Митрошка слыл в деревне за дурачка. На него не обижался никто, а он что хочет – говорит, что хочет – делает. Пройдёт по деревне, соберёт свои оплевухи, посмеётся всласть и домой. А дома сидит думает-думает. Ума у него на четырёх бы хватило, вот он от большого ума и дурачится. Скучно, видишь ли, ему. Скукотища!
Учиться бы шёл, да где там. В школе сидеть надо, как все, ладом. А он не может, как все. Особенный он.
Отец у него пришлый был, так, перекати поле, но мастеровой и смекалистый. Хоть что, бывало, сделает, и не просто выпилит, вырежет, а с умом, с «изюминкой». Почитай, в каждом доме о нём память осталась, а у Авдотьи, вот, Митрофаном звать.
Она сына-то любила, нежила. Всё ему. А народ посмеивался: «Нагуляла себе игрушку, забавляется теперь», а ей и ладно: «Смейтесь, лишь бы Митрофанушку не обижали».
Пока мать жива была, он не так чудил, а ушла, так и ходит по деревне днями.
Плохого ничего не делает, а вот подсмеивается. Кому понравится, кому и нет – норовят сунуть. Да не шибко, так, для острастки. Знай, мол, меру.
Его бы ум, да к нужному делу определить. А кому надо, кроме матери?! Она любила, баловала, а не думала, что ему жить как-то надо будет, есть, пить. Сколько будет куски собирать? К работе он не приучен. Всякая работа постоянства требует, а ему – скукотища.
Вот так, вроде и любовь, а вроде и во вред. Разбери её, подели на порции. А кто виноват? Мать.
Люби, да не залюбливай.