Виктор Павленков
Американская поэзия (заметки)
Часть первая. От пилигримов до независимости.
Вступление
Когда я оказался в Бостоне двадцать лет назад девятнадцатилетним эмигрантом, то одним из моих первых поступков был поход в местную библиотеку и заучивание наизусть «Песни Себя» Уолта Уитмена — «Я пою себя, и праздную себя...» Вооруженный этим знанием, я сразу почувствовал себя прибывшим и начал читать это стихотворение вслух девушкам по гарвардским кафе, с выражением и с горьковским акцентом. По окончании стиха, я сразу переходил на обсуждение Канта с его понятием трансцендентального единства аперцепций, пока не узнал, что в моем произношении имя великого кенигсберца становилось одним из самых неприличных слов американского слэнга. К тому же вскоре я начал подозревать, что строчки воспевания самого себя почему то не располагают местных дам к дальнейшему, казалось бы естественному, переходу к более близким нам темам. Я снова пошел в библиотеку и выучил несколько четверостишей из Набокова, из «Бледного Огня» — там все привычно рифмовалось, эмоция излучалась с каждым ударением, пафос заставлял резонировать души слушателей. Девушки перестали шарахаться, переходу к близким темам тяжелый белый стих Уитмена не мешал. Последующие заметки -- попытка отдать дань американской поэзии...
Поэзия, будучи одним из самых свободных, независимых форм искусства, глубоко личным, частным делом автора, является в то же время частью духовной культуры, неразрывно связанной со временем и эпохой.
Зарождение национального американского самосознания, понимание своей миссии в этом мире, борьба за независимость и свободу, созревание самобытной и самодостаточной американской культуры — все эти процессы могут быть найдены в летописи американского духа...
Америка — перенос и смесь европейского опыта в условиях цивилизации Покорителей-завоевателей, строящуюся и создаваемую заново, без предрассудков и тяжелого багажа исторического опыта. Отсюда — самоощущение важности своего опыта на сцене истории, опыта свободных людей, составляющих основное чувство рядового американца.
Поэзия во многом зависит от слушателя, и от читателя. Как далеко проникнет она в самосознание народа или нации? Станет ли тем связующим цементов в здании культуры, с ее связующими текстами, известными большинству?
От первых пилигримов, приплывших в непроходимые дебри со своим ярким видением строительства нового мира, свободного, не отягощенного грузом пороков старого мира, но ведомого «Добрым Словом» Библии ... до революционеров, вдруг ощутивших свою самодостаточность, как нация и. слово «юноша бледный, со взором горящим» (Брюсов), мечтающих о Рае на Земле, о воплощении идеалов в Новом Свете ... от зарождающейся национальной американской культуры в период, предшествующий Гражданской Войне, на то время самой кровопролитной войне в история, в которой были найдены и предопределены пути дальнейшего развития страны и культуры ... до современности, когда, как никогда прежде, слово и особенно поэтическое слово находится в опасности как со стороны сравнительно новых визуальных форм искусства и культуры, так и со стороны армий самовлюбленных графоманов, отбросивших, как ненужные, любые критерии оценки поэтического слова... итак, в течении всей истории американской культуры, поэзия, как и культура, обнаруживает в себе прямую зависимость от языка и традиций Англии. Поэтому разговор о явлении американской поэзии -- это разговор о выявлении и кристализации культуры, нашедшей свое отображении в поэзии, это выявление собственного ее пути, по которому она идет до сих пор, оснащенная английским языком.
И это чувствуется — словно сознавая, что им не вырваться из рамок языка, предопределяющего во многом отношения поэта с миром и связь его с первородным ритмом, «эолийским чудесным строем» (Мандельштам), американские поэты пытаются вырваться из, стряхнуть с плеч ношу условностей, освобождаясь от форм и требований стиля, формы, ритма, рифмы, чтобы донести до... Создателя ли, нашего ли коллективного сознания — кому еще там пишет пиит?... мысль, чувство и ощущение во всей их чистоте и первозданности.
Язык, однако, не прощает измены. Язык — мысль — чувство — форма — поэт — Создатель (Бог, мир, вселенная). И вместо золотого совершенства мысли и формы экспериментатор порой порождает уродцев и убожеств, следуя в восстании и в ломке формы за процессом, тем самым копируя форму восстания, забывая, что идея была в поиске, а не в разрушении.
Самый главный отличительный, определяющий момент американской поэзии (культуры) — Поиск. Причем, почти всегда это поиск одиночки — воспользуются ли другие открытиями автора, самому автору знать обычно не дано. В этом активном действии, будь оно совершаемо самозатворницей на тридцать лет, отчаянно спорящей с Богом каждое мгновение; спившимся и скурившимся наркоманом, в клубах опиума отчаянно ищущего скрытое совершенство английского языка; или воспевающего самого себя, беззастенчивого и влюбленного в каждую клеточку своего громоздкого тела в этом поиске, как нам кажется, лежит ключ к пониманию американской поэзии, а через нее, возможно, и того феномена американской культуры, который так легко не заметить в блеске и шуме ее экономического величия.
Очерки и мысли об американской поэзии, следующие ниже (с Божьей помощью), отнюдь не претендуют на полный ее обзор-охват, но являются лишь сборником разрозненных мыслей и представлений автора.
Личные переживания Анны Брадстрит (Anne Bradstreet) как изначальная точка отсчета.
Если перед людьми на стол положить три стихотворения по-английски неизвестных им авторов, как определить, кто из них — американский, английский или африканский поэты? Темы и образы, географические имена? Да, это хорошие подсказки, но если их убрать, найти такие стихи (и это совсем не трудно), в которых присутствуют только общечеловеческие темы или темы, присущие культурам всех трех стран? Сей риторический вопрос задан с целью подчеркнуть одну из основных задач, которую приходится решать всем культурам, состоявшим прежде в Британской Империи. Особенно эта проблема остра для тех стран, которые возникли изначально как часть Империи, чья история начинается на английском (да простят мне индейцы за правду-матку, о них разговор будет ниже).
The first book published in America was the Bay Psalm Book: The Whole Book of Psaimee Faithfully Translated into English Metre (1640)
Неразрывность связи между поэзией и развитием культуры и цивилизации Америки прослеживается с самого начала истории современной Америки. Одним из первых и самых значительных англоязычных поселений в Новом Свете было поселение Массачусеттс Бэй Колони в Бостоне и Кэмбридже, где в 1630 г. высадились первые Пилигримы.
Именно здесь, в 1640 году была опубликована первая книга, изданная на территории США. Она являлась сборником религиозных псалмов — песен-молитв, исполнявшихся прихожанами в церкви. Итак, первая книга — книга религиозной поэзии. Случайно ли это? Нам кажется, что нет, поскольку, как мы уже упоминали, поэзия является тем самым криком, вздохом души, тем всплеском эмоций, который сопровождает культуру во время ее героических периодов. Первые поселения религиозных подвижников-пуритан именно те самые героические усилия, которые положили начало американской цивилизации. Чтобы понять, каковы были изначальные установки этой новой страны, стоит обратить внимание на этот период, попытаться разобраться, что это были за люди, что привело их в эти далекие места и каково было их самоощущение, какие мечты и заботы принесли они с собой в этот новый мир.
Основное ядро пилигримов составляли пуритане, религиозные протестанты, не видящие возможности реформировать церковь изнутри. После того, как в 1608 году, вместо того, чтобы присягнуть главе Англиканской Церкви королю Джэймсу Стюарту, который взошел на английский трон в 1603 году, группа пуритан (purity — чистота) покинула Англию и поселилась в Голландии. В 1619 году они запросили грант на землю в Америке и в 1620 году на корабле Майский Цветок (Mayflower) они отплыли в Америку, где и основали колонию в Плимуте. В первую зиму 1620-21 гт. половина из них умерла от голода, холода и болезней. Огромным трудом и жертвами осваивалась эта страна. Несмотря на трудности освоения новых земель, из Англии прибывали все новые и новые эмигранты. С 1629 до 1642, во времена Великой Пуританской Миграции(Great Puritan Migration), около 16 тысяч переселенцев прибыло в Колонию Массачусетского Залива (Massachusetts Bay Colony), расположившуюся в районе Бостона.
Основа пуританского мировозрения состояла в идее отрицания необходимости церковной структуры для общения человека со своим Создателем. Они считали, что договор с Адамом, который тот расторг, попробовав плод с Древа Познания, был заново возобновлен Иисусом с каждым, кто признал его Спасителем. Эта идея, стряхнув со временем свою фанатическую религиозную оболочку, станет одной из центральных идей американской культуры. Идея о том, что ни церковь, ни государство не должно стоять между человеком и его Создателем со временем вытеснит необходимость Создателя из этой формы, поставит в центр Человека, найдет свое воплощение в записанном в конституции «праве человека на счастье»!
Интересно, что сами Пуритане в самом начале своего эксперимента отнюдь нt сознавали себя «борцами за свободу» и индивидуалистами. Они видели себя прежде всего солдатами Христа в его борьбе против Сатаны, жили в коммунах-деревнях и сознавали своей задачей построение «города на холме», идеального города, который послужит моделью для всего мира, как город жизни по божественным канонам. Эта идея богоизбранности нации, страны, должной послужить примером всему миру, тоже станет одной из основных идей Американской нации, найдет свое отображение в поэзии и мифологии этой страны.
Кроме двух вышеупомянутых идей, лежащих в самой основе американского национального самосознания, еще одна составляющая станет одним из основных краеугольных камней, на которых построена культура этой молодой динамичной страны. Эта идея — совсем даже не идея, а сама реальность — американская природа, ее изобилие и девственность, ее просторы и величие... Именно она позволит развиться первой составляющей — свободе религиозного и философского самосознания, воплощенного в возможности выхода из жестких условий существования в религиозных коммунах. Именно к ней на протяжении всеq истории будут обращаться поэты и воины, политики и религиозные диссиденты, именно в ней найдут они решения для своих сомнений и проблем.
И тут мы наконец-то подходим к личности первого поэта Америки, Анне Брадстрит (1612-1672).
Рожденная в семье управляющего графством Линкольн в Англии в 1612 году, девочка была любимицей своего отца. Когда ей было семь лет, у нее было восемь учителей в науке языков, музыки и танцев. Ее отец, как и сам граф были одномышленниками-пуританами. В шестнадцать лет она вышла замуж за молодого выпускника Кэмбриджа Симона Брадстрит, а в восемнадцать, вместе с обоими кланами они присоединились к флотилии Джона Винтропа, которая в 1930 году положила начало Великой Пуританской Миграции. (Джон Вин троп был тем самым идеологом, который, посередине Атлантического океана прочел на корабле Арбелла проповедь, в которой он концептуализирует идею о миссии Пилигримов построить «город на холме», идеальное общество братьев во Христе).
Первоначальное впечатление молодой пуританки от Нового Света и новых манер вызвало в ее сердце порыв к сопротивлению. «Но после того, как я убедила себя, что это есть путь Божий, я сдалась этой участи и присоединилась к церкви в Бостоне» — пишет она в своих воспоминаниях (цитирую по Нортонской Антологии Американской литературы — В.П.)
В юности она писала стихи для своего отца. Это увлечение она перенесла с собой в Новый Свет. Когда в 1650 году брат ее мужа был в Лондоне, он издал без ее ведома сборник ее поэзии. Второе издание ее стихов в 1687 году было уже посмертным.
Ее стихи написаны в стиле Барокко, вполне современном для Европы того времени. Строго сохраняя размер и рифму, она остается верной Пуританской тематике прославления Господа и его Царства. Тем не менее, в ее стихах и записках мы встречаем темы очень личного свойства, от выражения своей любовь к мужу, до выражения сомнений в правде описанных в библии чудес. Выражение этих сокровенных чувств, несомненно, делает ее первым англоязычным лирическим поэтом Америки. Да и разрешение своих сомнений она находит в очень американской теме волшебстве и изобилии природы, в разнообразии и в то же время единстве которой она находит доказательства существования высшего разума.
Итак, первый поэт Америки — Анна Брадстрит... Она не предопределит новой ветви поэзии, не создаст нового жанра. Ее стиль — подражательный, темы, затрагиваемые ей — не новы. Ее язык английский, ее тематика — пуританская За редким исключением, она даже не упоминает географических местных американских имен. И все-таки, все-таки какие-то намеки уже видны. Женщина, напрямую ведущая разговор с Господом, женщина, поставившая во главу нескольких личных поэм ее любовь к близким… И это откровение природы, ее могущества, ее девственной мощи, и нахождение Высшего Смысла в этом изобилии — это, несомненно, зарождающиеся темы Американской поэзии, которые, преломляясь и усложняясь, будут мощно звучать по мере возникновения этой самобытной культуры.
Фатальный разрушитель смертных, Время
Что над царями опускает занавесь забвенья.
Роскошных монументов их не знают люди,
Их имена забыты безвозвратно,
Владения, порты, помпезность их — лишь пыль
Ни ум, ни золото, ни здания не избегут ржавения времен,
Но тот, чье имя высечено в белом камне,
Останется светиться, когда все уйдет.
Нина Дюшкова:
О пагубное Время не жалея
Стирает в мире память о царях.
Дворцы и монументы их истлеют.
И золото, и ум, и слава в прах
Рассыплются. И что бы не рождалось
Все отправляет Время в Никуда
Лишь Он, чье имя светит со скрижалей,
Останется сиять всегда.
... О Time the fatal wrack of mortal things,
That draws oblivion's curtains over kings;
Their sumptuous monuments, men know them not,
Their names without a record are forgot,
Their parts, their ports, their pomp's ait laid in th' dust
Nor wit nor gold, nor buildings scape times rust;
But he whose name is graved m the white stone
Shall last and shine when all of these are gone.
(Contemplations. 1650)
Скрытая поэзия Едварда Тэйлора.
Как там нас учили в детстве — «никто не забыт, ничто не забыто»? Связь времен, народов, звенья цели культуры? «Рукописи не горят?» Можно долге предаваться медитациям на эту тему, освещая жизнь второго известного нам поэта Америки, Едварда Тэйлора (Edward Taylor, 1642-1729).
Как и его предшественница, Анна Брадстрит, он был Пуританином. В 1668 году, он отправился в Новую Англию вместо того, чтобы, вопреки своим идеалам, присягнуть Англиканской Церкви. В Новом Свете он поступил в Гарвард, который закончил через три года. Сразу после окончания университета, в 1671 году он был приглашен на место проповедника, духовного лидера в дальний город Вестфилд, находящийся в более чем полутораста километрах на западе от Бостона. Приглашать его приехала целая делегация и, после долгих раздумий, он поехал с ними на Дикий тогда Запад, в страну «воющей целины». В этом городе прожил 58 лет, оставаясь до конца своей жизни духовным лидером этого поселения. Будучи самым образованным из своих соседей, он также был врачом и гражданским лидером. Он был дважды женат и стал отцом четырнадцати детей, большинство которых скончалось в младенчестве.
Стихи, которые он писал в протяжении всей своей жизни, были для него явно вторичным занятием, как и для Анны Брадстит. Оба они были прежде всего Пуританами, затем Пионерами, а уж потом, в оставшееся время, отдавали дань своему образованию (оба были весьма образованными людьми, со знанием многих языков), пописывали для себя или для близких, не придавая этому большого значения. Тем не менее, в библиотеке Тэйлора было обнаружено второе, посмертное издание стихов Анны, факт, указывающий на связь родственных поэтических душ.
Интересен тот факт, что поэзия Тэйлора осталась неизвестной для последующих поколений, и только 1939 году была найдена в подвалах Йельского Университета. Эта находка потрясла Американских историков литературы они никак не предполагали, что среди того героического по трудности выживания и освоения целины времени, жил и трудился такой плодотворный поэт. Он попробовал свое перо во многих стилях того времени — от эллегий на смерть граждан до поэм средневекового стиля о воле Божьей, до стихотворной истории святых отцов. Но лучшими произведениями Тэйлора в настоящее время считаются Подготовительные Медитации, которые он писал для себя, подытоживая свои месячные проповеди. В них, оставаясь верен библейским темам, на которых были построены его проповеди, он дает волю личному восприятию этих тем и обращается к Создателю напрямую. Хотя его поэзия и осталась неизвестной на два с половиной века, и сейчас служит нам только в роли исторической справки, она, тем не менее, дает нам, вместе с поэзией Анны Брадстит, возможность почувствовать тот эмоциональный накал, который был заложен в фундамент этой страны. Неизвестность Тэйлора, его разговор напрямую с Создателем, сила религиозных убеждений — эти черты делают его выразителем тех устремлений, которые лежат в основе американской культуры.
Lord, can a crumb of dust the earth outweigh.
Outmatch all mountains, nay. the crystal sky?
Embosom in’t designs that shall display
And trace into the boundless deity?
Yea, hand a pen whose moisture doth guide o'er
Eternal glory with a glorious glore.
…
Thy crumb of dust breathes two words from its breast,
That Thou wilt guide its pen to write aright
To prove Thou art, and that Thou art the best
And show Thy properties to shine most bright
And then Thy works will shine as flowers on stems
Or as in jewelry shops, do gems.
Nina:
Эдвард Тейлор
***
Громадность гор и высоту небес возможно ль,
Земного праха крохотной частичке,
Пылинке, оценить, осилить Боже?
Дай мне величье замыслов твоих постичь,
И раствориться в них, и описать словами,
Всевечное Величие восславив,
И выпустить слова на лист бумаги.
Перо мое наполни вещей влагой!
***
Молитвы две мою стеснили грудь.
Их выдохну: Дай моему перу
Всю силу правды, так чтоб мир услышал
О совершенстве дел твоих, Всевышний.
И дай восславить так твои деянья,
Чтоб ярче изумрудов засияли.
*** (вариант)
Желанья два мою стеснили грудь –
Их выдохну — дай моему перу
Всю силу правды, Всемогущий Бог,
Тогда бы я, твоя пылинка, смог
Поведать миру так, чтоб мир услышал,
О совершенстве о твоем. Всевышний.
Чтобы твои творенья засверкали
Как росы на цветах, как драгоценный камень.
(Prologue, PREPARATORY MEDITATIONS)
Господь, способна ли пылинка перевесить,
Перевзойти все горы, нет, небо ясное само?
Способна ль вобрать те замыслы, что опишут
И растворятся в бесконечном божестве?
Да, дай перо мне, с влагою, способной
Всевечное величие прославить.
…
Твоя пылинка выдыхает из груди две просьбы,
Чтобы Ты вел мое перо правдиво
Чтоб доказать существование Твое и совершенство
Чтоб качества Твои светились бы наиярчайше
Тогда Твои творенья засверкают, как цветы на стеблях,
Как изумруды в ювелирных мастерских.
Итак, три памятника Пуританской культуры, упомянутые здесь — первая книга англоязычной Америки (Bay Psalm Book), творчество Анны Брадстрит и Едварда Тэйлора — являются, пожалуй, единственными поэтическими памятниками этой героической эпохи освоения Нового Света. Что объединяет их? — религиозность, язык, следование традициям современной английской культуры, стиль... да, это еще далеко не самодостаточная культура, но некоторые самобытные мотивы — индивидуализм и независимость личного опыта и переживаний, признание природы, как равноценной, а иногда и важнейшей силы в мировозрении поэта, идея избранности американской нации — уже начинают проглядываться в этих ранних поэтических документах эпохи.
Поэзия, как всплеск душевный, как барометер героизма в культуре. Первый росток ее завял, принесенный из старой Англии с ветром Пилигримов, завял за ненадобностью. Культура еще не создалась, она только намечалась. Этот первый росток не остался в национальном сознании, как сама поэзия, и служит нам лишь как барометр тех идей и настроений, которые были в начале этой культуры.
Филип Френо (1752-1832), «Поэт Американской Революции».
Его биограф, Луис Лири, напишет следующий подзаголовок для своей книги «Последние Поэмы Филипа Френо» — «Портрет литературного провала» и начнет свою книгу со слов о том, что его герой терпел поражения почти во всех своих начинаниях. Может быть для самого биографа, закалившего свой зад в жарких боях окололитературных на кафедрах американских университетов, затупившего свое перо при заполнении несчетного количества грантов и других наиважнейших бумаг, яркая жизнь на гребне политических страстей, революций и войн и выглядит неудачей, допускаю. Но мы с удивлением и радостью отметим жизнь яростную, со взлетами и падениями, с тюрьмой и свободой, с взлетом, успехом в свете и одинокой смертью в снежном буране на восьмидесятом году жизни.
Словно предостережение идущим за ним поэтам, жизнь Филипа Френо служит примером того, куда может завести путь поэта... Одиночество, отверженность, свобода... И ощущение истины, в слове, в деле, в блаженстве веры и мечты...
С 1620 года прошло уже более века, когда в 1752 в Нью-Йорке в богатой семье родился мальчик Филип. Америка того времени уже давно не была той дикой страной, в которую прибыли Анна Брадстрит и ее соратники. Распространившись по всему побережью вдоль гряды гор Аппалачи, английские колонии к югу от Канады, которым предстояло стать Америкой, насчитывали в своем составе более полутора миллионов человек и растянулись на более чем две тысячи километров вдоль Атлантического побережья.
Религиозные коммуны из Англии, Шотландии и Германии, торговцы и моряки из Голландии, авантюристы со всего света, негры-рабы из Африки составляли одни из основных групп населения.
Колонисты, а именно так они себя и ощущали, идентифицировались в то время скорее с местом проживания (Род Айланд, Массачустетс, Пенсильвания, Виргиния и т.д.), чем с понятием Америка. Богатые и образованные, свет общества, считали себя прежде всего англичанами, следили за Лондонскими модами, журналами, новинками, тратили большие деньги для импорта английских предметов роскоши.
Почти невозможно найти поэтических свидетелей процессов, которые происходили в Америке за это время. Единственное исключение составляет поэма Эбенезера Кука, изданная в Лондоне в 1708 г. от имени английского джентельмена, хотя современные историки литературы считают, что автор был либо коренным, либо переселившимся в Новый свет американцем. Поэма называется "The Sot-Weed Factor" и может быть переведен как «Фактор Сорняка» или «Табачный Агент». Книга является сатирой на грязных, жуликоватых американцев, погрязших в пьянстве, грехе и болотах. После долгих приключений и сопутствующих неудач, заканчивающимися разборками в суде с пьяными судьями, автор покидает Новый Свет с проклятиями.
Кажется, что культуре было не до стихов, экономические и политические составляющие явно доминируют в это время. Религиозное движение пуритан, этот мощный импульс мечты о «городе на холме», почти растворился среди полей, лесов и гор американских. По мере того, как экономика развивалась, происходил процесс разрушения религиозных коммун, семьи переезжали на пастбища следить за своим урожаем и скотиной, занимать новые земли, вытеснять индейцев. В 1675-76 Массачусетс пережил войны Короля Филиппа (кличка, данная колонистами вождю племени Вампаноаг), закончившаяся победой колонистов. В 1692 году в Салеме, Массачусетсе прошли знаменитые суды над ведьмами, пуританская мини-инквизиция. Но судьба пуританского движения была уже предрешена. Много отколовшихся групп основывали свои коммуны, а иногда заселяли целые штаты (например, Квакеры в Пенсильвании в 1681 году или группа Роджера Вильямса в Род Айленде). Идеи Ньютона и Локка достигали американских берегов. Модный в городах деизм и так называемая натуральная религия рассматривали христианство и библию как сборник устаревших басен и предрассудков.
Тем не менее, в 1730-х и 1740-х годах Америка пережила так называемое Великое Пробуждение, одну из своих могучих религиозных волн, во многом благодаря английским проповедникам, снова вдохнувшим страсть в пуританизм, выведшие религиозные вопросы в центр американского внимания. Не было ни одной церкви, которая бы осталась не затронутой этим движением, была ли она за или против его. Пробуждение, состоявшись, снова уступило место другим насущным проблемам, но одна идея была им возрождена и снова заняла важное место в пробуждающемся национальном самосознании — идея «града на холме», высказанная Джоном Винтропом еще в 1630-м году, миф об исключительности и особенности американского опыта, свободного от цепей традиции и коррумпированности Европы. Это самоощущение было очень важно для еще не до конца сложившейся нации, для нации, которой в скором будущем предстояли огромные испытания и перемены, которой предстояло стать страной победившей революции, демократической республикой с правом на счастье и неотъемными самоочевидными свободами граждан закрепленными в конституции.
Франко-Английские войны, налоги... Поэзия.
Кроме подъема религиозного мессианского пуританского самоощущения, колонии так же переживали рост населения за счет эмиграции, идущей рука oб руку с ростом экономики и увеличением территориальных заявок. В середине XVIII века американцы перевалили за горный хребет Аппалачей и стали просачиваться в долину Охайо, французские территории, Франко-Английская война из-за территорий (1754-63 гг.), разросшуюся в мировую, закончилась победой Англии и ее полным подчинением себе всех территорий Франции на американском континенте. Колонисты принимали в этой войне весьма активное участие, как многие помнят из романов Фенимора Купера про следопыта по имени Кожаный Чулок, Последнего Moгиканнина Чингачгука и других. (В Бостоне, однажды спросив у человека откуда он, услышал в ответ, что, мол, местный, из могикан. Был весьма удивлен -- в романе у Фенимора Купера вроде был последний. А сейчас новое огромное казино открыли неподалеку, в Коннектикуте, Могиканским Солнцем называется)
Религиозное уже не было главенствующей доминантой пассионарного класса. Сама свобода двигала ими. Покорения новых земель обещали рост благосостояния. Свобода мечтать подкреплялась обширными территориями по соседству, за оградой города сразу начиналась девственная дорога, не пройденная еще никем, кроме тебя. Нажива, мое, мое, свобода, равенство охотников в лесу, с ружьями и своими дорогами. Это чувство хозяина окрепло в колонистах с победой над Францией, подготовило внутренне американцев к провозглашению независимости. Тут и Англия, обеспокоенная затратами на колониальные войны, провела ряд законов, направленных на увеличение сбора налогов, начиная с начала 1760-х годов. «Налогообложение без представительства» стал одним из главных камней преткновения между американцами и Империей. Все эти противоречия в конце концов разразились грозой Американской Революции и последующей за ней Декларацией Независимости в 1776 году.
Отрыв от империи матушки, революция, независимость. И слова-то какие красивые — право на свободу слова, право на свободу собраний, право на свободу совести, право на ношение оружия, право на «погоню за счастьем». Последние слова уже очень близко к поэзии.
В этот период, поэзия снова появляется на американской сцене, служа, вместе с публицистикой, делу создания новой американской культуры и, в то же время, выражающая духовный порыв национальных и личных устремлений людей. В это время основные темы волнующие культуру состояли из сознания и установления своей собственной, уникальной миссии страны и необходимости создания своей собственной, уникальной, новой культуры. Эти темы были тем более насущны, поскольку традиции были, безусловно, английскими» как, впрочем, и язык, на котором предстояло создать новую культуру.
Филлип Френо рос в богатой и культурной семье в центре Нью-Йорка. В пятнадцать лет, подготовленный частными учителями, он поступает в колледж, который впоследствии стал Принстонским университетом, по окончании которого становится соавтором оды “Восходящая Слава Америки” ( "The Rising Glory of America" ) прозвучавшей на выпускной церемонии. В ней звучат слова о том, что Америке суждено стать местом воплощения надежд человечества, раем на земле, заново обретенном. В своем поэтическом порыве он доходит до следующего образа Америки будущего, Америки — воплощенного Рая земного. Америки, виденной еще глазами его предков-гугенотов (французских протестантов), прибывших на эту землю за несколько поколений до него. Так поэзия вдруг связывает поколения, передает видение, пламя факела, служит проводником во времена переломов и перемен:
Paradise anew
Shall flourish, by no second Adam lost.
No dangerous tree with deadly fruit shall grow,
No tempting serpent to allure the soul
From native innocence.... The lion and the lamb
In mutual friendship linked, shall browse the shrub,
And timorous deer with softened tigers stray
O'er mead, or lofty hill, or grassy plain.
Филлип Френо***
Сойдет на Землю новым процветаньем, -
Рай, не потерянный потомками Адама.
И древо там с опасными плодами
Не вырастет. И Змей не соблазнит души Младенчески-невинной. И будут в дружбе жить,
Лев с агнецом, кормясь в кустах.
И лань гуляя с тиграми, забудет страх?
(Norton Anthology, 1979)
Рай снова
Расцветет, вторым Адамом не потерян,
Там древа нет со смерть-несущими плодами
И змея нет, что душу соблазняя, увлекает
Ее прочь от невинности родной... И с агнцем лев,
Взаимной дружбой связаны, там кормятся в кустах,
Олень пугливый с тигром там гуляет
В холмах и в рощах иль в травяных полях.
Это стихи были написаны в 1770 году, так как в колледж Филипп поступил в пятнадцать лет сразу на второй курс. То есть это произошло в год Boston Massacre, Бостонского Побоища, когда английские войска стреляли в толпу колонистов, убив пятерых. До Бостонского Чаепития оставалось еще три года, а до Независимости — в два раза дольше, но настроения, предчувствия, надежды бурлили в предреволюционной Америке. Видение абсолютно нового, невиданного доселе общества разжигало эти мечты до ярких, пламенных образов, нашедших свое отображение в поэзии и в личной жизни молодого поэта.
По окончании колледжа поэт сначала пытался прожить уроками и гонорарами за публикацию стихов, однако это оказалось нереальным и в 1776 году он уезжает на Ямайку, секретарем на большую плантацию. Он пробыл там, в местах, где «сладкие апельсиновые рощи растут в одиноких долинах», около трех лет, написав там большинство своих лирических, чувственных стихов.
Однако, одержимость идеями справедливости и революции не давала ему покоя. Ужасы рабства, увиденные им на плантациях, бич надсмотрщика, выжженное тавро на груди невольника — вызывали протест в его душе, протест несоответствия величия замысла Божия и несчастия человеческого существования. Многие поэты чувствовали и писали на эту тему во все времена. Френо составляет исключение, поскольку ему посчастливилось быть американцем в пору Революции, когда пласты истории сдвигаются, когда среди крушения устоев мечты становятся похожими на быль, пусть на время. То есть, у него была возможность и способность самому сделать свою судьбу и в этом он — американец, выразитель национальной идеи свободы и самодостаточности, передающий нам эти идеи через призму своей поэтической и личной жизни. То, что эта юношеская бескомпромиссность заведет его в конце к бедности и забытости, также есть воплощение американского архетипа, логический вывод из идеи свободы.
Итак, пописав сначала стишки на тему орхидей и медовниц, цветущих на склонах голубых холмов в стране вечной весны, поработав там секретарем на плантациях, типа вольнонаемного, Филлип загрустил. Рабство для него, воспитанного на Библии и Кальвине, было преступлением против справедливости, усугубленное контрастом с природой, которая предоставила, казалось, все возможное для радости земной на этих островах.
С родины приходят новости о Революции и войне за независимость. Вот где возможность жить, участвовать, превращать мечты в реальность. Он бросает работу, плывет домой и сразу записывается на корабль, который прорывается через блокаду страны, установленную Англией. Два года он бороздит моря, бросая вызов владычеству Британии, пока наконец его не ловят и не сажают в корабль-тюрьму «Скорпион», в котором он почти загибается.
... Тут он на собственном опыте узнал, почем есть жизнь раба. Англичане проигрывая великолепному Вашингтону на суше, на море были злы и жестоки. На дне судна, прикованный цепями, он лежал в горячке и крысы пожирали его хлеб. По иронии судьбы, корабль стоял в Нью-Йоркской бухте, близко от его родного дома. Тюремщики били его во имя короля, навсегда вколачивая до бессознательности анти-деспотизм, свободу всегда и всем, ничего, ничего, ничего.
... Его обменяли через год, смертельно больного, однако он выжил, чтобы бросится в бурю политики нового государства. Он стал воплощением революционной идеи, воспевал ее всегда и повсюду, пел оды Американской и Французской революциям, воевал на страницах The National Gazette со сторонниками центральной власти. Ведь хотя война за независимость и закончилась в 1783 году Парижским Договором, конституция нового государства была принята лишь в 1788 году, а уже через год началась Французская Революция.
Будучи редактором газеты, Френо громил Федералистов, партию во главе с Джорджем Вашингтоном и Александром Гамильтоном, пытающуюся консолидировать власть в руках центрального правительства, которое бы контролировалось классом образованной аристократии, богатых землевладельцев и промышленников. Оппозицию им составляли Демократы во главе с Томом Джеферсоном, который и был другом и союзником Френо. Демократы стояли на стороне мелкого собственника, верили в децентрализацию власти и в гарантии свобод и прав человека. Френо стал поэтом-глашатаем Демократов.
Америка времен Революции и становления нового государства. Основные направления мыслей и чувств — заново обретенное сознание миссии, «строительства города на холме», создание нового, свободного государства, невиданного доселе в человеческой истории — без тиранов и монархов, государства свободных людей. И, в связи с этим, сознание необходимости создания своей уникальной, свободной, невиданной доселе культуры. Эти колоссальные задачи предстояло сначала описать, уяснить их себе, разобраться в их основах и направлениях дальнейшей работы. Именно это и выразил для Америки певец Революции Френо.
Отметим сразу -- самая большая проблема новой страны, которая потом разразится кровопролитнейшей войной и поставит под вопрос само существование США, то есть проблема рабства, освещается Френо с самого начала его творчества.
В “On the Emigration to America and Peopling the Western Country” он восклицает:
... О come the time, and haste the day,
When man shall man no longer crush,
When Reason shall enforce her sway,
Nor these fair regions raise our blush,
Where still the African complains,
And mourns bis yet unbroken chains....
Nina:
***
Приди такое время, день и час,
Когда устанут люди от насилья!
Пусть разум в споре будет главной силой!
Чтоб больше острый стыд не мучил иас
За этот край надежд и процветанья,
Где до сих пор в цепях страдает Африканец.
... Приди же время, день поторопив.
Когда давить людей не будут люди,
И Разум в споре будет главной силой,
И этот край прекрасный не заставит нас краснеть.
Где до сих пор томится Африканец,
В цепях страдая, что не порваны ещё...
В своем поэтическом запале он оказывается слабо приспособленным для политической карьеры, наживая себе врагов среди сильных мира сего, которых он подозревал в желании узурпации власти, людей типа Вашингтона и Гамильтона. Даже Джефферсон, разочарованный последствиями Французской революции, постепенно расходится с поэтом. Газета закрывается в 1793 году, а когда в конце года Джефферсон покидает пост Гос. Секретаря, Френо навсегда прощается с сильными мира сего. Следующие сорок лет он мечется между Нью-Йорком и Нью-Джерси, редактирует газетки, временами уходит капитаном в море для заработков, медленно, но верно продает по кускам семейное поместье, так никогда и не женится, и, наконец, погибает в 1832 году, забытый, нищий, в снежном буране.
Так закончил свои дни Поэт Американской Революции. Новая культура, о которой он столько мечтал и приход которой прославлял, словно приход рая на землю, перекидывая тем самым мост к пуританам и их «городу на холме» — эта новая культура не нуждалась в поэте. Нет, она не видела в нем врага, она не уничтожала его — просто людям было некогда, они были заняты куда более интересным занятием освоения новых земель, ростом экономики, созиданием состояний.
Кроме специалистов, его никто не помнит. Стихи его подражательны английским Романтикам, надежды на рай земной отнюдь не новы. Его жизненный путь, однако, мог бы явиться предостережением для будущих американских поэтов, если бы поэзия и поэты когда-либо прислушивались к предостережениям. Интересно, что ему предстояло увидеть воплощение своей мечты о существовании свободной, независимой демократической республики в Америке.
Вторая часть мечты — создание самостоятельной культуры — оказалась гораздо более недостижимой. Заметим, что именно эта проблема станет ключевой проблемой американской культуры, способы решения которой станут определяющими творчество идущих за Френо поэтов и литераторов. Интересно, что Френо, написавший много лирических стихов, игнорирует любовную тему в своем творчестве, романтизм его состоит из философских наблюдений над жизнью и смертью. Например, его поэма "The House of Night" посвящена смерти, пропитана готическим ужасом, тем самым, который вслед за ним увидит и опишет Эдгар По.
В одном из своих последних стихотворений, То a New England Poet, (Ново-Английскому Поэту), написанному на семьдесят первом году жизни поэта, он с болью и иронией советует поэту бежать из страны в Англию, где литература в чести и, как Вашингтон Ирвинг (Washington Irving), припасть к монаршей руке, пока автор, тоже поэт, с ужасом встречает взгляды домашних аристократов — банкиров, ненавидящих барда с его рифмами. Продайся британцам и успех дома тоже будет обеспечен, среди дам света, среди орущих конгрессменов, вечерних клубов с пиво-жрущими сквайрами — заканчивает Френо. И горько — от пива, от семидесятилетнего возраста, от распроданного семейного поместья, от ненужности — недаром в первых строках он говорит о заработке, жалуется что деньги захватили власть в республике его мечты и... нет сил сдержаться от обиды, нет сил ... а жить еще и жить... И снегопад, буран, метель — восьмидесятилетним умереть красиво, снова окунуться в стихию, как когда-то в морскую бурю — потомок французских протестантов — Гугеннотов, американский поэт Филипп Френо ушел в пургу в 1832 году один и навсегда.
...Why stay in such a tasteless land,
Where all must on a level stand,
(Excepting people, at their ease,
Who choose the level where they please:)
See Irving gone to Britain 's court
To people of another sort.
He will return, with wealth and fame.
While Yankees hardly know your name....
1823
Nina:
***
В глухой к твоим стихам стране,
Где слышат только звон монет
Средь "равных" сытые жлобы,
Зачем тебе здесь быть?
Вон Ирвинг — баловнем судьбы.
Пожив в почете и комфорте,
В Британском Свете, средь иного сорта
Людей, вернется — и богат, и понят.
А Янки здесь и имени-то твоего не вспомнят.
В заключении первой части работы об американской поэзии, которая кончается после-революционным периодом, нельзя не упомянуть о Phillis Wheatley (1753-1784) и о Joel Barlow (1784-1812), поэтах-современниках Френо.
Филлис Витли была привезена в Бостон из Африки восьмилетней рабыней. Она была куплена супругой богатого портного Джона Витли и была воспитана и образована в лучших традициях Бостона. Ее первая книга стихов была издана в Лондоне в 1773 г. Она была приглашена туда меценатами после того, как ее стихи стали известными в свете. В 1778 году, после смерти хозяина, она была освобождена и вышла замуж за свободного негра Джона Питерса. Свободную жизнь она провела в умертвляющей нищете, мужа посадили в тюрьму за долги, она потеряла двух детей, a третий умер одновременно с ней. Они похоронены в неопознанной могиле. Она писала в традиционном стиле Милтона и Попа, ее стихи были достаточно обычны, а известной она стала лет через пятьдесят после смерти, когда аболиционисты (сторонники отмены рабства) снова сделали ее известной, негритянским поэтом, свидетельством равенства рас и народов.
Джоел Барлоу родился в семье богатого американского фермера в Коннектикуте, учился в Йельском университете, воевал с англичанами летом 1770 года, осенью вернулся в Ейл, закончил его в 1778 году, переехал в Хартфорд, примкнул там к первому известному литературному кружку послереволюционной Америки, Коннектикутских Остряков, собравшихся воспевать независимость политическую и литературную, а так же следить за ошибками демократии. Среди известных работ этого кружка — сатира на американское образование Progress of Dullness, Прогресс Скуки Джона Трамбула.
Газета American Mercury, Американская Ртуть вскоре прогорела, Джоел женился и уехал в Европу в 1778 году, на семнадцать лет. Там он сначала разбогател на спекуляции американскими землями, а потом поменял свои политические пристрастия и был вынужден покинуть Лондон в 1792 г. после публикации сборника эссе Совет Привилегированным, Advice to Privileged Orders. Он переехал в революционный Париж, став там почетным гражданином, а потом в 1805 г. вернулся в Америку, писал огромный поэтический роман Коломбиада, стал послом во Францию, поехал за Наполеоном в Польшу, узнал о печальной судьбе Русской компании императора, написал Совет Русскому Ворону, заболел пневмонией и умер под Краковом.
Его наиболее известное стихотворение, The Hasty Pudding (1793) было написано им в пору его предвыборной компании за место делегата во Французский парламент и представляет из себя оду каше, простой еде, простым обычиям в противовес декадентской Европе.
Итак, мы завершаем эту статью о ранней американской поэзии. Пережив подъем революции и пост-революционного обустройства, американская поэзия несколько утратила свой пафос. Однако задача, стоявшая перед культурой новой республики и перед поэзией в частности, а именно — создание свободной, независимой, оригинальной культуры, осталась на повестке дня (и надо добавить, останется еще на долгое время, если не навсегда).
Способами и путями решения этой проблемы будут проникнуты творческие пути следующего поколения американской поэзии (По 1809-1839, Эмерсон 1803-1882, Уитман 1819-1892, Дикинсон 1830-1886, Лонгфеллоу 1807-1882, Мелвилл 1819-1891), которым предстоит вольно или невольно определить направление ее развития.
(Продолжение следует потом)
Виктор Павленков