- Вась, а Вась, может, опять поползём, как прошлый раз?
- Куда? К немцу в руки? Они около этого сугроба нас и ждут, самовар ста-вят…
Несколько негромких хлопков донеслось из села. Затем свист.
- Мины!
- Вот и дождались…
В разных уголках поля взметнулось три небольших фонтанчика дыма, земли и снега. Но в селе снова захлопало, и уже знакомый свист резанул ухо. Мины легли кучнее. По чьей-то команде, те, кто её слышал, вскочили, рванулись, но через пятнадцать-двадцать метров снова уткнулись в снег под яростный «лай» оживших пулемётов.
Мы два или три раза поднимались в атаку, но немцы начинали палить так, что мы снова и снова вжимались не то что в снег, но в саму мороженую землю. Под конец второй попытки подняться мы с Васей наткнулись на воронку, но она была настолько мала, что и одному там было не поместиться. Лежим рядом, смотрим друг на друга. Если бы не он, я бы не выдержал этого вновь начавшегося миномётного огня, его неторопливого свиста, раскидывающего смерть по всему полю, вскочил бы под пулемёт или мину. Пошел бы вперёд. На смерть. Мне в тот момент стало всё равно. Лишь бы поскорее это кончилось, лишь бы не ждать следующего выстрела. Не ждать смерти. Не думать под этот ужасный свист «убьёт или нет?». И только Васькин вид, его присутствие, его уверенность меня тогда спасли. И ещё рука, прижавшая меня к земле перед самым разрывом мины. Именно в этот миг я должен был умереть – осколок стукнул в самый ободок каски, где мгновение назад был мой висок, оставив вмятину.. Но, как потом оказалось, смерть моя в ту минуту ещё только примерялась ко мне, не зная, как половчее ухватить…
Светает. Мы уже несколько часов лежим в поле, прижатые пулемётами, ме-тодично, по одному убиваемые минами. Приказ повторяется только один: вперёд, только вперёд… Их понять можно – возьмём село, значит, немцы снова в мешке. Но кто поймёт нас? Пытались ползти, но тогда немцы поста-вили такой заградительный миномётный огонь, что вползти в это море всполохов не было никакой силы.
От близкого разрыва я оглох, потому и не услышал, как за спиной в утрен-ней дымке раздался сначала лязг гусениц, а затем и рёв двигателя: к нам на помощь шёл танк.
- Живём, Ванька! Живём! – Рядников весело показал на него пальцем. Вслед за ползущим танком ко мне вернулся слух. Танк был уже на поле, и вдруг за спиной грохнуло так, что я, подавшись головой вперёд, разбил нос о дно воронки.
По бокам начало оживать наше «Ура!», второй выстрел танка пришёлся в середину снежного вала, проделав в нём приличную брешь. И тут я, спеша наконец-то сорваться с места, не успев даже подняться, сделал сначала пару шагов на четвереньках, а уж только потом в полный рост бросился вперёд.
Оборона немцев смолкла полностью, танк уверенно двигался вперёд, долбя и долбя вал с коротких остановок. Как мы ни барахтались в снегу, стальная машина нас уверенно догоняла и, когда до вала осталось метров пятьдесят, поравнялась со мной. Очередной танковый выстрел вдруг продолжился та-ким грохотом, словно снаряд попал в колокол. Танк вздрогнул, из него в открытый верхний люк сразу густо повалил дым. Но уже секундой ранее весь вал ожил огнями, ударили миномёты. И та самая противотанковая пушка, которую немцы до последнего момента не пускали в ход, берегли как резерв, загремела, захлёбываясь выстрелами. До вала оставалось уже метров тридцать, уже немецкие гранаты летели через меня, как вдруг перед глазами встал белый снег, за ним - синее утреннее небо без единого облака и жёлтое–жёлтое яркое солнце, едва поднявшееся над макушками деревьев. Я упал, а солнце продолжало нещадно светить в мои открытые глаза…
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/12/13/376