Добрых. Меня зовут Рэндалл Эверетт, и я – алкоголик…
Ладно, для правды звучит слишком банально. За двадцать четыре года я ни капли спиртного в рот не взял — но сейчас нужно с кем-то поговорить. Излить душу. И так вышло, дорогой бармен, что никому я не доверю то, что скоро выложу тебе. Приготовься внимать – это займёт или десять минут, или полвечера. Думаю, тебе не привыкать — долг службы...
Ну что же — по традиции, всё начинается с детства, и мне стоит рассказать о своём. Я рос один с отцом. Мама умерла при родах, и я её совсем не помнил, хоть и скучал по ней. Отец сполна выполнил свой родительский долг: репетиторы в лице студентов-специалистов, летние школы, обязательное чтение и обсуждение литературы от Гёте до Фейнмана. Кемпинг в горах, самоличное обучение навыку вождения, гаражные распродажи. Отец работал химиком на производстве, и вместе с тем изо всех сил растил во мне что-то достойное. А я старался его не подвести.
Звёзд я с неба не хватал, но благодаря отцу воспитал характер. В школе нетрудно было тянуть по одной нити клубок рутины, вписываться в коллектив – у меня немного «бурундучьи» зубы, но над этим не смеялся никто. Я был чем-то вроде второго после «души компании» во всех обществах, что вполне меня устраивало. А в конце старшей школы даже умудрился стать капитаном команды по футболу, ха. Да, сейчас по мне не скажешь, но раньше я был спортивным. Что сказать, запустил себя.
В колледж я поступил на статиста, но первое время после выпуска по специальности не работал. Перебивался непостоянными заработками, играл на басу в группе — у нас даже было два концерта со сценой и «ламповой головой». Уверенно скажу, что умею играть на басу, в отличие от стереотипных басистов, – отец приучил доводить дело до конца, и это дело я изучил досконально.
Жаль, Терри, наш фронтмен, сторчался два года назад. Классика рок-н-ролла, хе-хе. Может, когда-нибудь, лет через пятьдесят кто-то отроет наши выступления и перезапишет их, и под наши песни будут качать головами готы и четырнадцатилетние девочки… Эта мысль греет меня порой.
Я всегда хотел спокойной, счастливой жизни. И, обычно, я получаю её. Я умею получать то, что хочу.
Но есть в моей жизни одна дама… Она со мной столько, сколько я себя помню, с самого сознательного возраста. Из-за неё мне приходится вести двойную жизнь.
Она появляется изредка, но каждый раз после её прихода все идёт наперекосяк. Однажды я чуть не вылетел из колледжа. Я отказался от титула капитана команды. Один раз я на нервной почве перепортил всю аппаратуру нашей группы, лежавшую в гараже. С работой всегда приходится прощаться. Все девушки, которые были со мной на момент её прихода, уходили от меня. Ещё бы, кому хочется быть третьим? Никому. А она весьма убедительно заявляла о правах на меня.
Как бы описать её появление…
Она вползает в тебя табуном мурашей, проникая в глаза и уши. Она будит тебя еле слышным, кажущимся далёким, топотом слонов, а затем эти слоны втаптывают тебя в землю, один за другим. Она как вирус неизвестной природы появляется в тебе, затем бьёт башкой на случайные кнопки в программе сознания, и всё восприятие мира рушится к чертям.
И тогда, когда она со мной, она управляет мной так, как захочет. Моя госпожа. Или хозяйка, не суть важно.
Я ей не противлюсь. Отдаюсь целиком. А затем, когда она покидает меня, в очередной разрухе, я желаю разорвать наши отношения.
Но я люблю её. Наверное, я в жизни так никого не любил. Бармен, не подумай только, мы не извращенцы — всё намного поэтичнее. К ней мои чувства теряли однозначность. Я любил её и ненавидел её. Я доверял ей, и вместе с тем она одна кормила мою паранойю. Думаю, двойственность — это сигнал, что я вышел за пределы людских чувств. Точнее, я выхожу за них, когда мы снова с ней вместе.
Обычно она появляется раз в три-четыре месяца. Делает меня счастливым, разводит в жизни полный хаос и уходит, оставляя меня в нём. Я оправляюсь, навожу порядок и, когда дела снова приходят в норму, она навещает меня опять. И вновь всё рушит, чтобы я вновь что-нибудь построил.
Я был капитаном команды… Был. В те дни она опять была со мной, и мне настолько сорвало башню, что я отыскал большую бадью с ярко-красной краской, притащил её на футбольное поле, и нарисовал собственным телом десятиметровый пенис. Вот так брал и обкладывал его по контуру линиями из полосок моего тела. Всё бы ничего, да и сотворил я тёмное дело ночью, но камеры на стадионе засняли всё… Хорошо, из школы не вышвырнули — был выпускной год, но разговор с директорским составом был действительно на грани. Многого стоило объясниться, не сорвавшись с лезвия, хе-хе.
Помню во время другого её визита я выходил в парк состричь мелочи бренчанием, одолжив у Терри акустику... чёрт возьми, это был самый прибыльный выход за всё время. Более того, не знаю, может, мне померещилось с эйфории, но в толпе людей собрались и дворняжки, и бродячие коты, которые наслаждались моей игрой вместе со всеми. Когда играл свою визитную заводную песню, один пёс с ободранным ухом даже встал на задние лапы и затанцевал, как цирковой, представляешь? Я тоже нет. Думаю, всё-таки померещилось тогда.
Мне настолько сносит крышу, что во мне начинают биться тысячи водопадов, играют одновременно сотни чувств, проживаются одновременно десятки жизней. В таком состоянии человеком очень легко манипулировать. Она, видимо, любит это дело, поэтому облюбовала меня, как лёгкую жертву. Не знаю, любит ли она меня так, как я её… Да и знать не хочу. Не все гробницы нуждаются в раскопках. Но благодаря ей я становлюсь лучше. Она заставляет расти. Но вместе с тем...
Она вклинивается в мою тихую жизнь, не спросив разрешения. Я стараюсь стать достойным членом общества, но она делает всё, чтобы я им не стал. Порой я признаюсь себе по совести — не нужно мне это общество, встраивание в него. Если есть она...
Недавно отец умер. Ну, не недавно, полтора года назад. Она была со мной в день его смерти, а затем покинула меня. Она ушла, когда умер мой единственный родной человек. Она оставила меня, когда я нуждался в ней как никогда раньше.
Это были неважнецкие полтора года. После смерти отца я нашел работу по специальности в сети магазинов электротехники — и бумажная волокита накрыла меня с головой. Думаю, если бы не отвлекался на неё, я бы не вытянул. Но с каждым днём боль не пропадала, а лишь росла — каждую ночь она била меня по голове молотком, завёрнутым в ткань, пока не отключусь до утра. Я был на дне.
Но я карабкался. Я прошёл через тонны монотонной работы, через центнеры свинцового серого неба по утрам, через килограммы боли и отчаяния. Это казалось бесполезным, но я пытался.
И я смог. Совсем недавно я отпустил отца в прошлое и принял настоящее. В жизнь вернулись краски, пусть не такие яркие, как раньше. Скоро я съедусь с коллегой по работе, Роузи. Девушка из кукольного домика с каплей цианида калия в голоске. Это про неё. Мы стали более-менее близки в последнее время, хах. Более-менее, всё-таки полностью я ей вряд ли когда-то раскроюсь.
И знаешь что? Я чувствую, как со дня на день ко мне опять вернётся она. Будет говорить, как скучала. Будет горячо извиняться за отсутствие. Будет снова сносить мне крышу и рушить мою жизнь.
Я не хочу этого, дорогой бармен. Эти полтора года изменили меня. Я утратил веру в «лучшее». Сейчас мне достаточно «хорошего». Нет ничего, кроме «хорошего». Не нужно мне «лучшего».
Кстати, мою госпожу зовут Вита, или, по-нашему, Вдохновение. Больше я не хочу иметь с ней ничего общего.
Мне нужно отвадить её от себя.
Именно поэтому я здесь. Немного слукавил в начале – не просто поговорить.
Для начала... Налей мне ирландского кофе, бармен. Я уже давно уснул в прежней жизни – дикой и цветастой, сейчас мне нужно разлепить глаза в новой – надёжной и серой.