"Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать..."
С.Есенин.
Началось давно и тем более - в деревне. Была золотая осень. Он пошёл в восьмой. Домой надо ходить в соседнюю деревушку через убранное пшеничное поле. Он не спеша брёл по жнивью. Солнце как-то хитро улыбалось. На поле там и сям стояли стога соломы. Он непроизвольно глянул на ближайший и увидел вышедших из-за него трёх девчонок, до них было метров сорок-пятьдесят. Они некоторое время молчали, глядя в его сторону; потом одна громко окликнула:
- Парень!.. Ты... (...) хочешь?
Он, подчинившись скрытому поворотному механизму, быстро отвернулся, продолжая брести. Краем глаза заметил, как девчонки что-то сказали одна другой и спрятались за стог. Он понял, что это они так подкараулили его в удобном месте. Наверно, другой направился бы к ним, а он какой-то не такой, как все, не пошёл... А вдруг розыгрыш?
Дойдя до дома, он залез на забор и стал всматриваться в те стога: там ли ещё девчонки? Конечно, никого уже не было. Поезд ушёл. Он каждый день вспоминал их вопрос, до первого снега смотрел на этот стог, хотел снова услышать... И много позже он вспоминал тот день и мысленно "покачивал головой"...
В его деревне девки были скромнее. Когда он решался какую-нибудь проводить, они останавливались неподалеку от её дома "для прощания". Надо ему это было или не надо - он принимался её обнимать, потом шарил руками по её спине всё ниже и ниже, лез под платье, а когда девка одёргивала - переходил на грудь. Тут она сопротивлялась менее решительно, как бы обусловливая дальнейшее:
- Нет, а ты скажи, зачем тебе... ну, пощупать надо? Нет, почему именно у меня?..
И он понимал, что нужно сначала "признание в любви", что если сейчас он произнесёт сакраментальное "я люблю тебя!", то врата будут открыты. Но для чего? Он ведь ещё не умеет. Да и как сказать такое, если вовсе не любишь? И он отступал, оставлял провожаемую при её интересе. А она так ждёт этих слов от кого-нибудь! Но она пока тоже "у врат". Но... Но читай и помни: "Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими, потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их" (Мф.7,13-14).
А вот целоваться он даже не пытался, не видел и не знал в этом смысла и никакого вкуса. А всё из-за сестры. Та была существенно старше, и вот её подружка вернулась из пионерлагеря и рассказала, что научилась целоваться - взасос! Ему было лет десять-одиннадцать, и обычно "такие" разговоры происходили при нём, ибо его не брали во внимание, или в лучшем случае использовали, как манекен. Они собирали в саду смородину, когда прибежала эта Надька и ошарашила подружек амурной новостью. А дело было в лесу рядом с лагерем, парень долго целовал её взасос, а это делается так... Надька рассказала на словах, а после продемонстрировала на нём. Вторая подружка сестры, Нинка, тоже поцеловала его взасос, а потом его заставили целовать взасос Нинку. Он послушно выполнил это пионерское поручение, но никакой сладости в губах Нинки не почувствовал, кроме чужого тела. Потом Надька показывала синие засосы на груди, но ему это уже надоело, и он с урока сбежал. С тех пор у него ни в уме, ни в теле даже мысли или какого-либо шевеления не было целовать ту, которая, может, шибко-шибко нравится. А вот если бы такая спросила, хочет ли он, то он бы утвердительно кивнул, а руки его всегда готовы ей помочь. Но ни одна больше о таком не спросила, а потом он женился, и лишние мысли исчерпались.
Он много раз влюблялся, но когда влюбился в свою будущую жену - понял, что влюбился по-настоящему только теперь. При первых встречах он, конечно, угощал её своими безвкусными "как бы поцелуями" и сразу заметил, что она целоваться умела очень хорошо. И он решил больше не целоваться с ней, не устраивать концерты, а ей - достаточно уже, нацеловалась и без него. Но он не ревновал, потому что она оказалась девственницей. Но как можно "пережить" пламенную любовь, перешедшую в счастливый брак, - без настоящего поцелуя? Это для него самого было удручающей загадкой. Он не мыслил себя без неё - ни дня! И никакого желания целовать... Но на свадьбе, когда первый раз закричали "горько!", и жених с невестой встали для публичного поцелуя, - он запомнил тот поцелуй на всю жизнь! Их секс - это одно, а этот поцелуй встрепенул тело неизведанной сладостью, они слились, свились огненными смерчами, живущими не в телах, а глубже, в невидимом центре души... Больше они не целовались. Этот единственный их поцелуй был с ними и днями, и ночами; к нему они добавляли свой семейный секс. Так пролетело лет двадцать, выросли дети.
Как всякий порядочный муж, он, конечно, несколько раз изменил жене. Не исключено, что и она, как любая жена, изменила, но, как всякая порядочная жена, она не оставила ни малейшего подозрения, ни подобия улики. Ничего не найти, как у змеи ног. Но однажды он все-таки решил допросить жену по поводу одной подозрительной ситуации, на что жена зло и резко отрезала:
- Я же не спрашиваю тебя про твоих баб!
Откуда она узнала? И почему так однозначно уверена в им содеянном? Ведь он тоже не положил перед ней улики...
- Не было у меня... никаких баб.
- Вот и у меня не было!
Ответ жены был очень уверенный. Так бывает, когда случай был уж совсем случайным, то есть несущественным, а стало быть несуществующим. Да и он не горел желанием травмировать себя и отодвигал вопрос в дальний угол долгого ящика. Жену он никогда ни на кого не променяет. И она его тоже. Они не могли друг без друга, а любовь осталась (вот именно!), но была уже не важна: души обнялись, стали одним, а тела... иногда сваливаются в потёмках с кровати, но тут же спешат на место...
"Других" он иногда непроизвольно вспоминал. Например, подруга родственницы, пишущая по краеведению. В то лето они часто приезжали к нему на дачу, гостили по нескольку дней. Она была раскованна, начитана, не очень красива, но очень привлекательна неким внутренним ресурсом разнообразия. Она симпатизировала ему, а он - ей. Жена видела это, но не подавала виду. Он подумал, что, значит, жена "позволяет" ему слегка флиртовать - в расчёт за своё какое-то прелюбодеяние, но решил "заострить вопрос" как-нибудь потом, после своего флирта. Даже над грядками его "симпатия" приседала так, что он невольно отводил взгляд, потом вставал и понимал, что это она его спрашивает: ты хочешь?.. И он захотел, страстно захотел. И однажды она со своим блокнотом, а так же с пирогом и бутылкой, приехала в конце июля, а жена была на два дня в отъезде. Ведь жили на два адреса.
Они пили, ели, не пьянея, ходя вокруг да около. Потом вышли курить во двор, стояли у амбара, и он дал волю рукам. Одежда уже повисла на ней, как повисли и освобождённые груди, белели кружевные трусики. Он стал расстёгиваться, но она замотала головой, мол, их могут увидеть через щели в воротах. Они переместились в дом, на большой жёсткий диван, и он увидел, как она развёртывала и раздвигала перед ним себя. Она помогла, потом постанывала, отворачивала голову, когда он хотел предложить поцелуй (может, ей это нужно), но поцелуй ей тоже был не нужен. А их секс что-то затянулся, и он предложил сменить позу. Она покорно встала на четыре точки. Он схватился сзади за бёдра, глядел на её покачивающуюся голову и рассыпанные шевелящиеся волосы. А она куда-то в подушку шутя отпустила:
- Я почему-то знала, что этим кончится.
- Тебе плохо так?
- Классно!..
Они не стеснялись: кончая, всё, что полагается, прокричали и простонали, выдохнули, улыбнулись, обнялись в порядке постановки точки и стали быстро одеваться. Дело сделано. А ещё один раз - это было годом позже в соседнем селе, когда он арендовал совхозную пасеку, был заведующим. Пасека располагалась в трёх местах (на трёх точкАх), в том числе один в том селе, а пчеловодом там была молодая женщина Аня. Мужа она прогнала, но недавно пустила обратно, но уже не скандалила, если его не было дома дня два-три. Когда он принимал дела, они обменялись не холодными взглядами, руки зачесались. А когда он работал на её участке, они говорили о пчёлах, но контекст был совсем другой. Говорить конкретнее мешал помощник, он же сторож, который крутился тут же. И вот он на машине с шофёром едет к Ане. Сторож сказал, что она уже была и уже ушла, придёт теперь вечером. Поехали к ней домой. Шофёр остался дремать в машине, а он нашёл хозяйку в огороде. Муж был где-то в очередном запое.
- Я что приехал-то... Хотел узнать... да ладно, потом. А где твои собственные ульи стоят? Что-то не вижу...
- Там, за избой, в саду...
- Покажи... Покажи, покажи!
Он властно обнял и без особого с её стороны сопротивления повёл к ульям. Они вошли в тень от избы, остановились. Рядом сверкали грозди ягод, за кустом ровно гудели пчёлы. Нет-нет да прорывался через этот размеренный гул нервический не то писк, не то ворчание - трутней. Так бывает, когда пчёлы шмыгают беспрерывно туда-сюда во входном отверстии улья - в летке, а бездельнику трутню именно сейчас надо зачем-то в улей, и нет возможности "пройти"... Ему надо хорошо поесть и лететь за многие километры, к товарищам, куда, может, вот-вот прилетят неплодные матки (девственницы), и в воздухе начнётся что-то невообразимое: трутни накачают каждую матку коллективно спермой - в специальный в них "резервуар", и потом пчеломатки лет пять уже не вылетят никуда и будут класть в ячейки свою яйцеклетку, а к ней сами добавлять сперматозоид из своего хранилища. Ну, одна работа! Никакого удовольствия. А трутней осенью всех разорвут и выкинут из улья, как бы тоскливо они ни пищали. Весной матка "насеет" новых (молодых!). Чтобы получить пчелу, надо к яйцеклетке добавить сперматозоид, а для появления трутня достаточно посеять лишь яйцеклетку. И мужик со сперматозоидами готов! Природа!..
Для начала он крепко, рывком прижал её к себе и прочитал в её глазах спокойный, но дерзкий вопрос: ты задумал э т о? А его руки были уже в её трусах, ладони легли на мягкие ягодицы. И когда он и ягодицы прижал крепко-крепко к себе, она непроизвольно произнесла сама себе "ах!" Тогда он стал расстёгивать брюки. Она, конечно, дёрнула плечами: "нет, нет!" Он решил поцеловать её для усмирения, но она резко отвернула голову, и он стал целовать в шею. Она тем временем сама сняла трусы, он успел расстегнуться, она привалилась спиной к бревенчатой стене, оказалась как бы, стоя - на нём, стала горячо целовать в губы, сдерживала крики...
Когда он, ещё не отдышавшись, сел в кабину, проснувшийся шофер бросил на него равнодушный взгляд и так же равнодушно что-то сказал.
- Что? - переспросил он.
- Я говорю ширинку застегни, рубаха торчит...
Было ещё два-три случая, но вспоминать их - все без исключения - было стыдно и хотелось думать, а вдруг и не было ничего?.. А ещё думалось: трутни мы, трутни. Так он жил с женой в мире и согласии, поистине душа в душу, пока все чаще между ними не стали звучать краткие "нет". Он начнёт про что-нибудь, а она прервёт, почти не дослушав: "Нет, я так не думаю..." Или она коснётся какой-то не знакомой или не интересной ему темы, и тогда он, сколько-то потерпев, ласково оборвёт: "Извини, мне это не интересно, да это и общеизвестно..." И они стали менее зависимы друг от друга, а когда появилась возможность и необходимость пожить "врозь" - приняли это: на первом адресе мать вовсе состарилась, надо было караулить её и её квартиру, а он остался в деревне. Совхоз благополучно распался, один пасечный участок он выкупил, держал там пчёл и овец и имел необходимый для семейного мужчины доход.
Однажды, в очередной приезд жены (в частности, и для секса), он спросил, не появился ли у неё мужчина. Она ответила вопросом: "А у тебя здесь?" Он ответил, что пока с такой душой, "как у тебя", никого не видно. "И у меня не видно", - в свою очередь сообщила жена. "А если увидим?" - продолжал он тему. "Я ведь тебе давно сказала, что всегда готова, что ты можешь бросить меня..." - "Я помню", - ответил он в раздумии, - но я хочу быть рядом только с такой, как ты, с твоей душой. Я не хочу с другой!.. Правда, я слышал, что на земле есть "штук" пять равноценных любимой душе душ, понимаешь? Но ведь какова вероятность, что вторая такая же может появиться рядом? - Никакой..." Жена не ответила, смотрела понимающе. Они по-прежнему могли открыто долго-долго смотреть друг другу в глаза. "А если что-то случится?" - продолжил он понятную им двоим тему. Она ответила: "Я пойму. Но тогда и ты должен будешь понять меня..." Он неожиданно обхватил её голову руками и, как умел, поцеловал в губы - в кои-то веки! "Беда!" - ответила жена, улыбнувшись и покраснев. После этого они долго сидели молча, рядом во всех возможных смыслах, окунувшись в свои мысли, в своё понимание сути вещей, в свои народившиеся, накопившиеся взаимные "нет"...
Вспомнив давнишние занятия и интересы, он стал ездить в районную библиотеку. Его интересовало богословие (девятнадцатого века) и некоторые моменты науки этики. Библиотеки народ уже не посещал, но они сохранялись как справочный кладезь и зал для культмероприятий. В библиотеке он просиживал, как дома, целый день; обедал вместе с районной администрацией в их столовой, курил на лестничных площадках с чиновниками. Когда он появлялся в библиотеке, у библиотекарши возникало истинное воодушевление: библиотеки востребованы, их не закроют, она аккуратно ведёт карточку этого регулярного посетителя. А он и не замечал эту работницу культуры: обычно видел только склонённую над столом голову, светлую причёску с начатком косы. Но вот она стала тоже сидеть в зале за столом, обложенная книгами и листами. Однажды он остановился рядом и бросил взгляд на бумаги. "Традиции и мораль" - прочитал он крупный рукописный заголовок. Это было ему близко. Он попросил разрешения и подсел рядом, разговорились, и теперь он увидел её лицо близко. Не сказать, что она была заметной красавицей. Впрочем, красавиц мы, бывает, не замечаем. Её лицо было с хорошей, приятной геометрией, особенно губы: крупные, смелые, сомкнутые, чётко очерченные, заставлявшие смотреть на них. Она была моложе, но он был тоже молод. Он не отходил от неё, они вместе обсуждали и верстали её исследование...
Рядом с основным конспектом были рассыпаны выписки: "Мораль - это общепринятые традиции. Цицерон", "Совесть - моральный эквивалент Бога", "Прескриптивная (оценочная) сторона морального принципа - доминирует!", "Добро - форма моральной истины?"... Он положил бумажки на место и спросил:
- Скажи, а седьмой и десятый законы Моисея, то есть "не прелюбодействуй" и "не пожелай жены ближнего", - куда бы ты их отнесла - к морали или к традициям?
Она подняла на него несколько удивлённый, если не поражённый, взгляд:
- Ну, эти заповеди выражены в негативном, запретительном ключе... А я материал собираю в положительном изложении... Вот ещё выписка: коллизия долга, по Юнгу, может разрешиться неожиданно и спонтанно, как... как короткое замыкание - там, глубоко внутри нас... Может, заповеди лучше оставить вне морали и традиции?
- Интересно. Но вне морали я бы заповеди не оставлял. можно ли совесть выгнать из себя?..
Она не ответила. Она мыслила честно. Она пожала плечами:
- Надо подумать...
А в следующий раз она сама первая обратилась к нему:
- Я ничего не придумала. Не желать другого или другую - но имеем ли мы мужа или жену, при нашей светской регистрации браков?.. Наша жизнь делает нас грешными уже до брака и сразу в браке (без венчания). Так ведь?.. А относительно того, что даже в мыслях нельзя быть в вожделении, - но ведь в тех же мыслях мы можем испытывать исцеляющие угрызения нашей совести... В конце концов, насколько я знаю, в Писании говорится и о возможности так называемой разводной, а ещё больше о любви... Вот всё, что я придумала.
Однажды он не застал её на месте. Но ближе к обеду она вошла, под мышкой папка с бумагами. Он встал навстречу и предложил пойти вместе в столовую. Но она сказала, что её практика кончилась, что она должна вернуться в гостиницу. И что они привыкли обедать прямо в комнате - она и две её сожительницы. А сегодня те поехали к родителям, но жутко чуть не проспали на автобус, и все трое даже постели не убрали...
Пошли в её гостиницу: она молча приняла это, пожав плечами: "Если есть желание..." Почему он так смотрит на неё, ждёт от неё слов, бесконечного общения? Они молча убрали одну постель, вторую. При этом он просто стоял рядом, переходя с места на место. Наконец, подошли к двуспальной кровати.
- Странно, - сказала она, чуть улыбнувшись, - номер совместный, а кровати две односпальные, нормальные, а эта широкая... Это моя.
Она встала коленями на край, расправляя одеяло на противоположной стороне. Он тоже, с готовностью помочь, взобрался коленями на кровать. А она в это время потеряла равновесие, "упала" на локти, обернулась. Он взял её за плечи и бережно повернул на спину. Её сомкнутые губы готовы были открыть томящийся за ними, там, внутри, какой-то вопрос. Но всё уже было лишним, несущественным. Он наклонился, почти лёг, осматривал лицо, потом только губы - и начал их целовать. Боже, какие сочные! Он поцеловал их, буквально взяв в рот, накрест слева и справа. Опять смотрел на эти губы, опять стал целовать. Взгляды встретились, и он со сладким ужасом понял, что так уже не посмотрит ни в какие другие глаза и не будет больше целовать никакие другие губы. Она молчала. Но губы молча говорили. Он снова со всей, такой неожиданной для него, страстью "обнял" её губы своими, с наслаждением пил их, чувствуя, что этот родник для него не иссякаем. Его горячее дыхание было похоже на шептание "седьмого закона": "Пусть не будет у меня плотских вожделений, пусть держатся они в рабстве силой моей любви к тебе и твоей любовью!"
Она тоже была влюблена. Они целовались и не могли насытиться, когда, может, надо было уже обратно расправлять постель, или уж не тратить на это драгоценные силы и целовать, целовать...
Позже он позвонил жене, попросил прощения, что нашёл "вторую её", честно-честно... Попросил пережить. Сказал: "Боже, как я любил и люблю тебя! Но как я влюбился в неё!.."
Жена ответила, что "переживёт", но только "в одну сторону"... Их тот свадебный поцелуй иссяк. Его жена достаточно красива, чтобы тоже найти "второго его". А целоваться она, в отличие от него, всегда умела.
Если произвести простейшее арифметическое действие - "примерно пять "штук" минус две", то в мире остаётся ещё около трёх душ, годных ему в жёны: одна обязательно в Японии, вторая в Средиземноморье или в южноамериканских бывших колониях, а третья на севере Российской Федерации, близ Архангельска, уж это точно. А пока он и она целуются в гостинице на двуспальной кровати, по-настоящему, близкая душа с близкой...