Я толкнула цветочный горшок, и он с грохотом упал на пол. От звука удара я вздрогнула, хотя и знала, что будет громко. Я сидела на залитом полуденным солнцем балконе и смотрела на осколки горшка, разлетевшиеся по полу, комья земли и несчастный цветок, выпавший из горшка, как в птенец из гнезда, словно в никуда. Когда-то и я, также как этот горшок, упала и разбилась. Разбилась напрочь. В лепешку. О безжалостную, твердую брусчатку. А мимо, весело звеня, пролетел трамвай, спешивший по своим делам. Мимо шли люди, казалось, и не замечая меня.
Я все это очень хорошо помню. Я выпала с балкона. Правда жила я тогда в другом месте. В старой части города, этажом пониже. Из окна открывался вид на красивую площадь. На ней свой привычный круг делал трамвай, пахло кофе из кофейни напротив дома, люди спешили куда-то, стуча каблуками по брусчатке. В шуме и гомоне улицы и своих шагов, они не замечали, что о брусчатку тихо стукнуло еще что-то. Мое тело. Они всегда куда-то спешат. А я любила провожать их взглядом и вдыхать носом запах цветов в подвесной клумбе на столбе.
Больше всего на свете я люблю сидеть на балконе и наблюдать за потоком людей свысока. Я вообще люблю высоту. И я ее не боюсь. Сейчас мой балкон даже выше прежнего. Мы переехали сюда давно, я уже и не помню когда, ведь это было не мое решение. Вид из окна тоже красив, но по-своему. Высотки, коробки… А за ними каждый день прячется солнце. Я вижу птиц, что снуют в воздухе туда-сюда, наблюдаю на ними, слушаю, как они щебечут.
Я сильно разбилась тогда. И не потому что прыгнула специально. Я вообще-то люблю жизнь! Это вышло случайно. Но я все равно люблю сидеть на высоте, и снова таки, не потому что я таким образом борюсь со своими страхами, а потому что мне здесь нравится. И мне любопытно. А любопытство часто сильнее страха. Я ничего не боюсь и никого. Я выжила тогда, выживу и сейчас, если что-то плохое вдруг случится.
Когда я упала, мир внезапно выключили. Но когда его включили, он все-равно был прекрасен. Все мое тело было переломано. Мои кости стали крошевом, казалось, что сломались они везде, и я стала похожа на мешок с костями. Кровь темными струями запеклась на моих черных волосах, превратив их в противные косматые патлы. Кровь была везде. Но это было не вечно. Меня вылечили. Боли я уже и не помню, так давно это было. Наверное, вся моя кровь, давно просочилась в трещинки на брусчатой улице, и возможно, из этих трещинок уже прорастает смелая трава.
Помню, что долго не могла ходить. Переломанные когда-то ноги и сейчас идут неуверенно и рвано, но меня это больше не беспокоит. Я очень старая, и все это было давно. Но я по-прежнему люблю наблюдать за жизнью из окна, не как все, - не из телевизора. Реальная жизнь интереснее телевизора, на мой взгляд.
Я слышу, как кричат и смеются маленькие люди во дворе, а большие люди все также степенно проходят по улице, каждый в своих мыслях. Они не видят меня, но я вижу их. Я вижу и тех, других, умерших. После падения я стала видеть их тоже. Я внимательно смотрю в пустоту за окном, суженными от яркого солнца зрачками, и я вижу эти фантомы, легкие воздушные силуэты прошлого. Они ходят по улицам, по тем же самым улицам, которые они топтали при жизни, что-то ищут, не находят, хотят, чтобы их увидели. Но их могу видеть только я.
Солнце вышло из зенита. Мне нравится, как оно согревает меня, блестит в моих волосах и отражается в моих все еще красивых зеленых глазах. Мимо пролетает ворона, внизу кто-то копошится в мусорном баке, возле парадного, свернувшись калачом, спит пёс. Солнце нагрело меня и осветило изнутри. Мои глаза слипаются, я хочу вздремнуть.
Но вдруг откуда-то я слышу громкий крик. Я слышу свое имя. А потом еще «кыс-кыс». Именно так. Они всегда лепят эту фразу после моего имени, давая мне понять, что мне нужно подойти. И я понимаю, что мне пора бы подкрепиться. А уже потом снова: наблюдать за улицей и дремать на окне. О, черт! Разбитый горшок… А я о нем совсем забыла! Мне сейчас сильно влетит. Но ничего не поделаешь, нужно идти, если зовут.
Я выжила тогда, и это точно переживу. Ведь у меня девять жизней!