Звезда филфака. К столетию ИГУ

Владимир Шавёлкин
   Она любила ромашки. А я узнал об этом только после ее ухода. Лидия Андреевна Азьмуко. Как шутили иногда студенты - Азьмуке. В ее домовине было много цветов от благодарных студентов. И были, кажется, ромашки. Ушла в отпуск после очередного учебного года, и тут же,  в июне ушла из жизни. Прощание было, действительно, в июне… Татьяна Аркадьевна Чернышева, профессор филфака, когда мы случайно-неслучайно оказались с ней в одном автобусе по пути в ритуальный зал, назвала ее Люськой. А на мой недоуменный взгляд сказала:
   -Мы были однокурсницами, так ее звали в студенчестве.
    Помню лукавую улыбку Лидии Андреевны как бы в воротник, с поворотом головы вбок. Воротники у нее всегда  были высокие, так что губы при улыбке  касались материи. Немудрено улыбаться хитро, когда твой интеллектуальный уровень на десять голов превосходит стоящего или сидящих перед тобой студентов. Сдать Азьмуко зачет по средневековой литературе значило сдать сессию. На первом курсе мы с Сашкой Тетериным, как почти все нахальные журналисты, пошли на зачет, не вычитав весь длиннющий список литературы по предмету. Я плел на кафедре что-то про образность поэмы о Нибелунгах, которая, действительно, меня поразила, а Сашка, подскочив, даже пытался театрально изобразить прыжок главного героя ее Кухулина. В общем, наш номер не прошел. Пришлось уйти с пустыми зачетными книжками и приходить в следующий раз через несколько дней, иначе без «средневековки» допуска к сессии и экзаменам не получишь…
   Как-то на лекции она предложила нам поупражняться в образности, придумать метафору к чему-нибудь. Я назвал стрижей черными молниями. А, когда она заболела и лежала в больнице, мы с Игорем Коганом ее навестили. Ей это было приятно!
   После того, как закончил университет, редко встречались. Как-то еду на трамвае мимо нашей университетской остановки и вижу на ней Лидию Андреевну. Была весна, брызжущий радостью март с будоражащим свежим воздухом, ослепительными ручьями, тающим снегом и щедрым солнцем! Что-то толкнуло в сердце, и я спрыгнул, можно сказать, под ноги Азьмуко, хотя мне надо было выходить совсем на другой остановке. Это что-то была радость встречи с хорошим человеком! И еще радость от недавно обретенной веры, которой хотелось поделиться с глубоким преподавателем, философом!
   -Я нашел, что искал!- в ходе вспыхнувшего диалога сказал Лидии Андреевне.
   Она, как всегда, лукаво улыбнулась и ответила:
   -Лев Толстой всю жизнь искал…
   И тут же меня мгновенно, вдохновенно осенило:
   -Может, умом и искал, а сердцем всегда знал истину!
   Мы не стали спорить, расстались с улыбкой, каждый, возможно, при своем. Только, когда похоронили Лидию Андреевну, на следующий день с утра молился в комнате с открытым окном, в том числе и об упокоении ее души, и в него впервые внезапно  влетел голубь, которых подкармливал на подоконнике хлебными крошками. И забился от испуга в клети хрущевки.
   -Ну что ты, что ты?!- успокоил его, открывая шире окно и отдаляясь. –Лети!
   Голубь выпорхнул... Мне показалось, что, как голубю свобода и воля, нужна была и моя молитва отлетающей в иные пределы душе Лидии Андреевны Азьмуко.