Бусинка к бусинке, замысловатый узелок... Бисер требует особого внимания, но у Веры всё давно продумано и отработано до мелочей. Пальцы привычно ощущают едва уловимые крупинки, и маленькие бусинки беспрекословно подчиняются уверенным движениям рукодельницы, оживляя её фантазии.
Под рукой целые россыпи искрящихся песчинок. Возможно, они зазвенят весёлыми колокольчиками, запляшут алыми всполохами страстного огня, или обернутся золотой рыбкой на гребне морской волны.
Что бы она попросила у этой рыбки? Вера улыбается: ничего. Всё, что нужно для безграничного счастья, у неё есть: любимый муж, любимая работа и вот эта её отрада – из крохотных мерцающих звёздочек творить волшебство. А совсем скоро появится еще одна долгожданная радость. Она уже живёт в ней, бьётся, требовательно напоминая о своём существовании.
Песня льётся, разлетается по дому, выплёскивается в распахнутые окна. Бусинка к бусинке... Так хорошо просто жить...
Мальчик родился глухим. Не поверила. Отказывалась верить. Пела колыбельные, напряжённо вглядываясь в сыновье личико – не дрогнут ли реснички, не повернёт ли головку на её зов. От его отчаянного оглушительного крика хотелось бежать, зажав уши. Муж так и сделал. Нет, не ушёл совсем, но стали они совсем чужими.
Серые больничные палаты, интернат для глухонемых детишек и непонятный, безмолвный язык жестов. Вере пришлось постигать новую для себя жизнь, чтобы научить жить Ванечку.
В доме теперь тишина – песни не поются, муж дни и ночи на работе, совсем затерялся в своих бесконечных командировках. И всё-таки урывками, а то и ночами при свете яркой лампы Вера колдует: бусинка к бусинке... Надо жить.
Слёз давно нет, видно, закончился отпущенный им лимит, да и толку в них? Лишь в её творениях дрожат они жемчужными росинками, прячутся в пышных букетах полевых цветов, поблёскивают в золотистых колосьях. Вот и сын уже уверенно держит в руке карандаш, повторяет мамины чудеса: яркое солнышко, белые барашки волн... Художник...
Вера с гордостью разглядывает рисунки повзрослевшего сына, изумляется их фотографической точности: хитрая улыбка на лопоухом лице – это Димка, ещё с интерната дружок закадычный. Вот Иринка, Димкина жена – нахмурилась... Наверное, опять рассердилась на мужнины приколы. Её пшенистые локоны всегда распущены – под ними не виден прицепленный к уху аппарат. Ой, а это же она, Вера! И когда успел... Ну совсем некрасиво согнулась над бисером в своём уголке. Очки на носу...
Радуется Вера успехам Ванечки, но и беспокойно ей: как-то всё сложится? Не зря тревожилась. Загоготала беда словно девка бесстыжая: – А как ты думала? Что всё таким же красивым будет, как твои безделушки?
Как просмотрела? А ведь видела, видела лихорадочный блеск в глазах сына. Посмеялась какая-то замужняя красотка над влюблённым парнем. Может, ради глупого интереса, может, от скуки, как знать? А только застала Вера своего Ванечку с верёвкой в руках. Как чувствовала: понадобилось ей в сарае чурочку подходящую для своей новой композиции найти...
– Надо жить, – объясняла она скорее себе, чем сыну. И даже новый удар – смерть мужа – ни на миг не поколебал её решительную уверенность. – Надо жить, – повторяла она, глядя в застывшее, когда-то любимое лицо, и не могла простить предательство. Несложно было догадаться, о чем он угрюмо молчал все эти годы. Когда же она ухаживала за ним, беспомощным и умирающим, то что-то не видела у его постели ни одной из его женщин.
Для добрых друзей у Веры всегда открыты и двери, и сердце. Поселившаяся было в доме тишина отступает, и душа поёт, журчит в её работах апрельским ручейком, шепчет нежными листочками, звенит серебряными крылышками стрекоз. Вера с улыбкой вспоминает свой первый тюльпан, когда-то сплетённый в подарок маме. А сейчас её поделками все комнаты заставлены, да сколько ещё раздарено хорошим людям!
Подруги ругают: – Продала бы хоть что-нибудь – такую красоту всякий в дом захочет, бисер тоже денег стоит.
А Вера смеётся: – Не могу я душу свою продавать, только дарить...
Но беда, коль прицепилась, не отвяжется. Не по нраву ей, видно, радость да хрустальный перезвон – опять насмехается, хохочет прямо в лицо, безобразно ощерившись. Вот этого Вера никак не ожидала, всё надеялась до последнего... Глаза... Что она теперь без них? Все операции оказались бессмысленными. Нет больше для неё волшебного мира, только светлое пятно окна.
День ли, ночь? Вера прислушивается к шагам сына в соседней комнате и по запаху краски и растворителя догадывается: рисует. Не увидит она больше его картин, лишь проведёт ладонью по полотну и попробует угадать.
Сноха, такая же молчаливая, как Ванечка, погремела на кухне и затихла. Тишина в доме. Она заполняет собой всё пространство, физически ощущается вязкой черной субстанцией, не дает дышать. И тогда Вера пугливо и неуверенно пробует свой голос. Когда-то она была самой звонкой певуньей среди поселковых девчат. Ей смешно над своей робостью и она подбадривает себя: – Смелее, всё равно никто не услышит.
Старческий голос дрожит от долгого молчания, срывается, но вот уже набирает силу и разносится по комнатам несмелыми переливами. Вере видится манящий всевозможными цветами и оттенками бисер, и неожиданно в голове её рождается новый чарующий образ. Она чувствует, как упруго подрагивает в руках проволочка, преображаясь в тонкий стебелёк, и пальцы машинально начинают совершать знакомые движения. Бусинка к бусинке... замысловатый узелок...
Песня волнует, завораживает красивым напевом, пробуждает дорогие сердцу воспоминания... Надо жить.
на фото: работа выполнена
мастером бисероплетения,
прототипом моей героини.