("Клошары на Святой земле")
Все-таки навестил вчера вечером своих друзей-приятелей, обживающих Приют "Сиротка-пони". А вот рассказать об этом не успел. Да и как-то не до этого было. Ведь именно там еще сравнительно недавно жил тот Человек, которого не стало...
Итак, "Эрэв тов, "байт-хам"! "Добрый вечер, "Теплый дом!" "Шалом ле кулям!", "Салам алейкум!", и "Гуд ивнинг!"
Вот так, по неписанному обычаю, на четырех языках, здоровается с Домом, словно он живой, всяк входящий в это святое для многих место. Ибо именно отсюда человек выходит очищенным физически и духовно, словно из какого Храма...
Мне вразнобой отвечают голоса еще больных, но с появившейся надеждой в глазах, каждый отвечает на своем родном языке. Так пока им проще. Потом мы обнимаемся, как браться, которые давно не виделись. Здоровые дают энергию и надежду больным. И совсем не обязательно быть наркоманом в прошлом, хотя, как правильно говорят, бывших наркоманов не бывает. Эта болезнь будет с человеком до конца его жизни, она будет плестись за ним по пятам, как замороченная тень, в любую минуту готовая воплотиться в страшную реальность. Но тут уже зависит от каждого, кто решил с нею бороться до конца...
В комнатушке, очень плотно забитой четырьмя допотопными койками, порядок и чистота. С этим здесь строго...
В огромном салоне, по границам которого прямо из земли растут кусты и деревца, слышатся приглушенные голоса. Здесь не принято громко разговаривать, кричать, выяснять отношения и, Боже упаси, ни о каком физическом насилии даже в помыслах быть не должно. Как в Храме. Да, именно так. Это храм Очищения...
И лишь птицы в клетках чирикают вразнобой, как музыканты, пиликающие за пять минут до премьеры, каждый свое, чтобы потом слаженно исполнить вечернюю рапсодию. Ну а рыбки в двух огромных аквариумах, как всегда, немы: они раскрывают свои большущие рты, гоняясь друг за дружкой. Наверное, играются в салки...
Зато хомячки в клетке ведут себя безобразно, позабыв напрочь о стыде, делают свою любовь на глазах у всех...
- О, Саша, - замечает меня первым Яков и косится на целофановый мешок в моих руках.
Ну, конечно, как же без гостинцев. Это ведь не визит вежливости. Я пришел к своим друзьям-приятелям, вчерашним еще клошарам., обретшим хоть и такой скромный, но все-таки дом.
Я принес им то, что здесь не принято подавать к столу, потому что эту еду мало кто из местных любит. Я сделал им селедочки с зеленым лучком, как они любят, и жаркого по-домашнему. Жаркое тут дают частенько, равно как и шабатняя курочка давным-давно здесь стала традиционной, но... Парни хотят селедочки. Я знаю. Они и на закуску старались взять именно ее, уже порезанную с луком.А какая селедка без картошки...
- Мы разве еще не ели?, - растерянно заморгал глазами Дима.
- Еще раз перекусим, - толкнул его в бок Санек.
- Давай с нами, - приглашает меня Сурок. Он задумчив. И не проявляет особого восторга по поводу моего визита. Более того, я каким-то шестым чувством угадываю, что он даже как бы не шибко доволен, что вот я решил их навестить и менно в этот вечер.
- Что это с ним? - глазами спрашиваю Якова.
И тут его прорывает, с полуоборота, как будто всего лишь за пять минут до моего появления, у них был бурный спор, но я пришел и помешал...
- Не, ну ты посмотри на этого долбанутого, - Яша ткнул вилкой с нанизанной долькой селедки в сторону Сурка.- Что удумал этот мамзер, шарахнутый по голове пыльным мешком.
- Ну?
- Эта... чтоб она уже ушла поскорее вслед за всеми своими бывшими мужьями... я не знаю куда, но желательно, как можно дальше...
- Ты о "Черной вдлове"? - пытаюсь по возможности сократить его спич.
- А о ком еще? - вопросом на вопрос, чисто по-одесски, отвечает Яша.
- Она была здесь?
- А ты как думаешь?
- Да я еще ничего не успел подумать...
- А ты подумай.
И тут взорвался я. Нет, не на Яшу, тот как раз мыслил примерно,как и я. Я заорал на Сурка. Я орал на него так, что все в салоне примолкли, пытаясь понять, о чем это "сумасшедшие русские" ведут столько горячо беседу, и зыркали по сторонам глазами в поисках кого-то, кто перевел бы им с русского...
А потом я вдруг умолк.на полуслове, просто закрыл рот и замолчал, лишь покачивая головой взад-вперед, как глубоко верющие люди, стоящие у Стены Плача и возносящие молитву Всевышнему.
- Но она страдает? Одна, там, где ее никто не понимает и все презирают... - попытался было возразить Сурок.
И тогда я рассказал им о брате Друга, которого не стало. Я рассказал им о том, что у него было денег в несколько раз больше, чем когда-либо бывало у них всех вместе взятых - у Димы, годами протоявшего у светофора с протянутой рукой, у Сурка, приторговывающего "дурью", у Ивана, у которого в Волгограде квартира и домик, отписанный родителями, и даже у Якова, которого держали чуть ли не за подпольного миллионера все знакомые мне бомжи. А дыма без огня, как говорится не бывает...
Я сказал им, что никакие богатства мира не стоят человеческой жизни, я сказал им всем, глядя в глаза Сурку, что там,за порогом этого Чистилища каждого из них терпеливо поджидает Смерть. И если кому-то из них так уж не терпится поскорее оказаться в ее ледяных объятих, то - скатертью дорожка. Я повторил про Смерть, стоящую за порогом на иврите, чтобы поняли все сидящие в салоне. И парни, изможденные болезнью, согласно кивали, пожирая меня огромными глазами, словно в тот момент я был как минимум заместитель Мессии, несущий им Слово, о котором они знали всегда, но в которое окончательно уверовали лишь сейчас...
Потом мы стали прощаться, и Сурок тоже на прощание протянул мне руку, и я пожал ее...
Господи, вразуми заблудших!
_____________________________________________
© А.Акишин. Клошары на Святой Земле,Тель-Авив