У счастья нет завтрашнего дня, у него нет и вчерашнего, оно не помнит прошедшего, не думает о будущем, у него есть настоящее, - и то не день, а мгновение.
Иван Сергеевич Тургенев
Зойка, стояла у ворот монастыря, съёжившись от холода, переминаясь с ноги на ногу в рваных стоптанных сапогах. Её страдальческое лицо с мурашками от мороза не отражало возраста. Только ясный взгляд голубых глаз давал понять, что она совсем не старушка. Озябшими руками она протягивала маленькую кружку навстречу идущим прихожанам. Рядом с ней стояли за подаянием две бабушки, инвалид на костылях и два бомжа. Люди спешили на службу. Некоторые мимоходом, не глядя в лицо нищим, кидали мелочь в первую подвернувшуюся кружку: все хотят купить себе спасение за копеечку. Изредка подойдёт бабулька, даст милостыню каждому и попросит:
- Помяни рабу Божью…или раба Божья…и неспешно перекрестится. Нищие живо откликнутся на просьбу: начинают креститься,наперебой произносить имена.
Вадим недавно определил Зойку просить милостыню у церкви, обучил её премудрости, заставил надеть обветшалое пальтишко с латками на подоле, с пуговицами разными по размеру. Чтобы выглядела бедно, но аккуратно: без грязи, сажи и лохмотьев. А вот варежки лучше не надевать, пусть красные озябшие пальцы вызывают жалость. Поверх старой, побитой молью, кроличьей шапки, она повязала линялый платок. Так теплее, и если появится полиция, она спокойно направится в Храм и затеряется среди прихожан. В первую очередь забирали мужиков с испитыми лицами, с кружкой в трясущихся руках, от которых тошнотворно разило за полверсты. Бравые полицейские, заталкивая их в машину, нещадно наминали им бока, добавляя синяков на тщедушные тела. Зойку так и подмывало крикнуть:
- Чего вы их тузите, они и так чуть живы, спасать надо, лечить. Люди оне, а не скотина кака, ту и то хозяин жалеет.
Но она понимала, что её безпаспортную загребут туда же. Поэтому, смиренно склонив голову, семенила к Храму.
До двенадцати часов Зойка исправно стояла у церкви, изредка заходила погреться, не забывала поставить свечку и приложиться к иконе Божией Матери. Когда служба подходила к концу, она возвращалась на своё место, иногда подаяния были щедрее, особенно после панихиды. За выручкой подъезжал Вадим.
Шесть лет назад у Зойки в деревне сгорел дом, и она отправилась искать лучшей жизни в город. Не успела она оглядеться, как на вокзале к ней подошёл Вадим, предложил помощь. Подселил к трём разновозрастным тёткам в старую развалюху на окраине города, и ежедневно определял место, где кто из них будет просить милостыню. Забирая деньги, зубоскалил:
- Это плата за кров.
Кое-как натягивала шубенки на руки: пальцы ломило так, что Зойка еле-еле сдерживала слёзы. А после, как говорится, бери ноги в руки и вперёд: под колокольный хрустальный звон Зойка припускала к многоквартирному дому в центре города, где она мыла лестницы в четырёх подъездах.
-Жильцов почти не встречала,Слава Богу: днём все на работе, ребятишки в школе. От них одни неприятности: на днях пацанёнок из десятой квартиры вприпрыжку спускался по лестнице и мимоходом пнул по ведру, из которого вода разлилась грязным потоком на её дырявые сапоги. Засмеялся, вредёныш этакий, и весело поскакал дальше. Ничего ему не скажешь, матери нажалуется, наврёт с три короба, её же и обвинят. Несахарная, не размокну, стерплю, не впервой
А мамка его вечно недовольна: то свет тусклый, то вымыто плохо, то лифта нет в доме. Пока поднимается на свой этаж, всё бурчит и бурчит. Да Бог с ней, может, вправду жизнь у неё тяжёлая: в шубе-то жарко подниматься до третьего этажа, дом старого типа, пролёты большие, сумки с продуктами тяжеленные, квартиры-то в доме по сто квадратных метров, уборки одной сколько – бедная женщина.
Это ещё ничего по сравнению с девчонкой из ...дцатой: не успела подрасти, уже хороводится. Парни, подружки набегут, усядутся на ступеньках пятого этажа и скрозь хохот - брань, визг, семечки, окурки. Господи, прости меня грешную, мне ли осуждать-то. Молода она ишо, может, образумится.
Эх, жалко, что из шестой квартиры уехали жильцы. Хозяина видела всего раза два-три: уходит рано и приходит позднёхонько, жена сказывала. Добрый, однако: поздоровается и бочком пройдёт, чтобы не наследить.
Сейчас бы хозяйка мне чайку налила и пирога отрезала, она часто стряпала - завсегда накормит. Каждый раз из вещей что-то давала и всё удивлялась, что я не ношу подарки еёные. А как я одену вещь хорошу, с меня её сразу снимут, да ещё тумака дадут, что подаяние присвоила. Но иногда ухитрялась спрятать нательное, или кофтёнку каку.
В городе дом от их. А где? Не знаю. Было как-то, лет пять назад: в церкви на панихиде она была, вся в чёрном, я и не подошла. Поняла – горе у них. После в подъезде слышала: бабы судачили, что как затворники живут. На всё воля Господня.
А в первой квартире – детсад на дому для шестерых лапотушек. С ними две красавицы управляются: мама Анна - за повара, дочка Анна - за воспитателя.Ближе к обеду горошинки, упакованные в разноцветные комбинезончики, выкатывают на прогулку. Полы-то мыть не начинаю, пока их не увижу, дверь придержу, по лестнице спуститься помогу: топотушки-то у них ещё слабенькие, идут, заплетаются. Оглядываются, сияют на меня ангельскими глазками, мордашками в улыбке расплываются. Узнают. Малысенькие, а понимают, что на Божий свет их выводят, мир посмотреть, птичек покормить, киску покискать, прохожим улыбнуться. Я их на свои коленки усажу да катаю с горки поочерёдно. Визгу-то сколько! Радости! А больше всех радёханька сама! Откуда мне тако счастье привалило! Слава те, Господи!