Приехали они уже ночью. Актеров и всю бригаду фильма спешно разместили в местной гостинице, назавтра сказали явиться в фойе к десяти часам.
Парням достался двухкомнатный номер с четырьмя кроватями. Первым делом Миша выставил на стол из своей сумки три бутылки со словами:
- У напарника экспроприировал на прощание.
- Как?! – выдохнул Ник.
- Сп-л – «как», и все дела, он мне деньги должен.
***
Из-за этого они естественно проспали. И проснулись только тогда, когда услышали голос Михайлова:
- Если так дело пойдет и дальше, то у нас с вами ничего не выйдет.
Из-под одеяла высунулся помятый отекший Ник и произнес хриплым голосом:
- Дальше дело пойдет лучше, просто мы устали с дороги и давно не виделись, извините нас, выйдите, пожалуйста, а мы сейчас.
Михайлов раздраженно удалился. Ник растолкал Даню и Мишу, а сам быстро смотался в душ.
Через пятнадцать минут все трое вышли в коридор. Михайлов мрачно подпирал стену.
- Ну, ребята, так не годится, площадка уже готова, а вы спите…
- Мы быстро, - сказал за всех Ник, и они, оставив Михайлова с невысказанным возмущением, побежали вниз по лестнице. Выйдя на улицу, они опять увидели угрюмого Михайлова сидящего на скамейке. Он спустился на лифте.
- Ну вот и мы! – возвестил Ник, - вы уж простите нас пожалуйста за опоздание, больше такого не будет.
- Ладно, пойдем.
И они поехали по городу, с его каменными узкими улочками и старинными домами.
Конечной целью оказался какой-то глухой старый двор, весь заставленный снимающей техникой и наполненный какими-то людьми. Тут же парней окружили со всех сторон и стали наперебой что-то неразборчиво, но громко говорить, стараясь быть услышанными. Через пять минут друзья смогли сориентироваться, что вот этот бородатый гражданин, это второй оператор, которого они на пробах не видели. А вот эта писклявая полноватая женщина – помощник режиссера, а эта сухая и длинная чопорная дама – костюмер. Осветителя Яшу они уже знали. Гримером была маленькая улыбчивая женщина средних лет. Трое второстепенных ролей курили у камеры. Только одна девушка стояла надменно в стороне и потопывала ножкой. Это была Виктория Моргулис. Её папы на площадке видно не было.
Не успели друзья поздороваться с коллегами, как тут же чопорная дама в сопровождении помрежа увлекли их куда-то в сторону, где и переодели в весьма странную одежду. Ника нарядили в жидкий, вытянутый на боках и в горле серый свитер, оставив ему его много видавшие джинсы. С Даней обошлись культурнее, выдав ему светлый новый свитер. Мише же на руки выдан был совершенно сумасшедший панковский прикид и дана была полная свобода действий, включавшая условие в короткие сроки втереться в доверие к местной неформальной группировке под названием «поганая молодежь» с адресом базировки – переулок Крупской, двор и подвал дома №46, что было почти рядом. Об этом Мише сказала помрежа. На что Миша весьма неуверенно и безнадежно возразил, что он не панк, но его не услышали.
На площадке появился Михайлов с картинами Миши. Предполагались съемки знакомства проходившего мимо иностранца с выставлявшим у стены дома свои картины Ником – художником по имени Артём.
Начался увлекательнейший процесс творчества. Который завершился, с часовым перерывом на обед, лишь вечером в 9 часов, когда начались сумерки. Было отснято два эпизода – знакомство и немного дальше.
Миша же, замерзнув в наблюдениях за съемками к обеду, решил развлечься и сходить всё-таки к «поганой молодежи».
Переодевшись в подъезде близлежащего дома, он неуверенно пошел по улице, ощущая на себе угрюмые взгляды редких прохожих.
Во дворе дома №46 никого не оказалось, и Миша, поправив на голове грязно-белую повязку, с замирающим сердцем спустился в подвал. Там было темно и тихо. И Миша уже подумал с облегчением, что там никого нет, довольно резко открыл дверь в какое-то помещение. Картина, представшая его глазам, впечатлила его сильно и запомнилась надолго.
В центре помещения прямо на полу сидел странный парень и декламировал странные стихи. По сумрачным стенам сидели слушатели и что-то курили, пуская по кругу. Стихи были примерно такие:
***
мужчина глядит под ноги
женщина смотрит вдаль
как колба, он вертикален
она вся — горизонталь
это такой камыш
она родилась из колена
из чашечки для питья
его, как из полой уключины
он — из ее ногтя
мужчина весь темный в ухе
он — вечная ночь во рту
он тьму попирает и смотрит
в тьмущую высоту
это такой камыш
***
женщина тоже бывает
темной, когда для него
она собирает черешню
и сеет ячмень для него
в черную, черную землю
но ей лишь тогда легко
когда он, взяв ее волос
губами, пьет молоко
словно через камыш све-е-ет.
Как много девушек и женщин —
лодыжек, щиколоток... Мне
однако же милее женьшень,
пророщенный в иной земле.
Его солено-терпкий привкус
в масленой ступке, как в трубе,
озвученный, толчется. Прикус
на каждом звуке по себе
неровную оставил память;
а вера — тайная, как сглаз, —
чьих обладательниц слепая
ЛЮБОВЬ, пеленутая в газ,
сама себе мужей рождает
и умерших, в земле камлать,
на кладбище не провожает,
а дома остается ждать.
***
О ужас: нет людей, а Бог,
Куда ни погляди — повсюду.
В стеклянном черепе Его
Нет места ни зверью, ни блюду
Из человечьих снов, молитв,
Совокуплений и вечерий…
Но если что и впрямь болит,
То сразу попадает в череп.
Твой подожженный нетопырь,
Невстреча с Прадедом и Принцем —
Все это — нет, не боль, но пыль
В Его густых, как ночь, ресницах.
Однако — что у корабля
Ничтожней и больнее ветра?
Останется после тебя
Одно-единственное Лето.
А я — разулся и исчез,
Не под стеклянным лбом — снаружи…
И все же: где-то они есть —
И люди, и зверье, и… ужас.
***
О кладбище, листвяный палимпсест,
тутовая невыболтанность к лету!..
“Не вздумай поднимать с земли и есть
то, что взошло на фосфоре скелетном”, —
так говорила мама. Я алкал
напиться млечным соком шелкопряда.
И сок подобно времени стекал
по ликам измышленного распада.
“Не то сулит беду, что тащим в рот, —
я голос Деда под плитой услушал, —
а то, что изо рта исходит. Вот
тебе мой летний дар — бери и кушай!”
Страж у ворот, свершающий намаз,
вдруг похитрел сквозь бороду и — чудо! —
два саженца проклюнулись из глаз,
обрызгав тутом. Белым-белым тутом.
(Санджар Янышев)
Когда чтец закончил, все взгляды сидящих перешли с него на Мишу. Ему очень сильно захотелось дать дёру от сюда, но он совершенно неожиданно для себя изрёк:
Вот это и есть ждать природы щедрот. Мы проснулись.
Трясло. Как пищальи заряды, летучие мыши
выдергивались из копченой дыры контрабаса
и глохли. В горах помутнелые сны свои русла,
должно быть, покинули морщиться. Мы же
от их вещества загустели быстрей алебастра.
И целую вечность потом не могли двинуть бровью.
Покуда внизу голосила молочница. Дом
ихтиоловой мглой, размягченной, как сумрак, корою —
единой породой твердел; под светлеющей кожей
хребты ископаемых рыб, рудименты искомых
оплаканных некогда кукол, собачек и кошек
угадывались, как светящийся призрачный Китеж.
Вот это и значит — “незыблемость”. Сделайся снегом,
ползущим с вершин, — не почувствуешь меньшей надеги;
и будучи сном — самовольно сосуд не покинешь...
Не требуй у рождшей земли милостыни
покоя. Она торжествует движенье над небом.
А я торжествую — тебя. И на будущей пленке
ты веткой проснешься, но почва ее не коснется отныне.
Последовало удивленное молчание. Наконец кто-то сказал:
- Ты кто такой?
- Художник… я…
- Аж?! А что тут делаешь?
- Мои картины в фильме снимают, за два квартала от сюда во дворе съемки идут, про художника. Художник – мой друг, а его картины – мои. Ну а мне сказали к вам прийти, познакомиться и привести вас на съемку в виде массовки.
- Врешь!
- Да что б… я не пил!
- Это – нормально, - обратился ко всем странный чтец. И представился Мише:
- Мощ.
Он был очень худ. Миша открыл было уже рот, чтобы назваться, но подумал немного и сказал:
- Маз.
- Чего?
- Ну, понимаешь, художник – мазила, вот и Маз.
- Так, говоришь, художник? Ничего. У нас есть один, плакаты рисует и стены разукрашивает, а ты – что?
- Да так, всё.
- Всё? Дай посмотреть.
- Конечно. Когда придете?
- Да хоть сейчас. Такая тоска тут у нас.
- Сейчас уже поздно, а завтра – приходите, вот адрес.
- Ну спасибо и на этом.
Помолчали. И Миша сказал:
- Ну, пока. Здорово у вас, приходите… Придете?
- Придем-придем…
***
Миша пошел сразу в гостиницу. Даня уже курил на балконе. Ник спал. Миша вышел на балкон. Даня смотрел куда-то в одну точку и, видимо, о чем-то сосредоточенно думал. Он не заметил Миши, когда же наконец увидел его рядом с собой, вздрогнул и сказал рассеянно:
- А, это ты, как дела?
- Нормально. Завтра «поганая молодежь» в полном составе явится в наш двор.
Даня:
- Замучился Ник с этим Михайловым. Такой оказался дотошный тип. Представляешь, сегодня одну фразу заставлял Ника повторять ровно 16 раз, я посчитал. Да и я вообще-то себя попугаем уже почувствовал…
- Так всегда бывает, - глупо ответил Миша, он думал о своем.
Даня тоже продолжал думать о своем. Миша плюнул вниз и спросил вдруг:
- А вы давно с Ником друзья?
- Что?
- Слушай, ты чего такой?
Даня помолчал, а потом честно признался:
- Меня Вика позвала сегодня в ресторане посидеть, а я устал во-первых, а потом…
- Плюнь!
- Да, но как-то…
- Ну, думай сам. Слушай, кассета есть у вас с собой, вашей «Своей компании»?
- Есть вроде бы, посмотри у Кольки с сумке.
Миша:
- Ладно, завтра скажу ему, сам достанет. Да хватит тебе печалиться! Если это уж так тебя удручает, что «бедная девушка» будет обманута, а ты ее боишься, то давай, я скажу ей, что ты не можешь.
Даня усмехнулся и сказал:
- Благодарю, но я пока – сам. К тому же ни черта я её не боюсь – вот еще, но она, зараза - дочка директора…
Миша вздохнул, выбросил окурок, зашел в комнату и завалился на кровать лицом к стене.
А Даня пошел в ванную, и вышел от туда одетый и даже причесанный.
***
Даня спустился в ресторан и скоро увидел сидящую за столиком Вику. Она была в облегающем трикотажном коротком черном платье с декольте. Желтые крашенные волосы стянуты в хвост на затылке, в ушах и на шее красовались стеклянная (а может, и нет) бижутерия. Даня стоял у входа и смотрел на нее. Вика его не замечала.
Увидев наконец Даню, она сделала вид, что немного рада.
Даня:
- Хорошо выглядишь.
Вика:
- Мерси.
Даня:
- Что будешь пить?
- А ты?
Водку.
- Тогда мне – красное вино.
Даня заказал. Вика закурила. Даня пристально смотрел на нее и тоже закурил. Вика усмехнулась и наконец спросила:
- Откуда ты взялся такой?
- Какой?
- Да вся ваша троица. Никто вас не знает, откуда только вас выкопал этот Михайлов.
Даня:
- Ты меня позвала, чтобы это спросить?
- Нет. Ты пойми меня правильно. Я хотела только сказать, что Михайлов, конечно, большой оригинал… Говорят, он вас на какой-то подпольной тусовке нашел?
- А что, сейчас еще есть подпольные тусовки?
- Ну… я не знаю.
Помолчали. И Вика опять огорошила Даню вопросом:
- А я тебе нравлюсь?
- Ну-у… В общем… да… - не мог же он сказать что-то другое.
Вику это приободрило:
- Ты, кстати, тоже ничего… в моем вкусе…
Даня подумал: «Надо же» и сказал:
- Я польщен. Потанцуем?
Вика кокетливо встала из-за стола. Во время танца она обвила Даню руками за шею и вообще держалась очень напористо.
После Гали Даня немного поостыл в своем восторге перед противоположным полом. А заводить роман с дочкой директора фильма ему тем более не хотелось. Поэтому он держался стойко и был холодно-галантен.
Вике, конечно, это мало понравилось. За столиком, отпив вина, она сказала:
- Странный ты какой-то…
- В смысле?
- Да в том самом…
Даня налил водки, выпил и, немного забывшись, ляпнул:
- Что-то ты всё темнишь, девушка.
Вика совсем разозлилась:
- Я темню? А и в самом деле… Я слышала, что Михайлов вас из гей-клуба вытащил. Скажешь – нет?!
Даня с минуту смотрел на Вику, а потом изрек:
- Ну и что?
Вика вскочила из-за стола, прошипела:
- Урод! – и была такова.
Даня рассмеялся, допил водку и пошел спать.
На следующий день уже бОльшая часть съемочной группы смотрели на троицу как-то не так, как прежде. Но этого никто из друзей не заметил, кроме Дани, конечно. А, может, ему показалось.
***
Вообще, троим друзьям было довольно неинтересно здесь. Они привыкли к своему рок-клубу и даже Арту, а здесь они были только наемной силой. Проработав уже восемь дней, они не имели еще ни одного выходного, а назавтра назначены были съемки постельной сцены, довольно откровенной, и Ник нервничал. А Миша с Даней по-приколу радовались: вот, мол, мы посмотрим…
Сцены эти должны были сниматься в специально снятом для этого гостиничном номере. Когда друзья туда пришли, там уже было столько народу, что для Ника, которому тут же сказали раздеваться, еле хватило места у кровати.
Михайлов тоже нервничал. Вика, лежа в постели в каком-то халате, учила на ходу слова со сценарием. Над кроватью было установлено спецосвещение, оператор с камерой сидел в углу наготове. Михайлов без умолку талдычил что-то Нику, но он не слышал.
Михайлов:
- Ну, давай! Чего ты? Я думал, ты раскованнее.
Вика в кровати шипела, сама-себе, как бы:
- Тоже мне…
Ника неизвестно почему от этого просто передернуло. Он с остервенением разделся до плавок и снова молча стал у кровати. Вика неприятно улыбалась.
Михайлов подумал, глядя на всё это, и стал выгонять всех из номера. Остались только оператор, осветитель и гримерша с хлопушкой. Это было все-равно много. Миша с Даней конечно же остались, несмотря на то, что их тоже выгоняли.
Михайлов:
- Помните «Мордашку»?
Миша, стебаясь:
- Мордашку? А кто это?
Ник:
- Заткнись, - Михайлову, - Я, что, должен, как он?... Этот, как его…
Миша не унимался:
- Харатьян.
Михайлов, серьезно:
- Ну, примерно, - и принялся азартно объяснять снова суть дела. Когда Ник сказал, что он понял, Михайлов наконец унялся и в который раз сказал:
- Ну, давайте!
И Ник с Викой «дали». И «давали» почти до вечера, и так у них и не получилось ничего убедительного, по мнению Михайлова.
А сцена была следующая. Художник уже уехав со своим «меценатом», случайно знакомится там в кабаке с девушкой. Она является к нему и… подробности режиссером целиком были предоставлены в импровизацию актерам. Это-то и было тормозом. Подробности были похожи на какую-то черную пародию.
За всем этим из угла скептически наблюдали Миша с Даней. Михайлов жутко нервничал, выходил из себя, бросался изображать роли, то Викину, то Колину, но все-равно ничего не получалось.
Наконец Миша не выдержал:
- Александр Викторович! Да дайте вы им… вина что-ли, а лучше – коньяка! В самом деле! Смотреть же тяжело!
Ник при этом выругался матом сквозь зубы и сказал:
- Тяжело – не смотри! Валите от сюда и вы двое, понятно?!
И потом еще добавил:
- Да! Александр Викторович, в самом деле! Невозможно ведь уже!...
Вика же вообще собиралась уже уходить. Даню с Мишей выгнали, кого-то послали за коньяком, и почти к ночи всё было снято.
А после съемок троица надралась так, что на следующий день Михайлов объявил выходной. После обеда пошли побродить по городу. Когда вернулись, а вернулись опять… только к утру, Михайлов зашел к ним и сказал следующее:
- Так, дорогие мои. Я вижу, что вы, наверно, постепенно перестали понимать, с кем вы имеете дело и чем занимаетесь. А имеете вы дело со мной, известным режиссером, и еще большим количеством людей, которые не должны и не будут зависеть от ваших закидонов. И занимаетесь вы, и все мы – серьезным делом, в которое вложено много, да, много денег. Поэтому с завтрашнего дня вы или начинаете работать, или отправляетесь в свой гей-клуб, из которого я, оказывается, вас вытащил.
Даня так и взвился:
- Это Вика?! Это она?! Мне, что, надо было с ней спать, чтобы она муть не несла?!
Михайлов:
- Да! Да, милейший! Наш уважаемый директор мне сегодня устроил жуткий разговор, просто отвратительнейшую беседу он провел со мной сегодня. Я еле уговорил его продолжить работать.
Даня:
- Вот, ё…
- Хватит!!! – рявкнул Михайлов, - материться! Чтоб в десять часов были на площадке! Всё.
***
После этого разговора съемки пошли без приключений, быстро и четко, почти без выходных. И закончились даже примерно на пару недель раньше срока. Выдав каждому на руки обещанные гонорары, троицу отпустили на время на все четыре стороны, приказав явиться через месяц на киностудию на озвучивание.
Вернувшись в родной город, Ник с Мишей срочно проделали операции с жильем, то есть продали Мишин дом в поселке, немного добавили из гонораров и купили свой дом на окраине города на улице под названием Дачная. Валя помог на оставшиеся рубли купить баксы, за хороший процент себе, конечно. Но все-равно в последствии это оказалось очень выгодно, ведь курс-то был еще советский, хоть и не официальный.
Однако им предстояло решить самую главную, неприятную и серьезную проблему. Им, как не учащимся, пришли повестки в армию. На работе, в интернете Даня нарыл следующие «полезные советы» по этому поводу: «Горячая пятерка самых популярных рекомендаций»:
1. Сильно удариться головой о что-нибудь твердое, имитировать потерю сознания и попросить кого-нибудь доставить вас в больницу. Там зафиксировать в документах «тяжелое сотрясение мозга», а в дальнейшем постоянно обращаться в врачам с жалобами, изображать расстройство психики, памяти, неадекватность поведения, агрессивность.
2. За взятку получить справку, что вы являетесь студентом вуза, имеющего военную кафедру, и предоставить ее в военкомат (в вузе найти человека, который в любой момент подтвердит военкомату, что вы «учитесь»). После «окончания вуза» якобы поступить в аспирантуру – таких по-закону не берут служить (опять дав «на лапу» кому нужно за липовую справку).
3. За взятку офицеру военкомата обзавестись «белым» билетом (документом, который дает право не служить якобы по «болезни»).
4. Уговорить больную одинокую женщину старше 55 лет выйти за вас замуж и оформить фиктивный брак (у женщины якобы не должно быть близких родственников, которые могли бы за ней постоянно ухаживать). В таком случае вы не подлежите призыву. После 27 лет – развестись.
5. На призывной медкомиссии «признаться» врачам, что давно и серьезно принимаете наркотики. Уговорить знакомую медсестру незадолго до осмотра сделать вам 15-20 уколов какого-нибудь безобидного витаминного лекарства (нужны следы уколов), а в день медосмотра вколоть несильный наркотик.
Ник конечно же выбрал пункт 5., а Миша – пункт 1. Пришлось конечно хорошо похлопотать, потратиться и применить свои актерские навыки, но в итоге все получилось, и с армией было покончено.
Даня усиленно занялся учебой. Ник днем пропадал в клубе, где они репетировали и снимали «клипы» с Мишей и Валей, а вечером играли в театре. На чем Ник заколотил приличную сумму. Миша окопался дома на чердаке, где устроил себе студию. Часто ходил рисовать в заброшенный Лошицкий парк на окраине города. Рисовал картины одну за другой, продав, не без Валиной помощи, уже около десяти штук за хорошие деньги.
Ник продолжал сочинять песни и показывал готовые группе «С.К.», они всем нравились. Можно было уже записывать альбом. Но Витек и Ас были совершенно заняты, поэтому мы оставим их на время.
Продолжение следует
http://proza.ru/2018/12/16/71