Все самое интересное начиналось, когда медсестра щелкала выключателем. «Спокойной ночи, мальчики, всем спать!» - и выплывала из палаты. Переждав пару минут, мальчишки, завернувшись в одеяла, перебирались, как обезьянки, по кроватям в один угол, и там зловещим шепотком кто-нибудь начинал очередную страшную историю.
Санаторий для лечения детей с заболеваниями органов дыхания, проще говоря – туберкулезников, стоял на самом берегу Черного моря. Белый трехэтажный корпус был похож на огромный корабль, готовящийся выйти в рейс. Вовке, считай, повезло, что он попал сюда. Столько солнца он не видел никогда. Их с матерью сырая квартирка в полуподвале с разводами плесени на стенах, дырявые, латаные-перелатаные ботинки, да скудный паек (много ли на зарплату уборщицы купишь-то?) - вот, что и стало причиной болезни. Хоть и прошло уже больше двух десятков лет после войны, но жить одинокой женщине с ребенком было тяжело. Однако врачи, спасибо им, вовремя распознали недуг, подлечили, а потом и путевку дали на все лето! Целых три месяца!
У Вовки дух захватило, когда еще из автобуса он увидел море – синее, бескрайнее, переливающееся…
Правда, к морю их не подпускали. Морские ванны юные пациенты принимали на берегу в лоханях с подогретой морской водой. Были они все тихие, худые и бледные, и даже здесь, под южным солнцем (тоже, впрочем, дозированным), кожа их почти не загорала.
Еще отличала этих детей дисциплинированность. Они понимали, что означает «нельзя». Нельзя находиться на сквозняке, нельзя мерзнуть, нельзя ходить босыми по холодному полу, нельзя переутомляться, нельзя…нельзя…нельзя… А уж о курении они, 10-12-летние подростки, и думать не смели. Слишком хорошо они знали, что чувствуешь, когда не можешь дышать, когда захлестывает непрекращающийся кашель, когда легкие как будто вспарывает острый нож…
А здесь, в санатории, процедуры, хорошая еда (сливочного масла у Вовки в доме и по большим праздникам не было, а тут к каждому приему пищи полагался аккуратный желтый кубик) и сама природа делали свое дело: самочувствие больных улучшалось с каждой неделей. Мальчишки из Вовкиной палаты быстро сдружились – общие страдания сближают – вместе делали зарядку, играли в настольные игры, строили крепости из горячего песка, смоченного водой, слушали книжки, которые читали вслух воспитатели.
Но самое интересное начиналось с отбоем. Каждый по очереди рассказывал какую-нибудь страшилку, пытаясь напугать слушателей, сам впадая в состояние сладко-ужасного томления. «И вдруг по радио объявляют: «Гроб на колесиках едет по вашей улице! Срочно закрывайте двери!» Или: «В одном черном-черном городе было черное-черное кладбище…»
Многие из историй были всем знакомы и звучали по несколько раз, но им все равно внимали, затаив дыхание. Так продолжалось примерно до полуночи, когда, сморенные сном, ребята расползались по своим койкам и крепко засыпали.
А Вовка почему-то в ту ночь еще долго не мог уснуть. Он смотрел в широкое окно на море, в котором колыхались блики тоненького молодого месяца. Это было так красиво… И вдруг увидел, как по берегу идет девочка. Она неспешно переступала прямо по кромке воды, и набегающие волны омывали ее ноги, а легкий ветерок развевал короткое белое платье.
Вовка замер: девочек в их санатории не было, а территория огорожена забором. Кто же эта незнакомка, гуляющая одна глубокой ночью? Ему вдруг показалось настолько важным узнать это, что он даже не осознал, как очутился на улице. (Потом главврач Евгений Евграфович устроит разнос сторожу за незапертую дверь корпуса, а тот будет клясться и божиться, что закрыл все, как положено).
Вовка бежал по песку, уже остывшему от дневного тепла. Незастегнутые сандалии, в которые он впопыхах сунул ноги, свалились, и теперь он остался босиком. От бега в груди закололо, и Вовка приостановился. Он собирался уже окликнуть девочку, как вдруг она стала заходить в море. Сначала по колено, потом по пояс, по грудь, по плечи… Вовка, как во сне, двинулся следом. Он не хотел ее остановить, просто шел за ней, даже не понимая, почему. Звучал в его голове какой-то невнятный зов, заставляющий идти, как на поводке.
Лишь когда вода поднялась выше колен, он очнулся. Сработало правило: «нельзя мочить ноги в холодной воде». Он бросился назад, к берегу, но сейчас же будто чья-то рука схватила его за лодыжку и резко дернула. Вовка упал лицом вниз, хлебнул взбаламученной воды пополам с песком, зашелся в кашле, вода полилась через нос, тело его задергалось, пытаясь сделать вдох. А чужая рука между тем продолжала тянуть его дальше, и он задрыгал ногами, стараясь освободиться, замолотил ладонями по поверхности, разбрызгивая фонтанчики воды, снова и снова погружаясь лицом в плотную взвесь из тысяч песчинок…
На берег он выполз еле-еле, мокрая пижама прилипла к туловищу, и мальчик совсем окоченел. С ужасом, судорожно хрипя и отплевываясь, взглянул он назад. Девочки не было видно. Вообще не было ничего необычного: так же тихонько плескались волны, играя кусочками разбитого вдребезги отражения месяца, так же дул свежий ветерок, так же сияли звезды… И глубина тут была каких-то полметра… С трудом поднявшись, сгибаясь пополам от приступов кашля, он бросился к зданию, влетел, оставив на полу мокрые следы и песок, в палату. Кое-как содрав с себя одежду, стуча зубами, завернулся в одеяло, пытаясь согреться, и рухнул на кровать. Всю ночь его колотил озноб, а утром врач перевел его в палату для интенсивного лечения.
Евгений Евграфович сам слушал его, приставляя стетоскоп к впалой груди и острым лопаткам, хмыкал и грустно кивал своим мыслям. Потом протер очки и уставился на Вовку.
- Ну-с, молодой человек, и зачем, скажите на милость, вы портите мне показатели выздоровления? Зачем вы нарушили режим? Зачем купались ночью?
Мальчишка виновато отвел глаза:
- Понимаете, там была девочка, она зашла в воду, а потом…
Главврач погрозил ему длинным пальцем:
- В вашем состоянии, юноша, обращать внимание на девочек – есть действие непродуманное и бессмысленное. Да и рановато вам интересоваться. Вылечитесь сначала. И я бы попросил не пудрить мне мозги всякими байками. Провинились – будьте любезны отвечать! Пройдете курс лечения – и скатертью дорога! Домой!
Сердито фыркая, он удалился. Вовка аж тихонько застонал от досады: до конца путевки еще целых три недели! Как же ему не хочется уезжать!
Несколько дней его терзал персонал: бесконечные уколы, капельницы, таблетки, массаж, физиопроцедуры… Дыхание облегчилось, температура спала, и медсестричка Анечка, молоденькая и хорошенькая, даже позволила пройти его приятелям – Мишке, Кольке и Радику. Вовка рассказал им, что произошло той ночью.
- Так она что, утопла? – вытаращил глаза рыжий веснушчатый Мишка.
- Не знаю… Мне показалось, что она тащила меня в море…
- Да тебе это со страху померещилось! – загоготал Колька, - И девчонки никакой не было, и никто тебя никуда не тащил! Врешь ты все!
- Вру? А это? – Вовка высунул из-под одеяла правую ногу.
На щиколотке, как виноградины сорта Кармен (им давали такой на полдник), синели пять следов пальцев. Друзья вышли, притихшие…
А ночью Вовка опять не спал – сказался почти круглосуточный сон в предыдущие дни. Он вертелся на кровати, жалея, что даже дежурная медсестра ушла на свой пост – одному скучно и страшновато.
И тут услышал слабый звук, будто кто-то скреб ногтями по стеклу. Он повернул голову к окну и обомлел. За окном стояла девочка. Да, та самая, Вовка был уверен. Он узнал ее по белому платью и короткой стрижке. Но как она смогла заглянуть в окно третьего этажа??? Приложив руки к голове по бокам, она пыталась увидеть, что делается в темной комнате. Вовка тихонько сполз с койки, пока ее взгляд не настиг его, и на четвереньках переместился в угол между окном и дверью. И затих там, сдерживая дыхание, с бьющимся сердцем. Он знал: она ищет его! Зачем – непонятно. Но он теперь совсем не жаждал свидания. Как он был рад, что окно наглухо закрыто, а съемная ручка покоится в кармане халата медсестры, хотя перед сном уговаривал оставить окно открытым, доказывая, что без свежего воздуха не сможет уснуть! С пола, снизу смотрел он, и боясь встретиться с гостьей глазами, и не в силах отвести взор. С виду – обычная восьми- или девятилетняя девочка, но, присмотревшись, Вовка увидел нечто пугающее.
Во-первых, у девочки не было ни бровей, ни ресниц, ни век.Глаза были совсем светлые, и зрачки выделялись черными горошинами. Но странно было не это, а то, что глаза эти жили каждый собственной жизнью, как у хамелеона. Они далеко выкатывались из глазниц, повисая на каких-то слизистых отростках длинною в полпальца, а потом с громким хлюпаньем (Вовка слышал) втягивались обратно. Каждый двигался независимо от другого. Пока правый обследовал палату с тремя койками и буравил расправленную Вовкину, левый пытался заглянуть вниз, под подоконник, где буквально в метре прятался мальчишка.
Во-вторых, нос у девочки был без ноздрей и настолько тонкий и короткий, что его будто не было вовсе. В-третьих, растянутый рот с пухлыми красными губами открывал множество зубов, узких и длинных. Казалось, что их у нее гораздо больше, чем у обычных людей. Рот был постоянно приоткрыт, и тяжелый подбородок все время делал движения, как ковш экскаватора, будто черпал воздух.
Мальчик заставил себя оторвать взгляд от страшной посетительницы. Сжавшись, он сидел на линолеуме и умолял неведомые силы спасти его. Больше всего он боялся, что начнет кашлять, и тогда она его увидит! Поэтому старался дышать осторожно, впуская в себя воздух экономными маленькими порциями.
Его просьбы были услышаны: позаглядывав в окошко с разных ракурсов, девочка исчезла.
Утром свернувшегося калачиком спящего на полу Вовку обнаружила пожилая толстая нянечка тетя Дуся.
- Ой, милай, да ты чего ж тут лежишь, захолодел весь-то! – запричитала она, растирая его ледяные ступни и ладони.
И Вовка, уткнувшись в теплое мягкое плечо, всхлипывая, рассказал женщине все. Он ожидал, что и она не поверит ему, будет успокаивать, как маленького, что ему все приснилось, но тетя Дуся повела себя по-другому. Она вслушивалась в рассказ с неподдельным страхом, поеживаясь, время от времени мелко крестясь. Потом обняла мальчика еще крепче и сказала:
- Послушай-ко… Уезжать тебе надобно. Чем скорее, тем лучше. Смерть это. На тебя глаз положила, и будет теперича искать тебя везде. А ты прячься, не попадайся ей, а увидишь снова – беги, что есть мочи…
Потом она пошла к главврачу и доложила, что больной опять злостно нарушил режим, ночевал на полу, чем вызвал новое ухудшение состояния здоровья.
Обычно сдержанный Евгений Евграфович рассвирепел: не мешкая ни минуты, он велел собрать вещи и документы нерадивого пациента, составил выписку и откомандировал одну из медсестер доставить мальца домой. Тетя Дуся, что-то шепча про себя, вела Вовку за руку к санаторскому автобусу, который отвез их с медсестрой на станцию, где они купили по брони билеты, сели в купе и отправились в Вовкин город. Там по прибытии он был передан с рук на руки матери, которую главврач известил телеграммой.
Целый год после этого Вовка провел в тубдиспансере. А когда выписался – его ждал приятный сюрприз: им дали отдельную двухкомнатную квартиру (ему, как больному туберкулезом, по закону была положена своя комната)! Комнатки были крошечные, но чистые и светлые, и они с матерью не могли нарадоваться. А там и болезнь удалось победить. Требовалось, конечно, беречься, принимать поддерживающую терапию, регулярно показываться врачам, но в целом Вовка вел обычную, нормальную жизнь.
Окончил школу, поехал в Москву, поступил в институт. На последнем курсе женился на Иришке, и вместе отправились по распределению на Урал. Там и сын родился, Антон. Тоже выучился, стал вулканологом, сейчас занимается исследованиями на Камчатке. У него уже двое детей.
Владимир Сергеевич улыбнулся, вспомнив внуков. Антон обещал привезти их, как пойдет в отпуск. Мужчина снова задумался. Да, побросало его по стране… После Челябинска некоторое время жили в Средней Азии, потом, когда умерла мать, вернулись в его родной город, а потом снова перебрались в Москву. Владимир Сергеевич потянулся, посмотрел на часы и стал собирать чертежные принадлежности – конец рабочего дня.
А скоро вообще конец рабочего времени наступит – месяц до пенсии остался.
Он навел окончательный порядок на столе, надел плащ, простился с коллегами и пошел на остановку, размышляя, чем займется на заслуженном отдыхе. Смотреть телевизор, разгадывать кроссворды в Интернете, лежать на диване? Нет, он еще достаточно энергичный мужчина. Надо будет взять Иришу и внуков и съездить, к примеру, в Италию. В Чехии и Турции они уже были, а об Италии жена давно мечтает.
Едва успел перейти половину дороги, как загорелся красный, и Владимир Сергеевич остановился на пешеходном островке посреди проспекта. Он нетерпеливо поглядывал в сторону остановки, боясь упустить троллейбус, как вдруг в толпе людей напротив, ожидающих зеленого сигнала светофора, увидел ее. Девочка ничуть не изменилась: такая же маленькая, в том же белом летнем платьице стояла она босиком на мокром тротуаре, усыпанном опавшими листьями. На нее никто не обращал внимания, казалось, люди ее просто не видели. А она смотрела прямо на него. Владимир Сергеевич непроизвольно охнул. Никогда он не вспоминал историю на море, как-то выветрилась она из памяти, заслонилась другими событиями, происшествиями, текучкой жизни. А сейчас моментально нахлынули на него те чувства, то смятение, тот ужас…
Загорелся зеленый, и девочка, вместе со всеми, двинулась в его сторону. Владимир Сергеевич отступил назад, не замечая, как его толкает спешащий перейти перекресток народ. Девочка приближалась… Тогда, неловко развернувшись, он побежал обратно. Пожилой седой мужчина, неуклюже взмахивая руками и поминутно оглядываясь, не обратил внимания на изменившийся цвет глаза светофора. Он не слышал гудков автомобилей, движущихся сплошной широкой лентой, все его сознание обратилось в страх. Тротуар уже был близко, Владимир Сергеевич, лавируя, припустил быстрее, и тут в него влетел внедорожник. Тело взметнулось над шоссе, пролетело несколько метров и тяжело шмякнулось на асфальт.
Движение застопорилось. Собрались зеваки, вызвали «скорую», кто-то пытался помочь пострадавшему, под которым расплылась кровавая жижа, пропитавшая плащ. Владимир Сергеевич был еще жив. Затуманенным взором увидел он, как из-за чужих спин показалась девочка, подошла к нему, улыбнулась жуткой улыбкой, ощерив свои, наверное, сто зубов, и удовлетворенно прошептала: «Нашла…» Потом она выбралась из наплыва бестолково суетящихся людей, перебежала улицу и исчезла за поворотом. Лишь мелькнуло белое платье…