год, впереди был ещё добрый десяток не снятых фильмов и аж двадцать восемь лет жизни. Эльдар Александрович был полон сил и замыслов, но поделился, что должен вскоре отбыть в Китай на небольшую операцию. Увидев его через несколько месяцев на телеэкране, я порадовалась, что все прошло хорошо.
Место было определено, свет установлен. Лишь два варианта портрета я сняла: одним из них был мало публиковавшийся кадр с киноплёнкой, которую я принесла с собой в качестве реквизита. Отрезав кусок, я наивно протянула его легендарному режиссёру - ведь для него в тот момент я была режиссером, а он - моим актёром:
- Эльдар Александрович, держите этот кусок пленки вертикально, словно вы просматриваете ее.
- Так плёнку, вообще-то не смотрят, для этого монтажный стол есть...
- Я знаю, но кажется, есть такой снимок с Эйзенштейном.
- А... ну тогда конечно...
В завершение я сняла их с женой, Ниной Григорьевной, мило сидящими на кровати: биография и личность Нины Григорьевны были для меня яркой легендой, поэтому оставить в истории ещё один ее снимок, - хотя бы на память, хотя бы на всякий случай, - мне казалось правильным. Она была скромным, непубличным человеком и знала я о ней лишь благодаря интересу к истории кино. Их парный портрет с Эльдаром Александровичем вышел тёплым, счастливым и абсолютно банальным, - по Толстому.
Затем, покидав железки в сумки, я двинулась на выход.
Перед уходом я не могла не сказать чего-то личного:
- Я была рада, что Лариса Гузеева снялась в вашем фильме, я верила в неё и переживала, а что вы о ней думаете?
- Она талантливая девочка.
- А ещё я знаю один из ваших фильмов настолько, что могу назвать в нем даже количество монтажных соединений, потому что считаю его гениальным и изучила каждую секунду и каждый миллиметр, все мизансцены и оттенки черно-белой плёнки, все диалоги и внутрикадровое движение.
(Умолчала я лишь о том, что чуть не потеряла свою первую работу, когда семнадцатилетняя наткнулась на съемки со Смоктуновским и Аросевой и стала прогульщицей).
- Какой это? - с нескрываемым любопытством спросил мэтр.
- Берегись автомобиля. А ещё над одним вашим фильмом я рыдала в тот год, когда он впервые прошёл на первом канале, - днём первого января: все ещё спали или приходили в себя.
- Над бедным гусаром...
- Да.
* * *
Милый домашний человек, не чуждый вечерней грусти и сентиментальности, оставшийся на моем снимке, реален и правдив.
Он же - совершенно другой, предельно собранный и несущий в голове свой будущий фильм режиссёр, которого я видела на площадке и киностудии.
В моей любви к кино два фильма стали учебниками, как для кого-то - фильмы Робера Брессона, Куросавы, Бергмана. Моим букварем стали два русских фильма: «Гамлет» Козинцева и «Берегись автомобиля» Рязанова.