Он плохо полнил тот день, что в последствие нарекли Днём Сотворения. Кроме того, что родился он, не случилось ничего примечательного. Небо было таким же белым, и с него продолжал падать и падать снег. И его красивые блестящие хлопья ложились прямо ему на голову. Впрочем, как и потом. Каждый день снег продолжал падать, а за солнечное время немного подтаивал.
Он стоял посреди большого-большого пространства. Всё белое, но цвет не слепил глаза. Всюду приятный холод. Шум. Постепенно слова проясняются… Зрение так же пришло к нему чуть погодя.
Веточные руки начали подчиняться воле, и он мог уже ими немного помахивать. Другие так делали, так почему бы не он? У всех снеговиков есть две тоненькие веточные руки. Туловище из трёх толстых шаров. Морковка или камешек – нос. И какая-нибудь шапка-шляпа.
Но не все жители этого мира снеговики. Помимо них тут ещё много других, не совсем белых, но светлых, одетых в пёстрый наряд. Они называют себя людьми и, кажется, совсем не такие, как он. Они – горячие, каждое прикосновение обжигает. Шарик на животе становится чуточку меньше, но, к счастью, за ночь отрастает…
Однако при всём при этом люди и снеговики живут рядом. Они ходят на большую белую площадку и лепят там новых снеговиков. Так вот рождаются новые «снежные люди». Поначалу они не больше, чем три больших белых шара, но после… каждый из них живёт своей снеговиковской жизнью. А люди – своей, людской. Каждый лепит свою жизнь сам. И каждая жизнь уникальна.
Наш персонаж, к примеру, тот самый, что едва помнил День Сотворения, отличался от многих своим любопытством. Глаза-бусинки следили взад и вперёд, наблюдая за людьми, особенно детьми и себе подобными. К слову, они все наблюдали за всеми, но он это дело любил.
Снеговик пытался участвовать в их жизнях, пытался помочь, но не мог. Веточные ручки не дотягивались до других ручек. А тяжёлые снежные ноги не могли оторвать его от земли. Можно было только сесть или упасть, а после встать и снова стоять, как прежде…
Этим и занимался он, а ещё слушал. Интересно было внимать чужим проблемам и ситуациям.
Вот пришла девочка. На лице слёзы, но она не подаёт виду. Руки продолжают трудиться и лепить большой-пребольшой шар. Наконец, когда работа закончена, она называет снеговика «папой» и, прижавшись к нему, рыдает. Другая разговаривает со своим новым холодным другом и гладит его по «спине». Такая дружба куда лучше прежнего полного одиночества, веточные ручки изредка касаются руки несчастной красавицы.
Другая история – и снова грусть. Холодная жизнь отчего-то сопряжена только с нею. Ещё один «тёплый» человек, который день изо дня трудился над своим «другом», и тёплый луч солнца, который разрушил работу. И не осталось ни дружбы, ни памяти…
Долго снеговик вникал в эти чужие недоступные ему переживания, и только из-за того, что не было никаких собственных. Никто не проведывал его. Никто не говорил. Не любил. Только ночью. Когда звёзды искрились над головой и заставляли его бока поблескивать, когда с глаз сами собой наворачивались длинные водяные ручейки-слёзы, одна снежная девочка с другого конца ледовой площадки подмигивала ему, улыбалась. Кроткой и неуверенной была эта улыбка девочки. Но даже так, согревала. И он хотел бы ответить ей, поговорить, коснуться… но ждал. Он боялся, что скажет лишнее. И опоздал. Какой-то людской мальчика стал разговаривать с его избранницей…
…До весны оставалось всего пару деньков. Белый снег таял и был необычайно красив в это время. В его последней песне чувствовалась нечеловеческая тоска и боль. Она смешивалась с голосами умирающих снеговиков и того, самого любопытного. Перед глазами мелькала улыбка, которую он не забыл до сих пор. Снежное лицо той, кого уже давно разрушили чьи-то дети.
Изящные белые шарики, маленькие аккуратные глаза и гладенькие веточки-руки. До чего же красива, хрупка… и мертва. Почему? А надо было сделать шаг раньше! Надо было упасть и ползти, но быть рядом с ней, с любимой. Разделить её ужасную смерть и смешаться в один снежный ком, быть навсегда вместе…
Как хотелось бы обнять её, коснуться тоненьких рук! Пусть даже это прикосновение стало бы последним и пронзило его своим жаром. Пусть даже она была бы настоящей девочкой, и им суждено всего пару дней до весны. Пусть даже так, он хотел… Возможно, потом в мыслях появились бы другие желания. Но сейчас лишь одно – она. Ведь он понял, что упустил своё счастье, свою любовь, свою жизнь. «Не успел, позволил другим перехватить и убить её. Да кто он теперь, после этого? Убийца, самообманщик и трус! Нет, больше не может жизнь длиться!..»
***
…Последний снеговик отчаянно боялся с наступившей недавно весной. С солнцем и его жгучими губительными лучами. Таял, менялся в лице, но за ночь восстанавливался и снова начинал бой с прежними силами. Ночь была ещё холодна и этим она напомнила ту, зимнюю, бережно обнимала своими чёрными пальцами, касалась ими и напоминала ему снежную девочку, заставляла стонать от воспоминаний и боли, а боль заставляла бороться.
Последний снеговик видел, как растаяло поле. Как умерли все, кого знал он. И видел, как начинают прорастать под ногами цветы. Они были такими маленькими, нежными и красивыми и так напоминали кого-то! Он знал, кого. Невинную и младую любовь. И он был рад встрече с ней даже в таком новом образе, ведь знал точно, что это она. Бесспорно.
Последний снеговик покачнулся и упал лицом вниз. Тоненькие кривые ручки были расставлены в разные стороны, как когда-то в его далёкой юности, когда он ложился на снег и радовался его прохладе. Теперь же он радовался любви и сей встрече. Начавшаяся недавно весна коснулась замёрзшего тела и принесла долгожданное горячее счастье. Она растопила его и превратила в воду, которая со всей надлежащей любовью отдала всю себя юным подснежникам…
Севастополь, декабрь 2018, 332