«Дочка, не раскачивайся так сильно, у тебя может голова закружиться», – услышала Полина ласковый голос матери. «Мама? Ты живая? Ты разве не умерла, мамочка? Вот как хорошо! А разве так бывает? Я же помню, как мы тебя хоронили. А что это так стучит все время? Это качели такие, да? Как будто на поезде еду. И, действительно, кружится. Надо остановиться, а то даже тошнит. Мама, а где Тёма? Он с тобой?» «Нет, доченька, его какая-то женщина увела». «Куда увела? Мама, какая женщина? Куда же ты, мама, подожди, не уходи? Артем! Тёма, сынок!»
Полина открыла глаза и поняла, что лежит почему-то на нижней боковой полке поезда. Она дернулась, чтобы встать и от резкой боли в голове и в ногах, потеряла сознание.
Прошло еще какое-то время прежде чем Поля пришла в себя. Рядом с ней стояла женщина в белом халате, белая косынка на голове почти наползала ей на глаза. Она ласково улыбалась Полине.
– Моя ты золотая, очнулась. Не говори ничего, ты еще очень слабая. Сейчас я тебе смажу губы водичкой. Пить пока нельзя. Вот придет доктор, если разрешит – напою. Молчи пока, молчи.
– Где мой сын? – с трудом разжав запекшиеся губы, прошептала Полина. – Где мой сын? – еще раз спросила Полина, стараясь сказать громче. Каждое слово отдавало острой болью в голове.
– Какой, сын?
– Мой сын Артем. Он маленький, ему три года, – удивляясь тому, что женщина не понимает ее, это же так очевидно, что сын должен быть с ней.
– Не знаю, милая. Тебя нашли одну, детей маленьких в этом поезде нет, это я точно знаю. Ты не вставай, тебе нельзя. Сейчас придет доктор, она в другом вагоне. У нее все раненные записаны. Найдется твой сынок, не плачь. Может быть, в другом поезде отправили с кем. Про тебя-то думали, что помрешь, уж больно плохая была. А сейчас смотрю, ничего вроде. Поправишься, поправишься и сына найдешь.
Полина слушала ее и ничего не понимала. «О чем говорит эта женщина? Какой еще доктор? Тёма был со мной, он никуда не мог деться, как он может быть в другом вагоне, ничего не понимаю», – подумала она и в очередной раз куда-то провалилась.
Через какое-то время Полина снова очнулась и потрогала свою забинтованную голову. И тут она стала вспоминать, как они с сыном бежали от поезда в сторону леса, как рвались снаряды, как самолеты летели над их головами. В голове мелькали эти картинки одна за другой, перед глазами стояло искаженное от страха и ужаса лицо сына. И только теперь до нее дошел весь смысл сказанных слов этой женщины в белом халате.
«Я потеряла его, боже мой, я потеряла его! За что же ты, бог, отнимаешь у меня самое дорогое?» Слез у нее не было, было только отчаяние, боль и обида. Что она в этой жизни сделала такого, что за такой короткий промежуток времени потеряла всех своих близких людей?
Вечером к ней подошла женщина в белом халате поверх гимнастерки, как оказалось – главный врач санитарного поезда, она представилась и заговорила уставшим голосом:
– У вас многочисленные осколочные ранения головы и ног. Вас прооперировали, ходить будете, позвоночник вам спас рюкзак за спиной. Документы ваши целы, после лечения в госпитале их вам вернут. На счет ребенка ничего не могу сказать. Рядом с вами никого не было. Возможно, его забрал кто-то из уцелевших людей или местные жители. Небольшой населенный пункт был рядом с железной дорогой. Будем надеяться, что он живой и в безопасности. Предположительно мы едем в N-ский госпиталь. У вас нет там родственников?
– Нет, только в Москве.
– Хорошо. Сейчас отдыхайте и набирайтесь сил. Ближе к Москве мы решим ваш вопрос.
Полина закрыла глаза, приступ тошноты вновь повторился, и она вспомнила свой сон и слова матери. «Может, действительно, его увела какая-нибудь женщина. Мне во что бы то ни стало надо быстрей поправиться, встать на ноги и искать Тёмочку. Я должна его найти, должна…»
По всей видимости, они были уже на достаточном отдалении от шедшей войны, не было слышно взрывов.
Полина уже не понимала, сколько прошло времени в дороге пока они добирались до Москвы, все слилось в один длинный, нескончаемый день под стук колес. Она все время молчала, ей никого не хотелось видеть и слышать, она замкнулась в своем горе.
В Москве состав простоял целый день на запасных путях и только к утру к ней подошли санитары. Два человека в армейской форме положили Полину на носилки и вынесли из вагона. На перроне стояли родители Максима.
– Полинушка, деточка, здравствуй. Мы забираем тебя домой. С нами связались, спасибо им огромное. Петр Ефимыч добился, чтобы ему дали машину. Состояние твое нам сказали стабильное, можно долечиваться и дома. Ты ни о чем не беспокойся, все будет хорошо, – свекровь Зинаида Порфирьевна говорила быстро, почти захлебываясь словами. – У Петра Ефимыча большие связи, мы найдем Артемушку. Будем искать. Ты не волнуйся, деточка, найдем, обязательно, найдем.
Зинаида Порфирьевна, крупная, полная женщина с короткой стрижкой, тяжело дыша, мелкими шажками семенила за носилками, пытаясь на ходу взять за руку свою невестку. Один раз ей это удалось, но она споткнулась и чуть не упала. Следом шел ее муж Петр Ефимович, высокий сухопарый мужчина с седыми волосами, брови его были сдвинуты, казалось, что немолодой уже человек решает какую-то непосильную задачу.
– Не хватай ее за руку и не мешай людям нести носилки, – не вытерпев, осадил он жену. – Не хватало, чтобы еще и ты разбилась.
Зинаида Порфирьевна, наконец, поняла, что мешает санитарам, приноровилась идти рядом с мужем.
Она была очень добродушная и простоватая женщина. Проработав всю жизнь операционной медицинской сестрой в больнице недалеко от своего дома, несколько лет назад она вышла на пенсию. Возможно, это сыграло свою роль для того, чтобы ей доверили долечивать сноху в домашних условиях.
Прошло несколько недель. Полина стала вставать с постели и осторожно ходить по квартире. Рана на ноге почти затянулась, но ходить было еще больно. За это время она очень сильно осунулась, поседевшие пряди отросших волос лезли в глаза, и действовали ей на нервы. «В первый же день, как смогу выйти на улицу, пойду в парикмахерскую и постригусь как можно короче, и пойду на призывной пункт. Мне надо любыми путями попасть на фронт. Сидя дома, сына я не найду. Связи свекра хороши были в мирное время. Кто будет теперь слушать пенсионера, когда уже не одна тысяча таких детей пропала?» – с горечью подумала она.
За дверью послышался шорох, потом потихоньку в комнату вошла свекровь.
– Сегодня две фугаски попали в Третьяковку, одна взорвалась, и один милиционер погиб, – начала она шепотом рассказывать. – Валентине Васильевне из семнадцатой квартиры рассказала сноха, она работает там, они сейчас упаковывают картины и скульптуры, готовят к отправке куда-то в Сибирь. Вторая фугаска не сработала, слава богу.
Она поправила одеяло в ногах Полины и продолжила рассказывать.
– На улице сегодня встретила Мишу Гурко, ну ты помнишь его, это одноклассник Максима. Он завтра уходит в ополчение. Повзрослел очень, возмужал. А помнишь, какой был стеснительный мальчик? Окликнул меня, а я и не узнала его сразу.
Зинаида Порфирьевна почти каждый день докладывала разные новости Полине, стараясь казаться перед ней бодрой, хотя было видно, как ей тоже было тяжело. Глаза ее были воспаленные и в последнее время стали слезиться, и вообще она очень сдала за эти полтора месяца. Свекровь мучилась от чувства вины из-за того, что нога Полины очень тяжело заживала.
Первые бомбежки Москвы начались ровно через месяц с начала войны. Полина еще не могла самостоятельно передвигаться, поэтому она оставалась лежать дома в постели во время авианалетов. Зинаида Порфирьевна наотрез отказалась без нее уходить в бомбоубежище. Петр Ефимович тем более не собирался делать это изначально, считая, что убить могут и на улице, пока бежишь туда.
Шло время и в конце августа, посчитав себя уже вполне пригодной к тому, чтобы идти на фронт, Полина приняла решение не откладывать больше, и идти в райком комсомола.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/12/09/1355