Были мы пионерами. Последними пионерами были – мы, с галстуками, значками и отблесками чужого маразма на лицах.
Однажды нас привели в пустой игровой класс и сказали – вот Нонна Павловна. Она будет вашей вожатой. Нонна Павловна, здоровенная тетка шестнадцати лет. Мы на нее угрюмо глазели. Откуда она только взялась. В деревне всех знаешь с детского сада - кто когда приехал, кого за что посадили. Все новое заранее известно и, как правило, не означает ничего хорошего. Однако, неожиданно и постепенно, эта ни на что непохожая личность сделала нашу детскую жизнь чуть-чуть более выносимой. Таскала нам какие-то игры сложные, монополию какую-то, в которую я все время проигрывала, распевала с нами не самые приличные песни и учила слушать классику. Мы рады были участвовать во всем безумии, которое она затевала. Игры, пьесы, спевки, походы, черт знает что. Да что там, даже я, ненавидевшая спорт наш местный всеми силами, ходила на ее секцию баскетбола. И даже играла!
А она потом еще с нами в летний лагерь ездила. Придет после отбоя (ляжете все разом и будете сидеть тихо – приду) – мы лежим. Заберется с ногами на тумбочку у двери, поставит Бетховена – мы лежим. Рассказывала нам вечно что-то невероятное. По-видимому, собственного сочинения, я таких захватывающих историй нигде потом не нашла, искала.
Плавать нас учила, банты вязала. И всегда, всегда поддерживала и защищала. Любили мы ее страшно. Особенно я. Как я рыдала, несколько дней, когда она уехала.
Она поступила в институт и возвращалась только на каникулы. Помню чей-то крик через всю улицу: Нонка приехала! Она приходила в школу, все на ней висли, и мне не было места. А я и не хотела со всеми. Нонка находила меня во дворе и обнимала отдельно. Я – ваша пионерская мама, говорила она, завязывая на мне шарф.
Нонна Павловна, Нюська, как она сама себя называла, ты соорудила из маленькой комнатки без окон самое безопасное в этом уродливом страшном поселке место.
Недавно я увидела тебя снова, в другом человеке, вспомнила твой шарф и подумала: почему я никогда тебе не писала?