Детство

   
1. Про летние перчатки и домоводство

    Меня как личность сформировали две женщины – мама и бабушка. По характеру и мировоззрению они были полной противоположностью друг другу. Наверное, поэтому я и выросла такая непредсказуемая, такая брыкучая.

    Бабушка рано вышла замуж и сразу за полковника, но по призванию она была маршальшей, хотя овдовела рано и всего лишь в чине генеральши. Ей довелось однажды танцевать с Тухачевским и отдыхать в одном санатории с Тихоном Хренниковым, где он ей  пел «моя Кармен»,  вследствие чего бабушка стала считать себя знатоком в сложной науке женского кокетства. С младых ногтей она пестовала во мне амбициозные мечты, учила носить шляпки, меха, украшения. Она объясняла мне, что летом к шляпке полагается надевать специальные тонкие перчатки; что выходить из дома, даже если ты идешь в магазин за картошкой, надо всегда тщательно причесанной, подкрашенной, неброско, но элегантно одетой. «Надо всегда выглядеть так, как будто ты отправляешься на свидание с испанским королем». Этот рефрен я заучила наизусть. Даже сейчас, собираясь идти в лес за грибами, я слегка крашусь, повязываю симпатичный шарфик и надеваю самые элегантные резиновые сапоги. Словом, тупо следую бабушкиному завету, хотя в окрестных лесах испанских королей никто отродясь не видывал. Возможно, со стороны все это выглядит довольно смешно, но это помогает мне в нашей провинции не превратиться в деревенскую тетеху.

    Моя мама, в отличие от бабушки, вышла замуж, по советским понятиям, поздно, в 26 лет, и всего лишь за лейтенанта. Мама потеряла в блокаду всю семью, жила в детском доме, потом работала, и все ее приданое вмещалось в один чемодан. Бабушка была разочарована выбором моего отца. Она мечтала совсем о другой жене для своего единственного сына. Это должна быть, по бабушкиным критериям, как минимум дочь генерала. Но папа, к счастью, был другого мнения на этот счет.

    Короче, в житейское плавание родители пустились всего с двумя чемоданами. Папин чемодан выглядел вместительнее. Он больше походил на большой сундук и имел, скорее всего, дореволюционное происхождение. Но мамин чемоданчик содержал в себе истинное сокровище – толстенный том «Домоводства» 1958 года издания. Думаю, что многие мои сверстницы хорошо его помнят. Эта книга помогла маме наладить непростой быт советского военнослужащего, несмотря на все трудности и передряги кочевой жизни. Благодаря этой библии советских женщин, она научилась готовить, шить, вязать, вышивать, а главное, научила всему этому меня.

    Я рано пристрастилась к чтению и читала все подряд. И одной из любимых книг моего детства было мамино «Домоводство». Я могла подолгу сидеть и читать захватывающие статьи о том, как надо правильно готовить украинский борщ или завязывать узел на галстуке, или штопать носок. Уже в семь лет я твердо усвоила, как надо правильно сидеть при кормлении ребенка грудью. Я смогла бы запеленать младенца и теоретически знала, как подоить корову. Если сегодня мне придется покупать козу, то благодаря знаниям, полученным в детстве, я смогу выбрать животное с правильной формой вымени. В книге были замечательные иллюстрации. Особенно я любила рассматривать цветные картинки с моделями женской одежды.  Больше всего мне нравилась картинка с тетенькой в розовом бальном платье, слушающей с грустным выражением лица свою компаньонку в ужасном коричневом наряде. Она была похожа на принцессу, которая торопилась на бал, к любимому принцу, но была вынуждена из вежливости слушать сплетни несносной подруги.

    В «Домоводстве» также были замечательные схемы для вязания спицами и крючком, образцы всевозможных вышивок и выкройки одежды. С маминой помощью я освоила азы вязания и шитья. Это мне очень пригодилось в дальнейшем, так как в то время был большой дефицит модных шмоток, а одеваться красиво хотелось не только мне. Я обшивала и обвязывала не только себя и маму, но и любимых подруг. Единственное, чему матушка не смогла меня научить, несмотря на все свои старания, так это умению поддерживать чистоту и порядок в доме. И это странно, так как бабушка моя тоже была большой аккуратисткой.

    Книгу «Домоводство», растрепанную от постоянного употребления и разбухшую от листочков с новыми рецептами, я, к сожалению, не сохранила. Как, впрочем, и старый папин чемодан-сундук, с которым связаны мои детские воспоминания. Но это уже другая история.
 
      2. Папин чемодан
 
   Мои родители пустились в плавание по семейной жизни всего с двумя чемоданами. Папин чемодан  был старый, добротный и очень вместительный. Думаю, что он сыграл в моей жизни немалую роль.

     «Как я докатилась до того, что начала писать стихи?» – задумалась я однажды и стала копаться в подсознании. Порывшись основательно, к моему большому удивлению обнаружила, что поэтом меня сделал… чемодан! (Театры начинаются с вешалки, а поэты вылезают из чемоданов).

    Мой папа, как вы помните, был военным. Военные – люди кочевые. Вот и я родилась в дороге, можно сказать – на чемоданах, можно даже сказать – в чемодане. В эпоху Хрущева детские вещи, включая пеленки, детские кроватки, коляски, были в большом дефиците. В избытке в то время была только кукуруза. Мама резала на пеленки папины байковые и хлопчатобумажные портянки. Кроватку к моменту моего рождения достать не удалось. Вот почему первую неделю после выхода из роддома я провела в сундуке. Потом папе удалось купить у кого-то подержанную кроватку. Но первые дни я спала в его чемодане. А он был красивым и внушительным (наверное, поэтому у меня со временем развилась любовь к добротным старым вещам), обтянут коричневой свиной кожей и поверх нее укреплен деревянными ребрами. На концах этих ребер крепились медные защелки-замки, но главное – внутри он был оклеен страницами из старинной немецкой детской книги. Я помню картинки с маленькими мальчиками и девочками в красивых костюмчиках и платьицах, а также колонки стихов на немецком языке. Интересно, что немецкий язык я так никогда и не выучила, хотя потом пять лет жила в ГДР. В памяти застрял только набор фраз из советских кинофильмов про войну, типа:
  «Ррраус!»,   «Аусвайс!»,   «Гитлер капут!»,   «Хенде хох!»,
 «Нихт ферштейн!»,          «Партизанен!»…    Ну   и,    конечно же,   «Их либе дих»   и   «Ауфвидерзеен». 
Зато  странички   со стихами намертво врезались в мою девственную подсознанку и затаились там до срока.

   Срок настал в девятом классе. Я сидела на омерзительном, как зубная боль, уроке алгебры и, стараясь абстрагироваться от зудения училки, смотрела в окно. За окном стояла золотая осень. Я представляла, как это здорово – выйти вот сию же минуту на волю, пошуршать ногами по желтому ковру из листьев, нарвать рябины или просто постоять и посмотреть, как по небу летят на юг птичьи стаи. И тут вдруг, как спелый каштан, мне на голову упало мое первое стихотворение. Я его быстренько записала, даже не понимая, к каким последствиям это может привести.

      Я не могла дождаться, когда приду домой и прочитаю свой шедевр родителям. Но родители отреагировали на новорожденного пиита  не совсем адекватно. С одной стороны, меня надо было похвалить и приободрить, а с другой стороны... а вдруг это всерьез, а вдруг я поддамся пагубной страсти? А что из этого следует? А из этого следовала богемная жизнь, рестораны, карты и прочие ужасы. Так что на лицах родителей отражались  переживания жителей Менга в момент, когда они повстречали д’Артаньяна на желтой лошади. Одной стороной надо было изображать радость и восхищение, а другой – озабоченность и тревогу. Кстати, бабушка, узнав о моем новом увлечении, тоже не знала, как реагировать. Конечно же, было бы приятно иметь внучку-поэтессу, желательно известную, но если рассуждать трезво, выходило то же самое – богема! По ее мнению, я должна была продолжить семейную традицию и выйти замуж за генерала. Но генералы, а в этом она была твердо убеждена, не женятся на поэтессах. Так что и с бабушкиной стороны я поддержки не нашла, поэтому стала писать стихи тайком, скрывая их от родных, на манер прыщавых подростков, прячущих под матрасом фотографии с голыми тетеньками. По сей день у меня осталось ощущение, что моя поэтическая деятельность – это что-то не очень пристойное, что-то вроде стриптиза, с одной лишь разницей, что раздеваться приходится не только перед чужими, но и перед близкими людьми.

   Но чемодану я благодарна. Он оказался для меня чем-то вроде волшебного сундука, из которого я черпала свое вдохновение. И я очень рада, что он был у моих родителей. Ведь в противном случае меня могли бы положить в ящик из-под патронов.
 
     3. «Руслан и Людмила» и «Летающий сундук»

    Когда мне исполнилось пять лет, родители повели меня в книжный магазин и предложили выбрать себе подарок. Мое внимание привлекла большая книга с ярко-красной суперобложкой. Это была сказка Пушкина «Руслан и Людмила». Такой красивой и большой книги у меня до сих пор не было, а иллюстрации Татьяны Мавриной  и сегодня вызывают  восхищение. Научившись читать, я постоянно перечитывала поэму и скоро могла цитировать наизусть огромные куски. А про ученого кота и говорить не приходится. Я с упоением не только декламировла наизусть «У Лукоморья...», но также  увлечённо рисовала дуб, кота, золотую цепь, русалку, королевича и богатырей. С гордостью могу сказать, что все без труда узнавали героев моих рисунков.

    В то время книги для детей делались очень качественно. Какие истории были, какие иллюстрации! Родители никогда не жалели денег на их покупку, и со временем у меня подобралась прекрасная библиотека.

    Я хорошо помню еще одну книгу, которая поразила меня своей историей и оформлением. Это была сказка Андерсена «Летающий сундук». Она так хорошо врезалась в мою память еще и потому, что была объемной. Картинки из плотного картона раскладывались, когда открывали новую страницу, превращаясь в маленькое подобие театра. Кроме того, они были снабжены язычками, потянув за которые, можно было заставить героя поднять или опустить голову, подвигать рукой; маленький кораблик на обложке превращался в огромный парусник; сам сундук открывался, а принцесса спала в гамаке, который качался на специальной подставке. Я уже не говорю, что он очень напоминал мне мой родной чемодан, на котором я спала. Мне казалось, что вот я его открою, и тогда, превратившись в волшебный сундук, он унесет меня в дальние страны на встречу с героями моих любимых сказок. Разве это не удовольствие для ребенка – читать такие книги? Я с ужасом вспоминаю уродцев постперестроечных времен, которые иногда дарили моим детям. Создавалось впечатление, что их оформляли люди, никогда не умевшие рисовать или, что еще хуже, страдавшие психическими расстройствами. Может быть, поэтому мои дети не очень любят читать?
 
         4. Как я не стала балериной
 
     Я уже говорила, но повторю, так как это важно, что в формировании моего характера приняли активное участие две женщины – мама и бабушка.

     Мама, прошедшая суровую школу жизни, крепко стояла двумя ногами на земле и трезво оценивала реальность. Бабушка же была склонна к непомерным амбициям и честолюбивым мечтам. Обе они напоминали, правда, весьма условно, персонажей из басни «Стрекоза и  Муравей». Вот почему, несмотря на врожденный пессимизм и скептицизм, я часто пускаюсь в авантюры и предаюсь идиотским мечтаниям.

     Первой моей мечтой, причем самой неосуществимой, был балет. Когда мне исполнилось пять лет, мы с родителями приехали к бабушке в Москву. Бабушка достала билеты в Кремлевский Дворец съездов на «Лебединое озеро». О таком я могла только мечтать. Либретто балета я уже знала наизусть и умирала от нетерпения увидеть все это воочию. По дороге на спектакль я так волновалась, что мне стало плохо в метро. На балет мы едва не опоздали, так как пришлось приводить меня в чувство и отпаивать газировкой.

     Наконец мы доехали до Кремля, устроились на своих местах, и спектакль начался, но к концу  увертюры на меня напала икота: то ли от выпитой воды, то ли от волнения. В антракте родителям пришлось срочно отправиться со мной в буфет, чтобы привести ребенка в нормальное состояние при помощи сока и какой-нибудь еды. Буфет Дворца съездов в те времена отличался редким для хрущевских времен изобилием. Родители накормили меня, поели сами, купили несколько бутербродов с красной рыбой для бабушки, и мы вернулись в зал. В середине третьего действия, когда злой волшебник мучал несчастную белую лебедиху, я замерла от ужаса. Либретто  я знала и понимала, что все должно было кончиться хорошо, но все равно ужасно переживала: а вдруг Принц не успеет найти Одетту, а вдруг она умрет?

     Что делают современные дети на современных фильмах ужасов? Правильно – едят попкорн. Хотя кукурузы в стране было много, попкорн в те времена в наших культурных заведениях не продавался. И тогда, умирая от страха, я инстинктивно поняла, что надо чем-то снять напряжение. В самый драматический момент балета я начала умолять маму отдать мне бабушкин бутерброд. Мама сначала не поняла моего каприза, но я настаивала, да и соседи начали коситься на нас. Маме стало неудобно, а может быть, она испугалась, что у меня опять начнется икота, но ей пришлось вытащить бутерброд и сунуть его мне. Вот так, вцепившись зубами в дефицитный балык, я смогла дожить до конца спектакля. К счастью, как вы помните, в  «Лебедином озере» счастливый конец. Доев бутерброд и похлопав артистам, я вернулась с родителями домой. Я была в восторге от балета, от декораций, от белых пачек балерин, от пуантов. Наутро я твердо решила, что стану балериной, и не просто балериной, а примой! Я поделилась своими честолюбивыми замыслами с родными. Родители не восприняли мое заявление всерьез, зато бабушка двумя руками ухватилась за эту идею, ведь у примы-балерины Большого театра есть все шансы выйти замуж за генерала. А уж она позаботится о том, чтобы сделать из него маршала!

    И мы стали лепить из пластилина персонажей балета, а потом  бабушка пожертвовала мне для костюма два белых пера от своей старой шляпки. С тех пор несколько лет подряд я развлекала приходивших к нам гостей танцем умирающего лебедя. Я запихивала под юбку скомканные газеты, чтобы получилось что-то вроде пачки, носки домашних тапок набивала ватой, втыкала в волосы перья и выплывала к гостям исполнять партию умирающего лебедя. Танцевала я каждый раз с полной отдачей и почти взаправду умирала в конце. Номер имел бешеный успех, а гости утирали слезы, как мне тогда казалось, восторга и бешено аплодировали солистке. Об одном я только не догадывалась тогда, что в моем исполнении (а я была всегда упитанным и очень крепким ребенком), танец умирающего Лебедя больше походил на танец умирающего от переедания индюшонка.

     Вдохновившись идеей стать балериной, я потребовала, чтобы родители записали меня в студию хореографии. Но в городах, где мы жили, таких студий не было. Наконец, в ГДР, где тогда служил мой папа, в Доме офицеров открылся долгожданный кружок. Я бросилась к маме с просьбой немедленно меня туда записать. Бедная мама! Ей было очень жаль разбивать мои детские мечты, но пришлось открыть мне глаза на правду и объяснить, что для балета я не гожусь. Я прорыдала два часа и сутки не ела.

     Чтобы успокоить  ребенка,  родители записали  меня в музыкальную студию в класс фортепиано. Бабушка была в восторге: внучка хоть и не станет знаменитой балериной, но, может быть, из нее получится знаменитая пианистка, и тогда она точно выйдет замуж за генерала. Великие пианистки всегда выходят замуж за генералов. Семейная традиция будет продолжена, а бабушка сможет посещать концерты с моим участием, сидеть в первом ряду, утирать слезы восторга и, кокетливо указывая на меня пальчиком, шептать соседям, что это ЕЕ внучка сейчас играет на сцене.

     Возможно, все, о чем так мечтала моя бабушка, могло бы иметь место, если бы не гаммы. Я рассчитывала на то, что по крайней мере через месяц смогу разучивать прелюды Шопена и рапсодии Листа. Но  моя  училка  не давала мне играть ничего другого, кроме гамм и этюдов. Попробуйте-ка просидеть два часа за инструментом, наматывая километры этих нудных гамм, когда твои более везучие товарищи играли во дворе или бежали в кино на «Неуловимых мстителей», когда под подушкой лежала не прочитанная интереснейшая книга, а подружка по этажу звала поиграть в новую настольную игру! Только примерно через год мне дали   сыграть  «Старинную французскую песенку» Чайковского. Я была в восторге. Наконец-то я начала играть настоящую музыку! Но радость моя длилась недолго, так как следующей пьесой была «Камаринская». Боже, как я ее невзлюбила!  Трям-пара-рам-пара-рам-пам-пам-пам-пам...!!!  Даже сейчас, когда я выстукиваю мелодию на клавиатуре, меня передергивает от отвращения. Но училка была другого мнения на этот счет и заявила, что мы не двинемся дальше, до тех пор, пока я не сыграю как следует «Камаринскую». Сыграть хорошо  я  не могла именно потому, что не выносила этот трям-пам-пам. Училка уперлась, я тоже. Родители не знали, что делать. Спасло меня то, что мы должны были возвращаться в Союз, а уверенности в том, что в новой квартире будет место для инструмента, у родителей не было. Поэтому занятия музыкой пришлось прекратить, к великому моему облегчению. Но бабушка была очень расстроена.

     5. Чемоданная жизнь

    Жизнь военного не бывает спокойной, тем более если военный – молоденький лейтенант. Тру-ту-ту, труба зовет, семейство военного – вперед! Я подсчитала, что с момента моего рождения мы с родителями переезжали из города в город восемь раз. Я уже не говорю о переездах с квартиры на квартиру. Две первых смены городов я не помню по младости лет. Но когда мне исполнилось четыре года, папу послали служить в Чернигов. Чернигов, конечно, не Кушка, жить можно, но, как оказалось, негде. Свободной квартиры для нас не нашлось, а папино начальство сообщило, что в текущем году надеяться не на что. Квартиру нам смогут предоставить только через десять месяцев. Поэтому мама взяла меня за руку, и мы поехали на окраину Чернигова, в частный сектор, искать комнату для съема. Мы долго бродили от одного дома к другому, но люди не хотели сдавать комнату для семьи с маленьким ребенком. Тогда я наивно предложила маме пойти в лес и жить, как зайчики, под кустиком.

     После долгих безрезультатных поисков, когда мама уже совсем было отчаялась найти хоть какое-нибудь жилье, нам, наконец, повезло – хозяева небольшого деревянного дома предложили нам сдать надстройку над курятником. Это была клетушка примерно шести квадратных метров. Но выбирать в нашей ситуации было не из чего, и родители согласились на эти хоромы. Я помню, что из всей обстановки, которую можно было поместить в нашей комнате, был только маленький складной столик, табуретка, на которой стояла электрическая плитка, две родительские раскладушки, которые собирались днем, чтобы освободить место для передвижения, и мой старый верный чемодан. Для кроватки места не нашлось, и я теперь спала на чемодане. «Удобства» были во дворе, а колонка с водой на соседней улице. По утрам мы с мамой шли с ведрами за водой, зачастую отстаивая небольшую очередь.

     По субботам ездили через весь город в общественные бани. Добираться туда надо было двумя автобусами. Я до сих пор с глубоким отвращением вспоминаю эти поездки. Летом было не так тяжело, но зимой! Я уже не говорю про набитый битком транспорт. Да и в бане тоже приходилось потолкаться в очереди. Потом, получив тазик, мы бежали в помывочную и быстро-быстро мылись, так как желающих очиститься телесно не убывало и билеты продавали по сеансам. Помню, как при скудном свете электрических лампочек в клубах пара вокруг нас плавали, как гигантские рыбы, распаренные розовые женские тела. Шум воды, стук металлических шаек смешивались с голосами и шелестом мокрых березовых веников, создавая ту особенную банную атмосферу, которая мне часто потом снилась по ночам. Но самым ужасным моментом было одевание, когда, выйдя из парилки, приходилось очень быстро  натягивать на распаренное тело кусачие шерстяные чулки и свитер. Про обратный путь в том же общественном транспорте я уже и говорить не хочу. Очень долго, уже став взрослой, я не понимала, как люди могут получать удовольствие от посещения бани.
 
      6. Елка

    Во времена моего детства было трудно достать красивые украшения для елки, и мы с мамой делали их сами. Из цветной фольги от конфет скручивали маленькие шарики и нанизывали на нитку – получались разноцветные бусы. Из белой бумаги вырезали ажурные снежинки, а из серпантина склеивали цепи-гирлянды. На ветки подвешивали конфеты в ярких обертках, и если доставали мандарины, то ими тоже украшали елку. До сих пор смесь запахов мандаринов и хвои ассоциируется у меня с новогодними праздниками.

    Еще на ветки деревца мы  клали кусочки ваты, наподобие снежных хлопьев, клеили из цветной бумаги коробочки – подарки. Занятий было на целую неделю, и елка, украшенная этими нехитрыми поделками, казалась необыкновенно красивой и нарядной. Первые настоящие елочные игрушки мне купили, когда мы приехали в ГДР. Это было сказочно. Очень долго у нас хранились картонные коробочки с разнообразными разноцветными шариками, сосульками, колокольчиками, мишками, зайчиками и прочими украшениями. С годами они потихоньку бились, ветшали, но каждый раз, наряжая пушистую красавицу, я погружалась в радостное состояние детского праздника.

    Сейчас мне стало лень заниматься елкой, радостное предвкушение Рождества и подарков стерлось и обветшало, как и старые елочные игрушки. Но мои великовозрастные  «малыши» каждый год бегут  покупать ароматное деревце и теперь сами хлопочут с украшениями. Может быть, когда у меня появятся внуки, я опять смогу вернуть себе ощущение праздника, глядя, как они резвятся и прыгают от счастья вокруг наряженной зеленой красавицы.

(Отрывок из повести)