Мне было семнадцать, когда мы впервые встретились.
Тогда моя жизнь была похуже дерьма, текущего по канализационной трубе: трава, стремные бары, безвкусное пиво и дешевые сигареты. Я катилась ко всем чертям, посылая их мамочку в задницу Джорджа Буша и показывая средний палец всему этому паршивому миру. Я редко расчесывала волосы, красилась как дешевая проститутка и отменно играла в Блэк Джек. Забегаловка, владелицей которой была Одноглазая Кристи, стала мне домом, там я отсыпалась после долгих бурных ночей, свернувшись клубком под лестницей, после чего драила заблеванные унитазы за шмаль и по утрам на стоянке мыла машины, чтобы хоть что-то сожрать и не подохнуть с голоду раньше, чем от очередной дозы какой-нибудь дряни, которую вечно где-то доставали мои кореша, имен которых я толком-то и не знала, только клички.
Во всем этом отстое я чувствовала себя как в своей тарелке. Все было нормально. Все было лучше некуда. Просто иногда мне хотелось заплакать, но слез не было, глаза предательски сухо пялились на все вокруг и, казалось, что только обезболивающее, сильное и крепкое, может вызвать у меня хоть какие-то эмоции.
Я не помню, как он появился там, в том паршивом клубе, на рейв-вечеринке, среди всего этого хлама, грязи и гор вонючего мусора. Но он сразу привлек внимание всех: слишком злой, слишком возбужденный, слишком громкий, даже для таких ребятишек, как мы. Он что-то орал и размахивал руками, опрокидывая в себя шот за шотом и постоянно матерясь.
- Кто это? - спросила я, расталкивая сидящую рядом Джейми, которая уже вовсю дрочила какому-то волосатому ублюдку.
- Где? - прищуривая глаза, хрипло отозвалась она.
- Да вон там, у стойки... - показывая вперед, добавила я.
- А черт его знает, какой-то оборзевший хер... - безразлично бросила она в ответ и отвернулась.
Честно говоря, я не помню тоже, как я оказалась в его квартире, очнувшись лишь тогда, когда он дал мне смачную пощечину, бурно кончая мне на живот. Он говорил потом, что спас меня от какого-то насильника, во что, по правде сказать, я вообще не верю, и никакую приволок к себе. Но я была настолько соблазнительна, что он не смог удержаться и отодрал меня, как сучку, после чего я долго не могла нормально сидеть.
Наши встречи были нечастыми, но когда мы виделись, я понимала, что он мой самый главный наркотик, я сходила с ума, когда он появлялся из ниоткуда, поблескивая глазами и ероша свои черные волосы. Он всегда много говорил, быстро, тараторил так, что я его почти не понимала, но мне нравился звук его голоса. С ним вместе мы летали там, где ни один из нас в одиночку не решился бы побывать. Мне нравилось забываться с ним, именно с ним я могла отвлечься и почувствовать себя... нужной?
Нет, он всегда повторял, что я ему на хрен не упала, что ему плевать на меня и что завтра он уже точно не вернется. Но я не верила ни единому его слову. Я знала, что он придет, и он приходил, и забирал меня, и мы ехали в автобусе, или метро, или электричке к нему домой, долго трясясь в полупустом и темном вагоне, сидя на разных сиденьях, отвернувшись в разные стороны, так, словно бы не были даже знакомы, так, словно бы были друг другу абсолютно чужими. Впрочем, но всегда и говорил, что мы были чужими и никем друг для друга, но я-то знала, что он приходил за мной не просто так. Он повторял, что ему просто нравится трахаться со мной, но черт возьми, если тебе важна ебля, пойди и сними шлюху, чертов ты джанки, а не прись из одного конца города в другой, тратя на дорогу уйму времени. Нет, все это было вранье. Как бы он ни старался, как бы он не подчеркивал наши не-отношения, я-то знала, что он привязан.
Когда я заходила к нему, он хватал гитару и наигрывал что-то, какую-то хрень, как мне казалось, но мне нравилось. Мне нравилась вся хрень, которую он делал. Пусть она была самой хреновой хренью, все равно мне это нравилось. Мне нравилось, как он выдыхал дым мне в рот, держа меня за подбородок, мне нравилось, что он рассказывал мне о своих делах, а мне при этом нужно было лишь молчать и слушать. И мне это тоже нравилось, потому что мне как раз нечего было ему рассказать, все было слишком отвратительно, чтобы быть правдой, и поэтому я счастливо молчала, слушая его. Я могла бы вникать в это, но мне было плевать на смысл его слов, мне было просто хорошо от звука его голоса.
Он доводил меня до оргазма столько раз, что не сосчитать, даже говоря о том, что мы редко виделись. Со мной он превращался в зверя, но говорил, что становился сам собой.
Мне нравилось все, что было связано с ним. Он мне нравился.
Однажды, мы встретились на улице, с ним был еще его друг - высокий блондин. Они подъехали на заправку, а я стала мыть его машину за доллар. Он тогда сделал вид, что не узнал меня. Но потом, когда они отъехали на пару метров, он притормозил, вылез и, подбежав ко мне, сказал:
- Встретимся вечером?
От этих слов я дичала. И много фантазировала. Понимая, что у таких как я не может быть счастливого конца, я просто мечтала о свадьбе, на которой будут мои друзья и родственники. Плакала, захлебываясь собственными слезами: вот смеху-то будет, когда на моей свадьбе окажутся все мои дружки из подворотни и папаша-алкоголик явится сюда из Арканзаса.
Он говорил мне, что неплохо было бы устроиться на нормальную работу и поискать себе место учебы. Он пытался приучить меня к чему-то, пытался толковать о высоких материях, смачно затягиваясь косяком и выскакивая на балкон полностью голым. Он казался таким разным и таким настоящим, таким, каким должен быть. Мне хотелось ему верить, но я не верила. Ни во что. И ничему.
Мы были вместе год... Хм, мы были вместе? Точнее сказать, все это безумие продолжалось год, и вот однажды я прочла о нем в одной из газет. Оказалось, что он был сыном какого-то крутого бизнесмена и к тому же имел талант к музыке... Значит, вся та хрень, которую он мне наигрывал вовсе хренью-то и не была? И после этого все завертелось еще более бурно, чем раньше. Он не приходил, почти, когда приходил, мы трахались без остановки, как ненормальные.
Так прошел еще месяц, когда он, наконец, сказал мне, что женится. Сказал сухо, глухо и коротко, так словно бы просто выдыхал дым, заполнивший на мгновение его легкие.
Я ответила так же коротко о том, что мне насрать на это и оделась, почти быстро. Настолько быстро, насколько мне позволили негнущиеся руки и скрюченные пальцы. Уходя я просто спросила, о том, кто она такая, а он ответил, что она чудесная, и легко улыбнувшись, чмокнул меня в лоб, так по-отечески холодно и наигранно, что захотелось блевать.
Я ушла, волоча за собой длинный шарф и кучу, кучу, кучу воспоминаний и мыслей. В моей голове билось что-то вроде отчаяния вперемежку с ненавистью, во мне было столько ненависти, что через три недели я накопила себе на приличный, как мне казалось, костюм и пошла устраиваться на работу. На нормальную работу, как он сказал мне однажды.
Он больше не приходил, не в клуб, не ко мне, никуда.
Так прошло еще полгода, каждое утро, ровно в пять, я поднималась с постели, чтобы просто отправиться на работу. Теперь я снимала малюсенькую комнатку под чердаком в другом районе, ходила на работу в кофейню, переодеваясь в черную униформу для того, чтобы дежурно улыбаться каждой ранней пташке, заглянувшей к нам на утренний кофе.
Одной из таких ранних пташек оказался он. Он вошел все так же быстро, как раньше, ворвавшись в небольшое здание кофейни молниеносно, пронесясь мимо меня вихрем и разрушив все, что я так долго создавала. Он сделал все, чтобы уничтожить меня, и сам того не заметив, возродил меня из пепла. Мы сидели за столиком в пустом кафе как два близких друга и смеялись над всякой ерундой. Он облился капуччино, перепачкав губы молочной пенкой, я хохотала как ненормальная, вытирая липкое молоко с его брюк. Мы провели вместе три ночи и три дня. Не отлипая друг от друга ни на секунду. Он доводил меня до изнеможения, до исступления, до отчаяния.
И однажды я встретила его на улице вместе с женой, темноглазой шатенкой. Она не была высокой, но ее круглого миловидного личика и аппетитных форм было достаточно, чтобы хотеть ее. У нее с ним было все, у меня не было почти ничего. Но я знала, что мое ничего гораздо больше, чем ее все. Я знала это и понимала, что соперничать с ней мне ни к чему. Да я бы и не смогла. Куда мне до нее? Я была уверена, что он относится к ней с той нежностью, с которой и должен. Но что ты можешь сказать мне о любви? Любовь здесь ничего не значит. Она вообще ничего ни для кого из нас не значит и не значила никогда. Секс? Да. Привязанность? Возможно. Нежность к жене? Да пожалуйста. Но не любовь. Я ни за что никогда и никому не сказала бы, что любила его. Даже ему бы не сказала. Даже когда он спал рядом со мной, положив голову мне на плечо. Даже когда он пел мне свои песни. Даже когда не приходил месяцами, доводя меня до ломки и боли в суставах, а потом падал, как снег на голову, и мы снова могли быть сами собой. Даже тогда не сказала бы. Нет. Определенно.
Еще через полгода я узнала, что у него родился сын. Случайно. К нам в кофейню зашел его друг. Нет, он не узнал меня тогда, точно не узнал. А может и узнал и сделал это специально, но в общем он на весь зал орал в телефонную трубку поздравления и мылился покупать ползунки. Я была на седьмом небе, если можно так сказать. Я была за него счастлива. Но и тогда я вновь не подумала о любви. Я просто уехала на следующий день в Арканзас к своему отцу-алкоголику. Возможно, все могло быть не так, как я себе надумала. Возможно, мне просто стоило немного чаще говорить с ним о любви. И внимательнее слушать то, о чем рассказывает мне, о чем пишет песни, и куда смотрит, когда выдыхает едкий дым крепких сигарет.
Возможно, наша жизнь вообще бы сложилась иначе, но я все еще помню тот вечер в дешевом старом баре и эти его черные кудри, злой взгляд и зеленые глаза. Я помню его вдохи и выдохи, я помню каждый его жест. Возможно, это была не любовь, вовсе нет. А возможно, и наоборот.