Пересказывать историю казачества на Руси я не буду. Не буду рассказывать и то, что произошло с казачеством после Великого Октября.
Я расскажу небольшую историю из лихих девяностых, как их называют люди, которые эти годы таковыми и сделали. Из того самого времени - времени становления демократической России.
Не знаю, хорошо это или плохо - возрождение казачества? Необходимо это нашей стране или нет? Время покажет. Но человеку, носящему воинское звание, было странно смотреть, как люди сами себе звания присваивают и Георгиевскими крестами друг друга награждают…
Ну да, Бог им судья!
* * *
Мужики, с загорелыми лицами, возвращались с золотых приисков после очередного сезона домой. Ехали, выпивали, закусывали. Разговоры разговаривали, сдабривая крепкими выражениями. Среди них был и, по всей видимости, бригадир, который время от времени успокаивал горячих парней.
Поезд медленно подошел к станции.
Народ в вагоне менялся: заходил, выходил, таскал пожитки - всей этой суеты золотари не замечали. Но в какой-то момент, их внимание привлёк шум в вагоне. Этот шум привлёк внимание не только золотарей, но и всех остальных пассажиров вагона. Народ повысовывался из своих купе, вытягивая шеи. Шум усиливался, и через мгновение в проходе появился человек, одетый довольно странно, как мне тогда показалось.
Мужик одет был в галифе синего цвета, сороковых годов военной моды, с широкими красными лампасами. В гимнастерке тех же лет, на кармане которой блестела какая-то медалька. Ворот её был расстегнут. Затянута гимнастерка была портупеей, сбруя которой проходила через помятый погон с лычками старшего сержанта. Обут он был в хромовые сапоги не первой свежести, смятые в носках и голенищах. На голове сидела фуражка с красным околышком, дряблой тульей и сломанным козырьком. Из-под козырька залихватски выбивался кудрявый чуб, а под носом на лице красовались шикарные густые усы цвета торчащего чуба из-под фуражки. Казак шел по проходу, цепляясь за все возможные углы, громко матеря железнодорожное начальство и руководство страны в целом. Шел целенаправленно, не обращая никакого внимания на любопытствующих граждан. Проходя мимо золотарей, служивый на какое-то мгновение задержался. Обвёл всех мутным взглядом! Молча повернулся, прошел в соседнее купе, положил на полку вещмешок и решительно вернулся к гуляющей компании.
- Здорово, братки! – несколько заплетающимся языком, но зычным голосом поприветствовал золотарей человек в военной форме одежды;
- Здорово, коли не шутишь, - отозвался старшой;
- За чё пьет, пролетарий?
В воздухе повеяло гражданской войной…
Старатели же пребывали в благодушном настроении, и пригласили казака разделить трапезу, и поддержать только что родившуюся дискуссию о политическом устройстве нашей Родины на ближайшие пять – десять лет. Казак не заставил себя уговаривать и живо принял участие в обсуждении насущных проблем управления страной в эти нелегкие годины – становления молодой неокрепшей Российской демократии.
Интерес к казаку, проявленный народом, как-то сразу спал после того, как он, народ, убедился, что новоявленный пассажир благополучно пристроен. И жизнь на колесах потекла своим чередом.
Диспут разгорался, страсти накалялись. Участники живо доказывали каждый свою правду, ненадолго прерываясь, для того чтобы еще немного добавить градуса. Казак, который зашел в вагон и без того тёплый, быстро захмелел. Мышцы его налились силой богатырской, разум просветлел: как-то сразу стало ясно, что необходимо делать ему для спасения Россее-матушки теперь и немедленно. Он сжимал кулаки, кому-то грозил, обещал вывести на чистую воду, стучал кулаком по столу. Кричал: «Доколе терпеть будем!» Призывал к открытому неповиновению Бориске-самозванцу. Обещал всем казачью вольницу, но только после того, как он наглую рыжую морду холуя – Анатолия шашкой, своей подругой в степи, вместе с башкой Чубайсу снимет в ходе вооруженного восстания супротив нынешней незаконной власти, которое сам и обещал возглавить. Прокуренные и обветренные сибирскими ветрами мужики терпеть митинг и казака, призывающего брать почту и мосты, долго не стали. И после устного предупреждения угомониться хлестко, наотмашь бригадир саданул казаку в челюсть.
Казак затылком ударился о перегородку! Мыльно-рыльные принадлежности, лежавшие на сеточке в соседнем купе, упали на пышную грудь мирно дремавшей пассажирки. Спросонья дама аппетитных форм собственную косметичку приняла чёрт знает за что и, схватив ее, с каким-то нечленораздельным стоном, метнула её в район боковой полки. Косметичка проделала путь по баллистической траектории артиллеристского снаряда и попала точно в лоб дедушке, который и сообразить-то не успел: откуда и за что?
Секунду потратил на мобилизацию сил представитель славного казачества и рванулся в ответную атаку. По бригадиру не попал – попал по худощавому парню, который падая, коленками ударился об стол. От удара провиант, стоявший на столе, включая початую бутылку, полетел на интеллигентного вида мужчину, что очень возмутило его тонкую внутреннюю организацию, и он, вмиг очерствев, провел небольшой урок классического воспитания зарвавшегося нахала. Дискуссия достигла своего апогея после того, когда золотари, дружно отправили его остыть на свежий воздух, не утруждая себя при этом, вытаскивать его пьяное тело через дверь. Казак вышел через открытое окно купе буйной головушкой вперед (ни покойник же, в самом деле), не дожидаясь остановки поезда.
Народ, не сразу понял, что произошло. Но как-то одномоментно стихло!
Золотари тут же заскучали. Тоскливо смотрели всей компанией в окно, как бы сожалея об ушедшем навсегда товарище.
Поезд меж тем остановился перед станцией. Долго стоял, шипел тормозами, дергался, потом проехал минут десять и прибыл в какой-то городишко средней полосы, где провел немало времени.
И как гром с ясного неба: грохот открывающейся двери в тамбуре заставил весь вагон подскочить на ноги. По проходу плацкарта решительной походкой, широко расставляя ноги, шел бравый, в нагайку пьяный казак. В руках держал воображаемую шашку, громко сквернословил, периодически опуская виртуальное оружие на голову своих недругов, попадающихся навстречу. Грязный , с каблука хромачей до кудряшки на лбу, без фуражки и с окровавленной казачьей физиономией, громко выражал своё неудовольствие согражданам, по несчастью попутчикам: «Всех в капусту порублю! Меня на насыпь! Да я казак в пятом поколении!» И со свистом шашку вниз. Дети прятались, старухи причитали, пенсионеры крестились… Чья-то кошка с диким воплем кинулась в то же окно, через которое и вышел потомственный казак, благоразумно посчитав, что лучше покончить жизнь самоубийством, чем погибнуть под клинком пьяного казака, ни за понюшку валерьянки.
Золотари воспряли духом, услышав боевой клич целого войска Донского. Как по команде подорвались со своих мест с отчаянной решимостью принять смертный бой прямо здесь и сейчас и погибнуть за Матушку родную землю с приросшей к ней Сибирью.
Но их постигло глубокое разочарование, потому как бригадир одним ударом отправил «возвращающуюся мумию» в нокаут. Разочарованные золотари молча взяли обмякшее тело за руки, за ноги и положили на нижнюю боковую полку к вещмешку, где он из нокаута благополучно перебрался в пьяный аут.
Что-то бормотал во сне, не выпускал шашку из рук. Сходил по малой нужде, не вставая с матраца, и в таком состоянии дождался наряда милиции, который вместе с матрацем его и эвакуировал.
На том и закончилась одна из первых страниц моего знакомства с современной казачьей вольницей в лихие годы становления демократии...