СЛОН В ПОСУДНОЙ ЛАВКЕ ПРОДОЛЖАЕТ ГРОМИТЬ ПОСУДУ...
(ответ на критику Светланы Стрельниковой)
Светлана Стрельникова
СЛОН В ПОСУДНОЙ ЛАВКЕ
Критика критической статьи Геннадий Волков
Стихотворение Григория Берковича в начале показывает нам бабку как бы со стороны, глазами равнодушного наблюдателя, готового принять её за сумасшедшую:
В старой церкви старая бабка,
сумасшедшая, сразу видно,
перед старой-старой иконой
опираясь на палку стала.
(В церковь приходят не равнодушные, а заинтересованные в духовном соитии с богом люди. Изначально поэт, который подсмотрел сценку был неравнодушным наблюдателем - Г.В.)
Увы, в нашем жестоком мире мы слишком быстро даём человеку определение, а порой и ставим диагноз «сумасшедшая, сразу видно». Но чуткий читатель улавливает в этом «сразу видно» совсем иную авторскую позицию и совет не судить об этой женщине по первому взгляду!
(Это взгляд поэта, спорить с ним значит отрицать изначальный смысл, который он вложил в свой стих. "Сразу видно сумасшедшая" так и понимается читателем как "помутнение разума" - Г.В.)
Далее мы видим, как старушка обращается к Христу со словами сочувствия, удивительными по своей пронзительности. Она готова облегчить страдания Христа, словно он является её сыном.
И в двух последних строчках нам становится понятна трагедия этой старушки:
А хотя.., что мелю я, дура,
своего-то спасти не вышло...
(Это верно, но налицо и грубая подача образа, с банальной самохарактерстикой бабки, вообщем то она ругается в церкви, что далеко от смирения и покаяния, с которым она пришла в храм - Г.В.)
Таким образом, читатель проходит свой внутренний эмоциональный путь: сначала это категоричная и грубоватая внешняя оценка как бы со стороны, затем удивление, далее сочувствие и понимание ситуации! Это и есть тот внутренний, психологический сюжет, в котором участвуем мы сами.
(Грубость не красит поэзию. Слог поэзии в том, чтобы сказать красиво, поэтично, но не грубо. Некрасов говорит о безобразиях крепостничества не грубо, а в соответствии с традицией культурной речи - Г.В.)
Нам, читателям, понятно, что произошло с сыном этой старушки. Однако это непонятно критику Геннадию Волкову. Он пишет: «Но напрасно читатель приготовился выслушать историю женщины…»
(Конечно непонятно, потому что с таким же успехом вы будете ограничивать понимание романа одним названием. Ну, назвал же Толстой роман "Война и мир", все же понятно?... Была война с французами, Россия победила, в мире наступил мир. И зачем читателю знать все остальное?.. Все сложности и перепитии сюжета?.. Мы же так и не узнали про жизнь этой женщины и подробности ее печальной истории, и это просчет поэта, а не критика Волового)
Вы приготовились выслушать? Нет! Нам вполне достаточно двух завершающих строчек, которые прояснили нам суть ситуации. Критик пишет: «Стихотворение обрывается и поэт с важным видом удаляется, полагая, что можно оборвать историю на половине и больше к ней не возвращаться». Видимо, критик предпочитает жанр жестокого романса, где каждая история должна закончиться подробным рассказом про то, как «он в грудь её втыкает шешнадцать штук ножей».
(В двух строчках вам бы, как писал выше было достаточно "Войны и мира")
Далее критик Г.Волков вносит странное предложение: «Если женщина сумасшедшая, то после ее рассказа, она могла бы услышать голос ожившей иконы и Христос бы утешил безутешную мать, потерявшую сына». То есть, Г.Волкову мало жестокого романса, он хочет превратить это стихотворение в шизофренической бред. Мы-то уже давно поняли, что не нужно судить о человеке по первому взгляду – и лишь критик Г.Волков продолжает считать старушку сумасшедшей!
(Здесь я приведу не свое возражение, а замечание читательницы Татьяны Шадриной:
"... и она зарыдала беззвучно,
вспоминая родного сына.
А Христос будто молвил с иконы:
"Не горюй, сын твой в Царстве Небесном"
К сожалению, Геннадий Волков высказывает свои критические замечания в грубой и хамской манере (см. его статью ниже и комментарии выше), высокомерно выдаёт ярлыки «троечник», «недоросль», «сопливый ученик» автору прекрасного и тонкого стихотворения! Он называет себя охотником, а поэта Григория Берковича «дичью», на которую будет охотиться. Жутко и отвратительно звучит, когда человека называют «дичью»! Но всё же Геннадий Волков не охотник – он слон в посудной лавке.
(Когда критику трактуют как хамство, то пытаются ее опорочить, а не найти разумные возражения. Уж если классический "Недоросль" Фонвизина, чье сравнение я использовал является хамским, то и Денис Иванович - прирожденный хам, раз позволил себе неуча назвать "Недорослем" и раскритиковать малообразованного юношу, что разумеется абсурдно и говорит об отсутствия литературных знаний у С.Стрельниковой), а также незнание картины "Опять двойка", где как раз сопливый, но уже двоечник является примером для моего сравнения поэта и его произведения.