"Щит Давида" новелла
"Кивот, освобожденный от плененья,
Давид поставил там на много дней.
Да будет таковым и возрожденье
Погрязнувшей в грехах души моей!"
(Григор Нарекаци. Слово к Богу, идущее из глубины сердца)
Город иевусеев Иебус 2756 год по еврейскому летоисчислению
(1004 до н. э)
Ослабела темень небесная, отступила от иевусейских жилищ. Заскрежетали в креплениях двери, распахнулись настежь и потянулись вереницами на стены города калеки увеченые. Обезображенные, кто в прошлых сражениях, кто в неудачливых охотничьих промыслах, с переломленными членами, безрукие, одноногие, едва передвигались они на своих древесных устоях, подпираемые детьми и жёнами. Следом тянулись хромые и горбатые, а также незрячие с выколотыми глазами. Женщины с бельмами на глазах несли своих младенцев, колченогих да слепорождённых. И страшен казался этот ход, ни стона, ни вскрика, ни мольбы, ни рыданий. Но светлы и радостны были их лица, ибо шли они исполнять свой обет. Выставленные на крепостных стенах, издавна призваны были устрашать врагов, говоря своим видом:
"Ты не войдёшь сюда; тебя отгонят слепые и хромые".
Спокоен иевусейский царь. С презрением наблюдает с башни, что вкоренилась на гребне Офел, как толчется враг под стенами Циона, с опаской взирает на неприступные преграды цитадели. Спросил, не отрывая взгляда:
— Ответь Лабарна, сказал тебе бог грома о том, что ищут здесь всякий раз твердолобые иври, зачем пытаются овладеть городом? Знают ведь, нет у нас особых богатств, так чего их особо прельстило, к примеру, на этот раз? Или желают именно с нами расплатиться за смерть своего прежнего царя? Тогда шли бы обратно к филистимлянам и на них отыгрывались бы за своё поражение.
— Великий Тишуб-Тарку открыл мне, ожидать в недалёком будущем следует прискорбных событий, но каких именно, умолчал, — загнутый книзу нос главного жреца, плотоядно свисал к округлому подбородку, — А в остальном ты сам видишь, иври не желают оставлять свои попытки захватить наш город и я не думаю, что на этот раз корень зла в смерти царя Шаула. Всё гораздо хуже, мой Аруна. Царевич Иевосфа мёртв и за него Давид воссел на царствование. Он не столь горяч, как Шаул, но более настойчив и острого ума, потому и тяжело предвидеть его последующие желания.
— Я не знаю сколько их у него там скопилось, но судя по прибывающим силам, вожделение его достигло предела. Гляди, они всё множатся и множатся. Не хочется в это верить, но твой главный соглядатай из Хеврона не ошибся, на этот раз их свыше всякой меры, гораздо больше шестидесяти тысяч.
— Да, мой Аруна, но это было полторы недели назад, а за это время к Давиду примкнули почти со всех ивритских колен, в том числе и те, кто ранее колебался в своём решении. А на днях Аманна сообщил, в Хеврон прибыл жрец Цадок с родственными вождями и предсказателями будущего. Все, как один, провозгласили Давида царем.
— О чём ты говоришь? Разве иври настолько замирились, что с лёгкостью прекратят междоусобные распри? Вот увидишь, пройдёт время и они вновь сцепятся, — царь мрачно усмехнулся, — Лучше порадуй меня приятными новостями.
— Ты вовремя напомнил мне, Аруна, — Лабарна пристально вглядывался в царя, быстро соображая, чем он может отвлечь его, — Ещё сегодня ночью из Гаваона едва пробрался к нам жрец Аттис с дарами для нашего храма и попутно дополнил подробностями их прошлое схождение. Помнишь, я как-то рассказывал тебе о размолвке Авеннира с Давидовым племянником?
— О! Такое не сразу сотрёшь из памяти, — Аруна улыбнулся, — Твой рассказ о взаимном истреблении вовремя скрасил тот безрадостный вечер. Если не ошибаюсь, это случилось сразу после гибели Шаула?
— Именно так. Тогда к нашему неблагополучию победило войско Иоава. А началось всё с того, что главный военачальник покойного царя предложил племяннику "испытать, чьи солдаты храбрее", а тот и ждал случая. Вначале сошлись на том, что с каждой стороны выставят по двенадцать воинов и те померятся силами. А дальше, как и следовало ожидать, вмешалось их собственное безрассудство. Переранив себя копьями, эти взбесившиеся "черноголовые" схватились за мечи и принялись вспарывать животы друг другу, "пока не пали все до единого, как будто сговорились покончить таким образом".
— Почаще бы подобных известий и нам не пришлось бы в очередной раз торчать в башне и бессмысленно наблюдать за всей этой суетой, — резким движением царь отбросил за спину сбившуюся на грудь тугую косу.
— Но мой Аруна, для нашей успокоенности следует особо ублаготворить Великую Матерь Кибелу и втрое увеличить число даров, — с прежней настойчивостью произнёс жрец, — Я думаю, ты не станешь возражать, если на сегодняшнее заклание отберут не первенцев, а самых крепких и красивых рабов?
Загнутый наконечник жезла в его руках, точно клюв одного из многочисленных орлов, содержащися при храме, хищно нацелился в сторону приземистого здания, втиснутого между двух природных скал. Ниже на просторном уступе разместился громадный, полый изнутри ворон, выкованный из меди. К подножию его вели семь широких ступеней. Уже два дня, как утихли вопли сжигаемых заживо жертв, а из верхней дверцы, устроенной в спине, всё ещё вытекали слабые струйки, извещая небо о скором начатии очередной гекатомбы.
Иевусейский царь опёрся о плечо желтокожего раскормленного мальчика, тяжело поднялся со скамьи:
— Ты прав, было бы глупо не ко времени получить чёрное известие, а потому поступай, как требуют наши законы. Но меня почему-то беспокоит обронённая тобой фраза о дальнейших желаниях Давида. Постарайся на этот раз хорошенько ублаготворить Великого Тишуб-Тарку, чтобы открыл нам ту самую горькую неожиданность, которую мы вправе ожидать от нового царя Израиля.
* * *
Долина Иосафата (Долина Кидрон)
Пожалуй, сама природа заслоняла подходы к роднику Гихон, ограждая его крутыми склонами. Во второй половине дня светило скрывалось за ближайшей вершиной и к подножию холма снисходила благодатная тень. А что может быть приятнее в послеполуденную пору? Иона всегда старался подгадать так, чтобы к этому времени оказаться поблизости со своим стадом. Смешно сказать, называть стадом козье поголовье общим числом равным девятнадцати, но другого у него не было. Он рано потерял отца и с двумя старшими сёстрами, и больной матерью мог добывать пропитание для своей семьи лишь одним известным ему способом. До недавнего времени коз было ровно два десятка, но ко всеобщему несчастью, в южной части долины Иосафата вновь объявились волки. Как всегда, хищников оказалось двое. Не исключено, что пришедшие в поисках пищи с Ярденской долины, они появились у их селения Афты с последними лучами заходящего солнца и сразу же задрали овцу, с лёгкостью протащив её через огорожу.
Несмотря на грозные слухи о скорой осаде иевусейской крепости, местные пастухи вынуждены были предпринять ночную вылазку, дабы отбить охоту у хищников. Однако подкараулив волков, они смогли лишь подпалить их шерсть огнём. После этого, подобно изощрённым лиходеям, волки принялись нападать на слабо охраняемых животных, что проводили ночь в хилых загонах. Вот и лишился Иона части своего добра.
"Вечерние волки, не оставляющие до утра ни одной кости…" удачно выбрали время, когда подросток задремал у потухшего огнища и первым делом набросились на козла. Он услышал жалобные вопли, когда было слишком поздно и животное исходило кровью из растерзанного горла. Схватив пастуший посох, Иона смело вступил в единоборство с не менее разъярёнными хищниками. С великими усилиями он не позволил ворам утащить тушу, но оставил им в качестве добычи кончик среднего пальца на левой руке. Мало того, молодая волчица с более тёмным дымчатым окрасом напоследок успела слегка цапнуть его за бедро.
С рассветом, сдвинув в сторону нажёванную смокву, подросток осмотрел рану. Она была продолговатая с неровными краями, но уже не кровоточила. Иона хотел было угнать стадо поближе к дому, но мимо опять, подымая пыль, прошагала большая колонна вооружённых людей. Который уже день к крепости Цион стягивались бесчисленные силы. Любопытство пересилило страх и он решил держаться поблизости от Гихона. Благо, что козы намного неприхотливее овец и легко обходились сухой колючей травой.
К вечеру второго дня боль поутихла. Во избежание повторных нападений, на ночной отдых решил расположиться посредине стада, а пока отогнал коз за ограду загона из свежих прутьев и развёл небольшой костёр. Запив пару горстей жареной полбы несколькими глотками козьего молока, из пастушьей торбы вытащил недавнее приобретение, подаренное ему сёстрами. Это была обычная праща, которую они сплели из овечьей шерсти. Иона умел уже неплохо обращаться с ней, но теперь нужда заставляла отнестись к оружию для метания более серьёзно.
Накинув петлю на запястье правой руки, он ухватил в кулак другой конец, наложил камень на широкий и более прочный участок в центре пращи. Затем встал, с силой раскрутил оружие над головой и запустил в направлении едва различимого огонька, по-видимому, такого же пастушечьего костра. Снаряд со свистом ушёл в сгустившийся сумрак, который внезапно, к его великому изумлению, разразился негромким ругательством. Из темноты вышли несколько мужчин. Их длинные халлуким из верблюжьей шерсти охватывали кожаные пояса с закреплёнными на них мечами. Иона сразу опознал в них военных.
— А ты внушил страх, — улыбаясь, произнёс кряжистый, невысокого роста мужчина, по всей вероятности, старший из них, — Что тебя заставило пустить в ход оружие?
Оправившись от неожиданности, мальчик рассказал для чего он это сделал.
— Слава Небесам! Теперь, по крайней мере, объясним твой поступок, а то мы было подумали, что подобным образом ты задумал решить спор "между пастухами скота Аврамова и …пастухами скота Лотова".
Все дружно рассмеялись, но улыбки быстро погасли, когда мужчина продолжил разговор:
— Поначалу познакомимся, моё имя Рихав, а твоё имя и имя отца твоего? - услышав ответ, удовлетворённо кивнул, — Ты иври и это главное, но у нас мало времени, Иона бен Елифааф, и как ты догадываешься, мы на царской службе. Я не вижу причины скрывать от тебя цель нашего появления здесь. Скажи, кроме этого источника есть какой-либо другой поблизости, пусть самый малый?
— Ещё есть там, подле Масличного подъёма у селения Эйн-Рогел, но он небольшой. А сюда за водой приходят все живущие поблизости, а до недавнего времени спускались и жители Иевуса, но их давно не видно.
— Что-то подобное я ожидал услышать, — хмуро обратился Рихав к стоящему рядом товарищу, такому же военачальнику из колена Ефремова — но это ещё больше усложняет нашу задачу. Получается, запасы дождевой воды в городе безмерны, потому как ничем иным не объяснить, что столько времени иевусеи не нуждаются в ней. Что думаешь по этому поводу, Елифала?
— Я говорил об этом Давиду, повторю и тебе. Не заперев для них воду, мы мало чего добьёмся - запасов зерна в крепости достаточно, чтобы продержаться и год. А теперь вот что скажи, — с недовольством в голосе спросил Елифала, — Разве тебя, хилиарха[командная должность] из Завулонова колена, не волнует, что будет с твоими пятьюдесятью тысячами воинами? Взобраться на такие стены нам не под силу, но Давид не желает признавать этого. Но и ожидать долго, что донесут предсказатели нет никакой возможности. Может, знаешь ответ?
— Ты меня спрашиваешь? — усмехнулся Рихав, — Полагаю, вначале завершатся наши собственные запасы, потом люди станут роптать, а дальше сам знаешь, чем всё это заканчивается обычно. Но в главном ты не прав. За время службы у Шаула Давид неплохо овладел воинским искусством, а как ты знаешь, уж ему-то, побывавшему в роли добычи, обучение, в отличие от некоторых, всегда шло в прок. Разве не так? Я верю ему, Елифала, мы найдём выход и овладеем Ционом, а значит, "потерпим еще пять дней, в которые Господь, Бог, наш обратит милость Свою на нас". Надо идти, — он повернулся к пастуху, — Будь осторожен, бен Елифааф, советую тебе подыскать другое место, а лучше держись поближе к дому. Прощай.
Глядя на спины уходящих в ночь воинов, Иона неожиданно для себя припомнил недавний случай, произошедший с ним в начале месяца сиван. С утра тогда приходила старшая сестра, принесла свежеприготовленный сыр, ячменных лепёшек и забрала надоенное им молоко. Но вечером ему пришлось доедать оставшуюся с прошлого раза гвину. Сыр был немного пересолен и к ночи вызвал жажду. На беду, вода в кувшине закончилась и ему ничего не оставалось, как брести в потёмках к роднику. Утолив жажду, он уже привстал, когда слуха коснулись глухие отрывистые звуки, напоминающие человеческую речь. Они исходили из соседнего грота. Вначале это удивило Иона, но мысль, что кто-то избрал местом отдыха сырую пещеру, напугала его. Тем не менее природная любознательность заставила призвать благоразумие, вовремя вспомнив слова матери, не раз повторявшей своим детям изречения из книги Премудрости Бен-Сиры:
"Подпорка, поставленная на высоте, не устоит против ветра: так боязливое сердце, при глупом размышлении, не устоит против страха".
Действуя на ощупь, мальчик вступил в воду, переполнявшую пещеру. Стараясь двигаться бесшумно, остановился на входе второй половины и замер, тревожно прислушиваясь к невнятным голосам, но уже доносящихся, к его удивлению, откуда-то сверху, над местом откуда били струи источника. Внезапно донёсся звонкий и гулкий шлепок, ровно о воду с размаху ударило что-то увесистое. Вслед раздались непонятные всхлипывания и кто-то ненасытный принялся, захлёбываясь, с жадностью поглощать воду крупными, суматошными глотками. Затем послышались затихающие шорохи, глухие стуки, наконец наступила тишина, которая вскоре вновь была нарушена, ибо всё повторилось с пугающей последовательностью. Как ни крепился Иона, ему стало не по себе и захотелось побыстрее убраться отсюда.
Утром он проспал дольше обычного. Козы уже громко блеяли, просясь на выгул. Завершив самое необходимое, Иона прихватил кувшин и проник в пещеру. Ему пришлось бы ещё долго гадать о загадочных ночных шумах, если бы случайно его факел, изготовленный из плотно связанного снопа пожухлых трав, не осветил округлую щель над самим родником. Но и это вызывало сомнения. Постояв какое-то время в раздумьях и не услышав ни гласа, ни воздыхания, пришёл к выводу, что всё произошедшее является всего лишь игрой воображения, подогретое ночными страхами и он покинул пещеру. Но теперь связав всё воедино с только что услышанным им от военных, мальчика пронзила острая мысль:
— Постойте! — крикнул Иона вдогон уходящим…
Цепочка людей втянулась под низкие своды Гихона. Сноп искр от удара кресала поджёг сухие былинки, воспламенившие, в свою очередь, походный масляный светильник. Ближайшая стена пещеры слабо осветилась.
— Показывай, бен Елифааф, - негромкий голос произнёс имя пастуха.
Следуя направлению руки, хилиарх подошёл к роднику. Напряжённо всматриваясь вверх, разглядел смоляную дыру. С недоверием покрутил головой, оглянулся, выискивая кого-то глазами:
— Сива, где ты? Ты из нас самый "крупный", тебе и испытывать свой дар Небес, — под строгим взглядом Рихава у окружающих исчезли лёгкие ухмылки.
Раб из дома Шаула, низкорослый и крайне худой от природы седовласый мужчина, казалось, сонной мухой сбрасывал с плеча принесённую ношу. Освободившись, коротко разбежался и неожиданно для Ионы вскочил на плечи самому высокому воину, чтобы тут же оттолкнувшись, с лёгкостью рукокрылого аталефа высоко подпрыгнуть, вцепившись кончиками пальцев в края расщелины. Через мгновение он едва ли не зримо растворился в камнях. Установилась тревожная тишина, насыщенная монотонным журчанием изливаемой влаги. Первым проявил признаки беспокойства Елифала. Он приложил ладони к ушам, напряжённо пытаясь уловить сверху любое движение, а поняв тщетность, обеспокоенно взглянул на Рихава. Жестом собранных в пучок пальцев, тот призвал к сдержанности.
Время безмерно растянулось, заставляя многих предполагать наихудшее, потому и лёгкое шуршание с последующим падением нескольких камушков обернулся для них громкими звуками. Крупная голова Сива, возникшая из скального свища, оценивающе взирала на стоящих внизу людей. Никто не окликал его, каждый с трудом сдерживал волнение. Наконец тот кивнул, видимо, приняв определённое решение. Его вытянутый палец отрицательно шевельнулся, указывая на двух самых крупных и высокорослых воинов, в том числе и на того, кто прежде услужил ему подпоркой. Иври что-то обиженно пробурчал.
Старший хилиарх взмахнул рукой. Лицо Сива тут же исчезло. Взметнулись вверх крепкие витые шнуры, засвистели в воздухе трёхпалые закрючины, намертво цепляясь железом в податливый камень. Одним за другим вереница разведывателей исчезла в мрачном разрыве.
Близким огнём осветился широкий край камня. Двое оставшихся солдат выложили на него половину дикой дыни, несколько ячменных лепёшек и низкий красноглиняный горшок, где под увялыми листьями смоквы белела каша из дроблённой пшеницы. Совершив благословение Господу, они призвали пастуха разделить с ними ночную трапезу. Сдобренная чесноком и кунжутным маслом, даже в остывшем виде она показалась подростку необычайно вкусной. По тому, как воины с жадностью поедали принесённое с собой, было видно, что весь предшествующий день они провели в пути. Поблагодарив за угощение, Иона встал, его теперь всё больше беспокоили оставшиеся без присмотра козы. Он тронулся к выходу. Тот, что пониже, отрицательно покачал головой, молча указав вернуться на своё место. Мальчик вздохнул, ничего не оставалось, как послушно опуститься на сброшенную кем-то хламиду, привалиться спиной к камню и задремать.
* * *
Давид покидал Хеврон с двойным чувством - печаль и радость смешались в его душе, словно сладкое вино с "водой пререкания". Но радость преобладала, ибо предчувствовал, придёт время и взойдёт он в "город необрезанных", как вошёл когда-то в Иерихо сподвижник Моше Иехошуа бин Нун. Сойдя с колесницы, нетерпеливой ногой ступил на землю, во все глаза обозревая крепостные стены. Он и раньше их видел, но не тем взглядом. Величественна и более неприступна показалась ему сейчас иевусейская крепость. Произнёс с долей смятения:
— Я рад твоей поддержке вдвойне, уважаемый Цадок, ибо и прежде не слышал от тебя призывов к раздорам. Так знай, кохен, скоро настанет день, когда на склоне Офел сойдутся границами уделы колен Израилевых и ничто более не разлучит их. А вон там, на "плече Йевусеев", — выше стен взметнулась Давидова рука, — на вершине горы Мория сотворим мы деяние угодное Предвечному. Теперь скажи откровенно, Цадок, ты веришь, пусть не при нашей жизни, но "распахнутся врата Гехалы…" у скинии Божей?
— И это ты, царь Израиля, спрашиваешь меня? Но разве не пророк Самуил ещё при Шауле тайно назначил тебя в цари над всеми иври? — строгая улыбка осветила лицо жреца, — Жди и вознесутся над Эрец-Исраэль стены обители всемилосердного Бога народа Израиля.
— Да увижу ли их… — не то спросил, не то усомнился Давид, скрывая смятенность.
— Если только в этом твоя печаль, важно ли чьими глазами узришь Обиталище Господа? Не ты, так сыновья твои вкусят "от святынь Израилевых".
Сзади послышался оклик телохранителя. Оба повернулись. Быстрой походкой к ним приблизился один из военачальников сводного войска, его племянник. Подошёл, спросил с затаённой яростью в голосе:
— Не взыщи, Давид, что помешал беседе, но не пришло ли время воевать Цион? Чего ждём? Приглядись, что затеяли иевуситы! Смотри кого вывели на стены?! Слепых да увечных, в то время, как их полные сил воины прячутся по угловым башням.
— Озлобление не лучший советчик, Иоав, не менее тебя раздражён я их презорством. Но сегодня пусть язычники продолжают думать, что видом калеченых воспрепятствуют войти в город. Я же жду благоприятных известий и непременно дождусь. А теперь возвращайся к своим людям. Подожди, — окликнул уходящего Иоава, — Запомни сам и передай остальным военачальникам моё обещание. Кто первым из вас взберётся на вершину утёса и займёт крепость, тому вручу одну из своих лучших колесниц, дабы стремительнее исполнял нелёгкие обязанности начальника над всем моим войском.
— Не томиться тебе ожиданием, Давид, — громко воскликнул Иоав, — Я первым взберусь на стены и кликну тебя оттуда.
— Вот тогда и потребуешь обещанной награды, а сейчас иди и собери для меня хеттейских офицеров.
Царь грозно смотрел вслед сыну своей сестры и с горечью думал о том, что этот человек ещё много принесёт ему зла. И что я могу поделать, сегодня их род могущественнее меня. Но Предвечный непременно осудит Иоава за умерщвление невинного Авеннира, недаром покойный Шаул любил и уважал своего главного военачальника. Давид глубоко вздохнул, успокаивая свою кровь.
— Машиах, пришло желанное известие, а доставил… — склонился над царским ухом неожиданно явившейся писец Сераия.
— Так зови скорее! — оборвал его на полуслове Давид, — Хочу услышать из первых уст.
В долину Иосафата входили в разное время, открыто, с трёх сторон, несколькими группами. Это не должно было вызвать подозрения у крепостных дозорных ни у сторонних иевусеев. Все давно уже привыкли к ежедневному кружению небольших еврейских отрядов в окрестностях города, чьи жители уже открыто насмехались над ними. А у местных иври, занятых обременительным трудом, хватало и собственных забот. Ведь помимо выращивания злаковых и смотрения за скотом, требовалась, ввиду жаркого времени, скорая обработка молока и мяса. Затем уже, безотложно доставленные на ближайшие рынки, их необходимо было с выгодой продать, дабы своевременно уплатить сборщикам податей.
Не обратили особого внимания на пришельцев и две семьи кожевенников, занимающихся на окраине селения выделкой мехов для хранения воды и молока. С разрешения хозяина, солдаты заняли заполненную на треть кожами просторную вмятину в холме, у входа которой тут же развели огонь и принялись за приготовление пищи. Наскоро перекусили и улеглись спать, очевидно, готовясь к дальнейшему переходу. Бодрствующих осталось двое. Присев на камни, они о чём-то неслышно переговаривались.
— Не удивляет малочисленность безводных рвов под стенами, они разучились бояться нас, их уже ничего не страшит. Мой отец прав, случится такое, что Владыка мира накажет иевусеев за высокомерие и расплата у порога, иначе для чего мы здесь?
— Но смотри, Авшалом, за многие лета "иевусеев… не могли изгнать сыны Иудины… даже до сего дня".
— А вот сегодня ночью тебе, Нафек, и представится возможность со своим коленом Иудовым свершить правосудие.
— Может и такое статься, что испытаем большие потери и городом не завладеем. Стоит ли тогда начинать, если иевусеи не задевают нас и живут мирно?
— Сдаётся мне, ты слушал Давида, но не разглядел в его речах "краеугольного камня мира", что хочет он возложить на вершину горы Мориа. Вглядись получше, Нафек, разве есть в Эрец-Исраэль более достойное место для строительства Дома Яхве? Тогда город-крепость Цион мы назовём именем царя Давида.
— Но разве меньше станет тогда наших врагов? Аморреи и ханаанеи разоряют наши гумна, аммонитяне и филистимляне убивают повсюду иври. А прекратились ли набеги маовитян и хивеев? Вот с кем настало время вступить в войну, разве я не прав?
— Кто бы спорил? Подожди и это время настанет, и воцарится Израиль к западу и востоку от Ярдена. Потому и важен нам Цион, ибо все три пути с приморских долин легко защитимы отсюда. Да и сегодня разве ступала вражеская нога по Иерихонской дороге? Не бывать этому, Нафек, пусть они раньше попытаются овладеть всем Эрец-Исраэль, прежде чем доберутся к стенам города Давида.
— Прости Авшалом, что усомнился, но в Давида, сына колена Иудова, я верил всегда.
Нафек встал, скинул плащ, готовясь ко сну. Внезапно покачав головой, добавил с убеждением в голосе:
— Нет, не преодолеют преград, ибо вижу, "лежит Ирусалим, окружённый отовсюду горами наподобие могучих стен…"
Пламя светильников отражалось в трёх сотнях пар глаз воинов. Сосредоточенные к ночи под сводами Гихона, с радостным нетерпением ожидали они долгожданного приказа. Наконец послышался шорох шагов, к огню прошли двое. Празднично вдруг стало на душе у всех, признали они Давидовых сыновей.
— Рихав, ты где? — окликнул военаначальника из Завулонова колена старший из братьев.
— Да вот же я, перед тобой стою, — засмеялся хилиарх, — В таких потёмках мы все на одно лицо.
Амнон улыбнулся в ответ:
— Да, теперь узнал. А сейчас скажи, ты всё успел объяснить людям?
— Да, Амнон, и потому считаю, длинные копья и щиты следует оставить, как и медные нагрудники. Они сложены там, — он указал на освобождённое место у стены, прикрытое сухой травой, — Себе мы оставили мечи, короткие копья и часть дротиков.
— Подробности оглашал?
— Нет, ждал вашего прихода, пусть все воины устами сыновей услышат волеизъявление машиаха.
Сводный брат взглянул на Авшалома:
— Говори ты.
Тот кивнул согласно:
— Братья наши! По себе знаю, как тяжело переломить собственный гнев, ведь прежде мы всегда сражались с врагом, не проявляя опасного сердоболия. Сегодня же требуется нечто иное. Убивайте только тех, кто проявит свою враждебность оружием, но непременно поражайте копьём всех "хромых и слепых, ненавистных душе Давида…". Царь взывает к нам - не быть безжалостными к остальным иевусеям и постараться избежать большого кровопролития в городе. Ибо нет у нас намерения истребить жителей Циона, пусть живут потом где привыкли или где захотят сами. Плодить врагов собственными руками способен только непрозорливец или глупец. Я всё сказал.
Чёрным шерлом взметнулись длинные волосы Авшалома, он резким движением повернулся к Рихаву:
— Действуй, хилиарх, мы все в твоём подчинении и пусть Отец в небесах пошлёт нам удачу.
Оставленные лазутчиками толстые шнуры хотя и облегчали поднятие по трубе, но и эти двадцать пять локтей далеко не каждому давались легко. Потом пришлось ползти, затем круглый ход круто пошёл вверх. Плотно спелёнутое к телам оружие не дозволяло делать нужные извороты, древки то цеплялись за камень, то больно тыкались в икры ног. Что-то вверху ударилось о стену и с едва ощутимым звоном полетело вниз, вызывая отголосок по всей циноре
— Проклятая канава… кажется, конца ей не будет, — сбивая дыхание, прошипел сквозь зубы Реммон.
Не желая признаваться самому себе, выругался негромко, ведь один из двух походных светильников только что улетел вниз и упустил его сам военачальник колена Гадова. Но вот кисть правой руки шнуром слегка прижало к камням и он ощутил вверху гулкое пространство. Где-то над головой послышался знакомый голос Боаза из колена Неффалимова, направлявшего людей далее. Реммон сделал последний рывок и выбрался в какой-то коридор. Здесь оказалось чуть светлее - кто-то закрепил в расщелине плошку. Напрягая зрение, увидел высеченные в камне ступени, ускользающие во мраке неширокого туннеля с низким сводом.
Раздражение отпускало, привычно уступая место предбоевому состоянию. Дождавшись замыкающего, первым двинулся вперёд. Через какое-то время Реммон почувствовал постепенное восхождение. Движение по какой-то причине замедлилось, сзади идущий нетерпеливо толкнул в спину:
— Что там? — встревоженно прошетал ему на ухо Баана, зять его старшей дочери.
Ответом послужили сдавленные женские вскрикивания, перекрываемые глухими мужскими голосами. Затем вновь наступила тишина, движение продолжилось, но не рассеяло тревожного состояния.
Свет нескольких светильников едва не ослепил. Стены раздвинулись, вручая место просторной, вырубленной в скале пещере. Первое, что бросалось в глаза, это раскиданные повсюду медные и глиняные сосуды. Выпавшие из них каменные затычки, обвёрнутые в белую кожу, точно продолговатые птичьи яйца, валялись у своих покинутых "гнёзд". Взгляд Реммона перекинулся дальше. У противоположной стены среди ломанных частей ткацких станков и ещё какой-то порченой домашней утвари увидел на полу человеческие тела, тщательно уложенные лицами вниз. Пересчитал безотчётно, их оказалось два с половиной десятка. Своими белыми одеждами люди чем-то напоминали замершие языческие изваяния, тем не менее большинство из них пошевеливали конечностями рук или ног. Какие-либо следы борьбы и крови отсутствовали.
Из тени к ним шагнул незнакомый ему низкорослый седовласый человек, вяло шевельнул рукой:
— Следуйте дальше, — тихо произнёс он, — это не воины. Здесь женщины и подростки, что пришли не вовремя за водой.
Реммон кивнул понимающе и шагнув в сторону, повелел остальным продолжить движение:
— Не меня ждёшь?
— Ты Реммон? Мое имя Сива. Твоё колено идёт замыкающим. Теперь и для твоих ушей доношу особые слова Амнона. Он предупреждает о том, чтобы случаем, не убили одного богатого иевусита по имени Оронна. Он оказал нам важные услуги.
— Хорошо, — хмуро бросил Реммон, — лишь бы на его несчастье не оказался калекой.
— Подожди, — остановил его Сива, — я не сказал тебе главного. В любом случае требуется сохранить жизнь царю иевусеев и оберегать до конца сражения. Этого требует Давид. Предупреди своих воинов, потому, как ошибка будет равна твоей голове.
— Полно тебе, — пробурчал недовольно Реммон, — постараюсь как-нибудь, я и сам не меньше Давида желаю сохранить свою голову.
Невдалеке от выхода из пещеры, в глубокой нише, среди нагромождения строительного мусора таилось три десятка воинов из колена Неффалимова. Большую часть ночи провели они в тесном убежище, готовые в любой момент преградить путь к циноре любому и не позволить застать врасплох скапливанию своих сил. Их военачальник уже трижды посылал лазутчиков к самому выходу, однако густая темень не позволяла что-либо углядеть. Выйти же за пределы пещеры он также не допускал, справедливо полагая, что с наружней стороны вход может быть охраняем.
Ещё не начало светать, как послышались женские голоса и множеством лёгких шагов огласились своды пещеры. В коптящем свете факелов зоркие глаза не изменил Товиту, он быстро пересчитал подростков и женщин и не заметив среди них вооружённых мужчин, не подал знака. Было бы безрассудно подымать шум у самого выхода в город, да и не представляли они опасности.
— Наши там сами разберутся, — Товит успокаивающе махнул рукой, подумав, что будь на его месте менее опытный хилиарх, наверняка бы наделал глупостей. Хладнокровие и в более тяжёлых обстоятельствах не изменяло ему, потому как ещё под началом Давида начинал служение и многое испытал вместе с ним. И стал при нём как бы "хранителем головы", как тот в своё время был для Анхуса. А уж каким уловкам научили их филистимляне сами того не ведая! Вот и побеждали их по их же установлениям.
Лёгкое дыхание коснулось Товитова уха, но последующий сильный толчок в бок уже пришёлся на раскрытую ладонь, которая резко вывернула чужой кулак и потянула его за спину. Дождался сдавленного звука, отпустил:
— Не удивляйся, я ещё локтей за двадцать почуял дух вина Ливанского, — добавил с укоризной, — А ведь ты ещё внизу обещал, что вместе допьём из родительского кувшина.
— Так и будет, если смогу откупорить после твоего урока, — проворчал Рихав.
Из глубины донёсся шорох сотен ног, когда на выходе чуть высветилась темень.
— Самая пора, — повеселел Рихав, — Веди первым своё колен, Товит, ты и впрямь заслуживаешь этого.
Утреннее зарождение едва озарило город, как переполненными водами Гихона выплеснулись на Божий свет Давидовы солдаты и возмущёнными потоками излились в узкие улицы, захлестнули жилые строения, торговые площади, храм и царские палаты. Задержал на мгновение свой бег наси; колена Иехуды, ибо, как и многие, готовился к тяжёлой схватке, а увидел себя в самом сердце Циона да спины мятущихся жителей, стремлённых к наружным преградам.
О, как велико было желание обагрить оружие кровью язычников! Но выполняли иври царские наставления, не трогали воинов, желавших пощады, не убивали ни стариков, ни женщин. А на вершинах крепостных ужас овладел иевусеями, когда осознали случившееся. И ослабел их воинский дух, безвольными взглядами наблюдали, как одолевают "сухие рвы" да вскарабкиваются и вступают на стены чужие солдаты, как колют жалами копий калек увеченных, "ненавистных душе Давида".
Не по своей вине припозднился Реммон, охватило его великое разочарование. Увидел лежащих вповалку сукоруких да уродливых искривлёнышей. Забытыми снопами в поле, скошенные колёсами серпоносной меркавы, валялись на стенах младенцы кривенькие да инвалиды бельмастые. И вот уже сам Иоав, сын Саруйи в медно-сверкающем шлеме "первый взобрался на утес… крикнул оттуда царю… требует… обещанной награды".
Затрубили юбилейным рогом трубы победы над "Градом Давидовым". И вкусил торжество это царь Израиля, не удержался, воспел он вновь свою песню Господу, как в тот день, когда Адонай "избавил его от руки… врагов… и повторял: "Господь - твердыня моя и крепость моя и… Бог мой - скала моя!"
В эту ночь кратким сном довольствовался Давид, а под утро холодный борей коснулся струн его арфы. И зазвучала та нежными звуками у изголовья, разбудила сладко спящего. Открыл он глаза, встал с постели, на холмы глянул и подивился их чудно;му свечению. Будто бы не солнечные лучи пронзали туманное небо, а нечто иное высвечивало Его город. Улыбнулся не отгаданному. Омыл руки и усевшись за стол, раскатал свежий свиток. Чуть задумался, обмакнул в чернилах перо и квадратным ашурским письмом выписал первые строки, напитанные праведным смыслом:
"Ты не будешь делать (этого), но поклоняться Б-гу. Суди (справедливо) раба и вдову, …сироту и пришельца. Заступайся за младенца… вдову. Восстанови (благосостояние) бедняка рукой царя. Защити… и раба, помоги пришельцу".
Шло время и не заметил он, как встаёт над Йерушалаимом и сверкает в надзвёздной сфере алмазными гранями его Звезда. То восстал над Ционом Давидов щит и на ближайшие десятилетия ревностно хранил царство Израиля.
* * *
2000 - 2012 гг. Израиль - Канада