Этюд номер шесть

Харитон Егорович Сарамливый
Men keldimu, dunyo ko’rdimu foyda?
Ketsam, martabasi oshar mi? Qayda!
Hech kim tushuntirib bear olmadi:
Kelishim-ketishim sababi qayda.

© Т Шевченко. Кобзар.



Трофим Собакин вышел в сумерках во двор брежневской многоэтажки. Как обычно, вынести пакет с мусором. Слегка подвывал декабрьский ветерок, мела позёмка, неприятно хлестало по щекам.
Привычный маршрут – до мусорки и обратно. А ведь когда-то бегал Собакин и двадцатку на лыжах… Да не в последних рядах.

Да… У мусорных баков увидел Собакин какую-то, уже почти напрочь заметённую снегом, кучку. Пригляделся невольно Трофим – и что-то защипало, застряло, закололо в широкой груди.
Под снегом лежали нетронутые типографские упаковки книг. То ли двести, то ли триста упаковок. Были там книги и толстые, по двенадцать штук в упаковке, и тонкие, по двадцать четыре штуки.

Резанула жёсткая мысль...
... Разве можно вот так... с книгами...

Трофим Собакин, с пионерских лет воспитанный под лозунгом «Книга – лучший подарок», расстроился необычайно. Он и сам считал себя причастным к когорте литераторов. Ведь в школе его всегда привлекали к оформлению стенной газеты, в армии доверяли выпускать лучший в подразделении «Боевой листок».
А в далёком 1962 году его стишок был опубликован не где-нибудь, а в самой «Пионерской Правде».
На этом основании Собакин не упускал случая, при оказии, как бы между делом, упомянуть: я в литературе с 1962 года.

Да… И племянник Собакина, Юрий, помнится, привёз из армии целую тетрадку стихов. Собакин, правда, осилил едва ли треть тетрадки, полной всяческой галиматьи. Как раз «перестройка» бурлила вовсю. Юрий даже собрался поступать учиться в Литературный институт, «на писателя». Выслал рассказ на конкурс, да рассказ тот забраковали.

Но это не отбило у племянника желания писать и быть писателем. В «перестройку» разрешили любому желающему печатать свои сочинения за свой счёт. Прежде это было неслыханным делом. Печатали только всяких членов. А тут – свобода и хозрасчёт, на радость публике. Для оплаты типографии отец Юрия снял со счёта на сберегательной книжке все деньги, собираемые долгие годы, копеечка к копеечке. Штук двадцать Юра подарил родственникам, с авторской надписью. Ещё штук двадцать рассовал по почтовым ящикам...
Остальной тираж, в тысячу экземпляров, лежал нераспакованным, до недавнего времени, на родительской даче. Пока дачный массив не снесли под строительство гипермаркета.

Да… Собакин вынул по штуке каждой книги из-под снега. Дома внимательно рассмотрел. Толстая книга была солидно оформленным коллективным сборником, посвящённым двухсотлетнему юбилею солидного министерства. Две другие, потоньше и поскромнее, принадлежали перу одного автора. Одна из них – сборник стихов, другая – поэма. Поэма называлась – ни много, ни мало – «Сергей Есенин».

Ознакомившись с книгами, Собакин узнал следующее. Автор, с младых ногтей прослуживший по профилю министерства, от садовода до заместителя министра, всю жизнь занимался сочинительством. Для души, не для славы, не хлеба с маслом ради. В результате, на склоне лет, набралось нестройных строчек на целых две брошюры. Трофим чувствовал – написано от сердца. Пусть не больно-таки, но и не совсем абы как. Пусть довольно неуклюже, пусть нестройно, пусть огрехов больше, чем удачных находок, разве ж это главное? Главное, всю жизнь автор вкладывал частицу души в эти корявые строки, день за днём продвигаясь к осуществлению заветного желания.

Невольно подумал Собакин: « - Небось, за счёт министерства напечатал, не как племянник мой…» И тут же осудил сам себя за недостойную эту мыслишку. Да разве ж в этом дело? Ведь была у человека мечта – оставить после себя нетленную память. Не просто гранитную плиту над прахом, а памятник нерукотворный, плод увлечения всей жизни, творение бессонных ночей, короткого отдыха от дел. Дел, то местного, то областного, а то государственного масштаба…

Пошукал Собакин в интернете, и узнал, что автор умер два месяца назад.

Да… всего два месяца назад. А уже книги его выброшены родственниками на помойку. В типографской упаковке… Вот тебе и эксиги монументум… Вот тебе и мементо море…

Вот тебе и родственнички...

Так думал печальный Трофим Собакин, читая нестройные строчки поэмы, найденной возле мусорного бака.

...Разве можно вот так... с человеком...