Были-небыли
«Жигули» - болотоход
…Дело было то ли в конце 70-десятых, то ли в начале 80-десятых, естественно, 20-го столетия. Когда бензин стоил еще копейки, да вот «потребителя» этого бензина, т.е. автомобиль, купить было очень не просто - «в очередь, сукины дети, в очередь!», как говаривал классик; хотя очереди существовали, конечно, не для всех. Но простым смертным иногда тоже перепадало. За особые заслуги. Как моему другану Ваське Хорькову, простому типографскому слесарю. Да это особая история, о ней я как-нибудь расскажу в другой раз. А сейчас, о том, как его «Жигули», прозванные в народе «копейкой», заработанные честным и, как тогда говаривали, ударным трудом, с моей «легкой» руки превратились в болотоход…
В основе моей с Василием Тихоновичем (так я иногда называл его потому, что он был старше меня на десяток лет) дружбы была охотничье-рыбацкая страсть. И готовы мы были нестись за своей страстью буквально за тридевять земель. Вот и в тот раз помчались на Васиных «Жигулях» в почти самый отдаленный угол области, за полтыщи, почитай, километров, к большому степному озеру, где, по словам Василия (а он-то знал «на зубок» такие угодья не только в нашей области), было рыбы и дичи «хоть пруд пруди». Чтоб «ухватить» и то, и другое, поехали туда с утра в среду, планируя в удовольствие порыбачить и подготовить места для охоты, которая открывалась в следующую, последнюю субботу августа, понятно, - с утренней зорьки.
Прибыли на место где-то во второй половине дня. Вася, пока ехали, мне все уши прожужжал про самые удачные, то есть добычливые участки того озера - третий и девятый, который он называл «волчьей гривой». Но участки эти, подчеркивал мой друг, для «особо одаренных», то есть для начальства и для «блатных». Чтоб было легче уговорить егерей-охотоведов выдать путевки именно туда, Василий Тихонович прихватил с производства «прикорм»; так он назвал кипу самой свежайшей типографской продукции типа «Литературной газеты» и прочей периодики, где наш «самый читающий в мире народ» искал тогда и находил слова-искорки правды «за нашу жизнь за железным занавесом»…
Егерский домик был расположен в северной части озера, около полузаброшенной деревеньки, совсем рядом с девятым участком. До взятия путевок именно на «волчью гриву», как мы надеялись, завернули в ту сторону, чтобы разведать-определиться. По утверждению Василия, до озера от грунтово-гравийной межрайонной трассы было около двух километров. По полевой дороге мы проехали лишь где-то половину, как уперлись в болотистые перемычки: первая была метров тридцать шириной, вторая, через небольшой промежуток суши, – метров десять. И следов какой-либо техники их пересекавших вовсе не было; только вмятины от коровьих и конских копыт, да тонкие, залитые ржавой водой, колеи от повозок. А дальше опять степь со стеной высоченного камыша по горизонту; он и здесь, по краям дорожки у перемычек, был такой же…
Уже тут, на подъезде, из окрестных бочажин от нашего шума поднимались кряковые, чирки и прочие водоплавающие, и уносились туда, - к недалекому горизонту, где над камышами тут и там вилось что-то вроде комариных роев. Взяли бинокль, и ахнули: это же стаи уток! И - гусей!!! Ну, мы и «завелись»… А как туда добраться?
«Вась, давай в деревне добудем досок, загатим гать…» - предложил я. Он мгновенно все понял и согласился. Авантюрная жилка в нем была. Недаром Вася по стати подходил под свою фамилию, - складом тела и характером был похож на, скажем так, зверька из семейства горностаевых, - такой же худой, верткий и злой; злой в работе, в жизни вообще; хваткий и быстрый в действиях, особенно на счет того, что «плохо лежит». Так и с досками в деревне вышло: я выпросил несколько штук, а он по поговорке: взял – нашел, насилу ушел, хотел отдать – не смогли догнать…
Загрузили мы эти доски и «засупонили» на объемистый, сработанный Васей багажник на крыше безотказной (благодаря Васиным серебряным рукам и золотым мозгам) «копейки» и поехали к егерям. «Прикорм» сработал четко: «Куда вам надо – туда и дадим путевки», - сказали они и заговорили о третьем участке, предупреждая, как нам там себя вести в случае непременного появления «высоких» гостей. А мы их «огорошили», попросив путевки на девятый. На что они среагировали странно радушно и с усмешечками, - «Пожалуйста!». Ведь наверняка знали, что там непроезжее место. А мы тоже двумысленно поусмехались, тая свой секретный план. На том и разошлись… И часов в пять вечера началась наша операция по переправе.
Сначала все шло неплохо. По ширине колес машины клались доски (по длине они, конечно, были ограничены размерами багажника, что составляло около двух метров), и Вася по ним медленно-медленно рулил. В мои обязанности входило вытаскивать вдавленный в болото пиломатериал и перекладывать его вперед. Потея и отплевываясь от грязи и комаров, вскоре я уже почти ясно понял, что дело наше авантюрное и, скорее всего, безнадежное. Так оно и вышло: не доехав до середины первой перемычки, машина свалилась с досок в болото и легла «на живот» . Разгрузили мы ее вплоть до запасных ключей. И начали «уродоваться» с домкратом. А все доски уже были сплошными кусками грязи. Домкрат то и дело «сосклизал». Вася матерился, обзывал меня Суворовым. Я из последних сил отшучивался, - «Пилите, Шура, пилите!»…
Пришли уже сумерки, а мы еще только около середины лужи-перемычки! Грязнее грязного! Искусанные комарищами! Потерявшие уже и волю, и надежду чего-либо добиться самостоятельно. Одно «светило», - ночевать здесь, а утром идти к людям, нанимать трактор. А Вася все крыл и крыл меня последними словами. И первыми тоже. Он даже подскочил от возмущения, когда я попросил его замолчать, приложив палец к губам. Потому что я услышал приближающийся со стороны озера какой-то шум, позвякивание. Вася тоже услышал, и умолк. И тут из сумерек появилась обыкновенная деревенская конная телега, наполовину заполненная сеном, на котором возлежал мужичок с косой, авоськами и прочим пастушьим скарбом.
- Шо, хлопци, на охоту собралысь, да застрялы? – спросил он участливо с явно «хохлатским» акцентом и явно «заплетающимся» языком.
- Да оце так, - ответил я ему в тон и унисон «на ридной мови»,- Сдурилы: решилы гать гатыть и догатылысь…
- А у вас-то хоть выпыть-то шо-нибудь есть,- спросил он.
- Ну як це, - йихать на охоту, да биз выпывки! – отвечал я ему.- Только помоги нам чем-нибудь, а налить мы завсегда нальем.
- Тю, да мий Сирко ваш «Жигуль» разом пырытянэ на ту сторону. Чипляй за ходок трос…
«Прычипылы», с очень-очень большими сомнениями глядя на Сирка – лошаденку мелкую и на вид совсем уж невзрачную, как и мужичок-возница… К тому же «прычипылы» не совсем удачно. Получилось, что три точки – конь, ходок и машина – оказались расположены как бы дугой, сработавшей словно праща: когда наш спаситель гаркнул на Сирка,- «Пошел», и тот дернул,- ходок подбросило так, что мужичок вместе с пожитками взвился вверх и в сторону; причем, ясно я видел в сумерках, летел он рядом с косой, от чего у меня внутри все оборвалось: господи, пронеси!!! Тут же раздалось смачно-болотистое,- шмяк, шмяк, шмяк. Все приземлилось по отдельности и благополучно.
Мы стали, помню, что-то бормотать про безнадежность затеи и прочее, а мужичок как ни в чем не бывало «воспрянул» из грязи и скомандовал: «Перечипляй, токо прямо и ривно!» «Перечипылы». Сирко как рванул,- будто за ним не было ни телеги, ни «Жигулей»! Наверное, на счет «три» лошадка со всеми прицепами была уже на противоположной стороне второй (!) промоины…
Можете себе представить наше с Васей состояние! Это ж как Христос по воде,- аки по суху! Чудо свершилось на наших глазах!
На капоте машины мы быстро «накрыли стол», выставив все наши яства и водку, конечно. Поставили перед спасителем стандартную эмалированную кружку, и я наливал ему, следя за реакцией. Он «среагировал», когда кружка была полна до краев. Выпил залпом. Мы, с обеда не «жрамши» и до полусмерти «устамши», осилили буквально по пятьдесят капель, отчего «окосели» пуще нашего спасителя. Он нам рассказал, где у них, пастухов, расположена бытовка-вагончик, где спрятана лодка-плоскодонка, - пользуйтесь! Душа-человек, что тут скажешь.
Но уже пришла теплая особая августовская темнота с ее яркими звездами и частыми зарницами-метеорами. У нас глаза слипались от просто дикой усталости, да и ему ж еще надо добраться до деревни. Поэтому мы намекнули, что пора уж… И тут я впервые, вживую, услышал повтор концовки знаменитого анекдота, - «А поговорить!».
Мы с Васей чуть не рухнули наземь от хохота! Видать таким образом «лезло» из нас накопившееся негативное настроение…
Опуская дальнейшие подробности этой истории, приступлю к главному,- ее концовке, которая произошла в пятницу, перед открытием охоты. В четверг и с утра в тот день мы рыбачили без выдающихся успехов, так как эту сторону озера колхозники отравили тем, что сложив удобрения (химические, естественно!) по осени на берегу, не убрали их, а весной эту гадость смыло в водоем, да так, что скелеты здоровенных карпов-сазанов валялись даже на берегах и по краям лабзы – плавучих островов… В обед ходили на клюквенный рям. И тоже безуспешно...
К тому же я там, на ряме, страху натерпелся! Уже в начале, когда под ногами почва заходила ходуном вместе с мощной травой-«мудорезом» и чахлыми деревцами. Да еще Вася предупредил: смотри, там есть окошки-зыбуны, попадешь туда – мигом засосет; рям каждый год, мол, забирает по человеку… Да еще от запаха багульника, росшего здесь, у меня страшно разболелась голова. Испытал так же полный шок, когда протянул руку за полузрелой клюквой, - прямо между пальцев у меня скользнула гадюка! Зарекся я, поклявшись, что первый и последний раз в жизни хожу в такие места за такой ягодой…
Потом мы отдыхали-болтались, присмотрев и оборудовав самые злачные, перспективные места для охоты на многочисленную, как мы убедились и вблизи и изнутри, водоплавающую дичь. Ведь были одни-одинешеньки в этом во истину волчьем углу, предвкушая богатую добычу назавтра, с утренней зорьки. Как-то мы даже не обратили особого внимания на то, что почти с самого утра в той стороне, откуда мы прибыли, ревели и ревели моторы. У нас даже и мысли не возникало, что кто-то может повторить наш «подвиг». Тем более, что доски свои мы надежно спрятали в камышах, думая об обратном пути…
Уж вечерело опять. Мы заканчивали последние приготовления к завтрашней утренней зорьке, когда к пастушьему вагончику-бытовке, где мы все это время обретались, подъехал ГАЗ-66, тот самый легендарный грузовик-внедорожник, с будкой на месте кузова, называемой почему-то кунгом... Весь он, по самую крышу был в жирной болотной грязи. Из этой будки выскочила орава грязных, под стать автомобилю, людей с охотничьей амуницией, и один из них, - то ли старик с фигурой подростка, то ли подросток с лицом старика, - заорал, показывая пальцем на «Жигули» и на нас с Васей:
- Вот они, сволочи!.. Это все из-за них…
Я степенно выдержал паузу, и, глядя прямо в глаза молодому старику, внятно и четко заметил- мол, мы с вами коров не пасли и вовсе не знакомы, чтоб получать такие «поэтические» эпитеты… Он, благо, смутился, и – на попятную. Объяснился: мы-де, в четверг, взяв у егерей беспрепятственно путевки на этот «блатной» участок (при этом в тоне и подтексте как бы особо подчеркивалось, что они уж шибко «блатные»), подъехали к этим злополучным промоинам еще вчера, видим- след «Жигулей», а мы ведь на супервездеходе! Ну и засадили его «по самое не могу» в первой же перемычке-промоине. Ночевали там же. Утром сходили в деревню и пригнали «Беларусь», колесный, понятно, трактор. И его утопили! После обеда в деревне наняли трактор гусеничный. Он нас и выставил на этот берег…
«А вы-то как на «Жигулях» сюда проехали, - не понятно?», - с пафосом вопрошал он, а вслед- и его компаньоны.
Мы с Васей (ни словом не обмолвившись о наших «позорных» досках) что-то им побрехали про особые гусеницы для наших «Жигулей» и прочую чушь, раз уж дали нам себя почувствовать «героями». Врали прямо-таки самозабвенно. Ведь мы не рады им были, ох как не рады, предчувствуя, что эта орава нам охоту испортит. Так оно и получилось. Сначала они опохмелились. Потом, как у нас водится, опохмелка плавно перешла в пьянку со всякими выходками и, конечно, стрельбой по всему, что пролетало, в том числе – по подбрасываемым вверх бутылкам. Так что дичь от «Волчьей гривы» смоталась очень-очень далеко…
Только и осталась на память от той охоты эта история с «Жигулями»-болотоходом. Да еще то, что при возвращении обратно нам не понадобились ни доски, ни пастух-спаситель, ибо эти… своим супервездеходом и тракторами утрамбовали болотистые перемычки так, что было- хоть боком катись…
Декабрь 2010 г.
«СЯО ЛЯО ВЕЙ МОЙ»,
или
Картошка, как двигатель прогресса
Раз уж я обещал рассказать о том, как мой друган Василий Тихонович Хорьков заработал «Жигули», - расскажу. Хотя, наверное, ошибаюсь: в ситуации, о которой хочу поведать, он тогда, кажется, зарабатывал право на ВТОРЫЕ такие «Жигули», но …
Вы уж простите, но тут изначально не обойтись хотя бы без короткого экскурса в недавнюю нашу отечественную историю, и не без моих, субъективных ее восприятий. Ибо, по-другому, будет не совсем понятно.
Случилась это, насколько помню, в начале объявленной Горбачевым перестройки. Коммунистическая партия Советского Союза и ее Центральный комитет еще крепко держали в нашем социалистическом обществе, говоря блатным языком, мазу, поставив задачу дальше строить это общество уже с «человеческим» лицом. Глупее лозунга-идеи и не придумаешь, но ведь и теперь мы живем в соответствии с этим постулатом, ничтоже сумняшеся строя капитализм с «человеческим» лицом, а мурло оно и есть мурло… Да, ладно…
Будучи впереди планеты всей в космосе и балете, тужилась тогда КПСС мобилизовать народ с сохой и кувалдой на победы над капитализмом в остальных областях. Хотя, элементарно, этот народ накормить не могла… Не было в громадной стране уголка, отрасли и прочего, где бы КПСС не чувствовала себя хозяином. Особенно, в идеологии, «проводниками», которой были все средства массовой информации, где высшим органом считалась газета «Правда».
Не многие помнят, что как раз в то время, о котором идет речь, в нашей «западносибирской» губернии почему-то стали сообщать по радио о том, что «Правда» вышла из печати по графику. Как и присуще было «коммунякам», - без особых объяснений, что, мол, были срывы и, тем более- почему. «По графику» и опять – «По графику»… Хоть простому-то люду это все было «до фени». Но простому люду, работавшему в типографии, где печаталась «Правда» и прочая центральная и местная пресса, доставалось «по полной»: и сверхурочные, и «ударные» смены. Ведь тираж «главной» газеты страны уходил отсюда на всю азиатскую часть СССР. Такая типография была единственной за Уралом.
Коль скоро принадлежала эта типография непосредственно ЦК КПСС, то она, на тот момент не так давно, каких-то лет десять назад (считалось, по тем временам, что не так давно!), была оснащена «по последнему слову техники», правда, - буржуйской, закупленной в Федеративной Республике Германии. Основой этой техники были высокоскоростные печатные машины в три этажа высотой. Скорость эта достигалась, в частности, благодаря валам, на которые, так сказать, «напяливались» полукруглые болванки, называемые, кажется, стереотипами. Тяжеленные, отлитые из свинца в сплаве с другими не менее вредными металлами, - сплав этот назывался «гартом», столь текучим в расплавленном состоянии, что каждая запятая и точечка легко отливалась и потом воспроизводилась на проносящейся по валам-стереотипам с бешеной скоростью бумаге…
В нашей типографии было три таких машины, а к каждой из них «прилагался» плавильный пресс для изготовления этих стереотипов. И вот в одно, далеко не прекрасное время и момент, из строя вышел один такой пресс, потом - и второй. Гарт из них просто-напросто переставал нормально течь-выдавливаться, от чего стереотипы получались с браком, -- не все точки-запятые и даже буковки на них воспроизводились, от чего печатная продукция выходила негодной к выпуску в свет… Что делать?
По мере обострения ситуации к решению проблемы подключались все более изощренные умы в теории и практике типографского дела. Бесполезно! Пригласили даже немцев-производителей этих машин. Их ответ: мы вам продавали эти машины с гарантией на пять лет, а они у вас сколько работают?.. Так что покупайте у нас новый комплект, а тут мы «умываем руки»…
Наш обком КПСС вместе с соответствующим отделом ЦК сбились с ног, и ума не могли приложить в решении возникшей и день ото дня усугубляющейся проблемы. Когда вышел из строя и второй пресс и пошли сбои в выпуске «всенародно любимой» «Правды»,- начались упомянутые объявления по радио, а негласно, говорят, был объявлен конкурс на реанимацию этих злополучных прессов. С оригинальной, но соответствующей тому смутному времени премией, - правом на внеочередное приобретение автомобиля…
Василий Тихонович Хорьков буквально изнутри видел возникнувшую проблему, сам лично страдал от сверхурочных и авралов: сбои-то в этом звене вели к более интенсивной эксплуатации оборудования, его износу и поломкам. А устранять должен кто? – слесарь… Вот Вася и маялся. И все время, оказалось, думал. Думал-думал, и придумал. Сам понял, что нашел абсолютно беспроигрышный ход и метод запуска в дело этих злополучных прессов. Подошел к начальнику печатного цеха, - человеку, между прочим, с высшим «типографским» образованием, своему тезке, и говорит:
- Вась, ты тут ближе всех живешь, - принеси из дому два ведра картошки…
Хотя его-то, хорьковская, квартира и пол частного дома, естественно, с погребом, находились в два раза ближе к типографии! Но в этом был «весь» Василий Тихонович, - в жизненных мелочах он был жадноват, почему и имел в то после перестроечно-полунищенское время автомобиль…
- Принеси, - продолжал он уговаривать начальника цеха, - и мы запустим эти чертовы пресса. Потом как-нибудь поделим причитающуюся премию… Только принеси…
Вася-начальник, конечно, посмотрел на своего тезку с, мягко говоря, недоверием: «Ты что,- опупел! Как с помощью картошки ты запустишь пресса!? Жевать, что ли мы ее должны всем цехом и намазывать на стереотипы?! Да пошел ты к такой-сякой матери, рационализатор!» Слышавшие этот диалог печатники покатывались со смеха от такой шутки-ответа начальника. Но поверили, когда известный своей прижимистостью Хорьков, предложил Васе-начальнику пари на целый ящик водки: мол, запущу пресса при помощи картошки,- ты ящик ставишь мне; не запущу – я тебе. И ведь прилюдно все это объявил, при свидетелях: потом от своих слов ведь хрен откажешься…
Вот Вася-начальник и сходил в свой погреб и принес именно два ведра картошки. Хорьков, уверенный в своей правоте и победе, несколько даже высокопарно заявил-потребовал: «Вымойте картошечку хорошенько!». Вымыли. Василий Тихонович сам лично взобрался по лесенке к предварительно разогретому котлу первого пресса и вывалил туда ведро картошки; во второй – второе. И, как по волшебству, - гарт потек, да так потек, как и сызнова в этих прессах не бывало!.. Вася-начальник быстро доложил о победе в штаб типографии. Прибежал главный инженер, прочие «главные» и даже сам директор типографии (все ведь они «висели на волоске», то бишь были на грани снятия с должностей):
- Василий Тихонович, родной ты наш, - выручил, спас!!! Как же ты до этого додумался, откуда ты взял-выдрал этот метод и затею с картошкой. Сейчас же доложим наверх и будем хлопотать о твоем награждении…
Василий Тихонович откровенно ответил, что видел такой метод еще в детстве, у ихнего деревенского кузнеца: он кидал картошку в расплавленный металл, чтоб он лучше тек, когда производилась отливка какой-нибудь детали для сельхозтехники… «А на счет внеочередного приобретения автомобиля вы уж похлопочите, буду премного благодарен». Тут Вася, начальник цеха, возьми и брякни: «У тебя ж, Василий Тихонович, уже есть «Жигули»», - и тут же замолчал, вспомнив про первоначальный уговор, да и про спор… Да недаром говорят, - слово не воробей. Директор типографии был озадачен, но выход нашел:
- Раз так, Василий Тихонович, - автомобиль не автомобиль, а добиться права на внеочередное приобретение прицепа к твоим «Жигулям» я обещаю.
И обещание свое директор, знаю, выполнил. Говорят, что причастные к этому делу ученые и начальники-практики потом хлопали себя по лбу и «каялись»: как же это мы забыли (вроде как они это и знали, что вряд ли!), что крахмал является катализатором текучести металлов?!
А Васе, начальнику цеха, в тот же вечер пришлось раскошеливаться на ящик водки, которую Хорьков, будучи довольным-раздовольным, на удивление, выставил свободному от смены коллективу печатного цеха. И никто им слова не сказал, не упрекнул за пьянку на производстве; даже за то, что они в заключение хором орали-горланили абсолютно русскую песню на китайский лад «Сяо ляо вей мой, сяо ляо вей»…
…КАК ВАСЯ ДИРЕКТОРА СПАС
…И еще одну «историю» хочу рассказать о своем другане Василии Тихоновиче в светлую память о нем.
Тогда, награждая Хорькова за находчивость в «реанимации» прессов, директор типографии даже и не думал, что в ближайшем будущем этот простой слесарь еще раз спасет его от разжалования, или от смещения с должности, - как хотите, исходя из сложившейся в то лихое время вот какой ситуации…
Все тогда понимали, что жить, как прежде – за «железным занавесом» - нельзя, остохренело! Нужна демократия. Но верхи дать ее в полной мере боялись, как огня, финтили и подсовывали народу всякие суррогаты от демократии, что происходит, согласитесь, и до сих пор. Нет бы внедрять настоящую выборность всяческих властных структур, так они решили сначала этот метод испробовать на, в общем-то, калечных – назначенных на должности в большинстве своем не за ум, а за его изворотливость, умение угодить вышестоящим,- руководителях предприятий нашей калечной экономики; не понимая, что инициировать перевыборы всегда в таких условиях могут как раз всяческого рода лентяи от производства, прикинувшись демократами, и объеденившиеся тогда во всяческие мелкопакостные партии, что приведет неизбежно к еще большему упадку экономики, что, как вы знаете, и произошло в дальнейшем…
...И ведь эту назревающую ныне тенденцию куда раньше предвидели наши, так сказать, доморощенные пророки! Например, ученый с мировым именем, генетик, друг великого Николая Ивановича Вавилова (перемолотого в мельнице репрессий 30-х годов), оптимист "по жизни" Н. В. Тимофеев-Ресовский; он говорил: "Вы представляете, что будет если у нас вдруг демократия появится? Ведь это же будет засилье подонков демагогических! Прикончат какие-то ни было разумные способы хозяйствования, разбазарят все что можно, а потом распродадут Россию по частям, в колонию превратят!"... Не знаю точно, когда это было сказано, но куда раньше даже до всяких перестроек, коль скоро жил Николай Владимирович с 1900 по 1981 год... Но он уж точно, - как в воду глядел!!! (Источник Википедия)
И у нас тут, в западносибирской губернии, нашлась такая «партия» и в припадке выборности не без осмысленного коварства решила нанести КПСС удар в самое больное место – в идеологии… Короче, она инициировала в числе первых выборы директора той самой типографии, где работал мой друган Василий Хорьков. Ходили там и мутили воду среди работяг всякие агитаторы от этой партии, ратуя за своего, абсолютно не смыслящего в типографском деле кандидата, человека вообще стороннего и… потустороннего, что ли, способного заведомо лишь развалить хоть какое-то, но производство…
Так или иначе, но эти агитаторы так замутили мозги почти всему тысячному коллективу типографии, что еще до выборов кое-кто уже готов был идти стенка на стенку. И все дело шло к «свержению» старого директора и назначения нового, от «демократов». Хотя люд рабочий до последнего сомневался и искал, скажем так. – правильное решение, может быть, беспроигрышное для себя, уповал все-таки больше на своих, домашних мудрецов. По-семейному, что ли, тут, в типографии, сложилось, что решения принимались с оглядкой, можно сказать, на самый многочисленный печатный цех. Ведь даже по производственному циклу он был самым важным, так как завершал усилия и труд всех, выдавая конечный продукт – газеты, журналы, книги и прочее.
А там, в печатном цехе, особенно после истории с картошкой, в большом авторитете как раз был мой друган - Василий Тихонович. До него-то товарищи по цеху и «докапывались» в те предвыборно-экстремальные дни: «А ты, Вась, за кого будешь?» Он же все отмалчивался.
Но вот за день до выборов начальник цеха собрал коллектив и стал угрожать, что, мол, «еслиф» кто-то из его подчиненных проголосует против старого директора, - не видать тому технического спирта на опохмелку и вообще он, как начальник, найдет причину потом для увольнения такого «демократа»… Чем, естественно, только обозлил почти весь коллектив и, получалось, почти добился противоположного, если б не Хорьков
Тихоновича речь начальника цеха так сильно и страшно задела, что он попросил слова:
- Ты Вась,- обратился он по-отечески к начальнику цеха, - тут не создавай ажитаж (это было его любимое словцо, специально исковерканное, но, согласитесь, куда более емкое, чем искомое- «ажиотаж»)…
…- Ты ажитаж не создавай и не стращай нас. – продолжал Хорьков- И вы, мужики, не обращайте на это внимание,- молодой он еще, чтоб нас учить. Хоть в самой сути он прав. Нам надо оставить старого директора! Почему? Потому что он как-никак, а дал нам квартиры, благодаря связям в обкоме КПСС и даже в ЦК… Рассадил на хлебные места в типографии всех своих родственников и друзей. Они, вместе уже достаточно себе наворовали. А главное, - и нам воровать позволяют. Как и себе, -в меру! А придет новый директор, что будет? Ему надо будет опять же рассаживать своих родственников и друзей; они начнут воровать, нарушат нашу «систему» и будут мешать нам, так сказать, вести довольно вольную жизнь на производстве… Нашего начальника цеха так зажмут, что уж точно он и захочет, а не сможет дать нам технического спирта на опохмелку… Вот такие мои резоны к этим выборам…
… Эти Васины «резоны»-доводы вмиг разнеслись по типографии. На следующий день, на выборах, за нового директора не проголосовал никто! Правда никто и не удивился и не «возникал», когда вскоре Хорьков вне всяких очередей приобрел вместо стареньких уже своих «Жигулей» сверх модную тогда новенькую «Ниву», что, конечно, не могло пройти без участия старого директора.
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ВОДИТЕЛЯ «РОССИНАНТА»
или
ДОБРОМ ЗА ДОБРО
…Надо же было такому случиться: Николай захлопнул заднюю дверь своей «Нивы», забыв, что брелок с ключами- зажигания, от дверок и прочее,- остался на полке заднего же, понятно, багажника. Вот они, ключи,- перед глазами. Но – за стеклом, внутри машины! Хоть видит око, да зуб неймет; хоть репку пой, как, говорят, хоть стекло выбивай!..
Как только не клял себя Николай. Все из-за чего?! Заслушался. Заслушался чем? Первой трансляцией в этот субботний весенний день по радио первого заседания в кои-то веки почти свободно избранного Верховного Совета РСФСР, вскоре переименованного в Государственную Думу. Ельцин, кажется, на том заседании всем обещал свободы «сколько хотите», Хасбулатов с Собчаком говорили свободно-пьянящие речи; там сидел и слушал все это его, Колин, конкурент, выигравший выборы не только у него, но и более чем двадцати кандидатов по Центральному округу города-милионника…
Конкурент этот был человек не простой, - академик, директор института... Не то что остальные кандидаты в депутаты в большинстве своем от "гнилой" вольнодумной интеллигенции да несколько "от сохи и от станка", как Коля...
А Коля - молодец все-таки!- тогда, в предвыборных дебатах и стычках, понял что этот человек самый достойный из всей оравы кандидатов в депутаты, и помог ему чем мог в концовке. Потому, скорее всего, этот академик, став уже депутатом Госдумы пригласил к себе в помощники именно Колю. Благодаря чему мой друг и "во власть ходил", или, точнее, побывал около (скажем так) этой верховной власти (о чем будет, наверное, рассказ отдельный)...
Ну а тогда, в тот солнечный майский день,поверьте, не было у Коли ни капли зависти или огорчения. Было, скорее, злорадство что ли: вот вы там во Дворце съездов «паритесь» и «парите» мозги себе и друг другу, а я тут – на свежем воздухе, на рыбалке! Хватит с меня этой дикой школы лицемерия; я лучше с сыном и с внуком побуду на природе…
С этими мыслями, ставшими как бы фоном к гомонившему в машине радиоприемнику, он и приехал с сыном и внуком на своей «Ниве» в очень заветное место в излучине горной речки, километров за десять от собственной «фазенды». Несколько расстроило его то, что в дальнем конце береговой поляны, раскинувшейся у подножия одной из знаменитых в наших краях Буготакских сопок, стоял «Москвич», около которого гулеванила компания с орущей, естественно, музыкой. Но далековато, слава Богу, от места рыбалки, - подумал Николай, вручил внуку и сыну по готовой удочке и, закрыв заранее на ключ боковые двери, стал на полке заднего багажника налаживать снасть для себя. Слушая тем временем радиоприемник, ту злополучную трансляцию и, все-таки, «примеряя на себя», по предвыборной инерции, ситуацию с точки зрения вечного российского вопроса «что делать?», тем более что у него (по его мнению) была наработана неплохая, а главное – честная платформа-программа реформ в России, где главными важнейшими задачами были забота о детях и стариках…
Его слушания-раздумья прервались тем, что со стороны «Москвича» и той «гудевшей» компании подошел паренек. Абсолютно трезвый, что даже несколько удивило Николая. И очень вежливый, с деревенским обращением «дяденка»:
- Дяденька, - говорит, - а не найдется ли у вас крючка и грузил?
-Найдется, племянничек,- ответил в ему в тон Николай. И спросил-добавил: - Так у тебя, наверное, нет ни поплавка, ни лески. Бери вот. У меня этого добра, говаривали у нас в деревне, как у дурака махорки…
Взяв весь «набор», с неоднократными «спасибами» парень ушел. А Николай, вскоре наладив снасть, «под аккомпанимент» радиопередачи и своих размышлений, которые явно «тянули» на поговорку «после драки кулаками», взял и захлопнул заднюю дверь!!!
Растерялся так, что кликнул даже сына. Тот, подумав, только руками развел и потопал к «Москвичу». Вернулся с тем пареньком, у которого с собой был набор аналогичных ключей, но, как оказалось, абсолютно не подходящих к дверным замкам «Нивы». Паренек постоял-постоял в раздумье, а потом и говорит, - вы, мол, как я убедился, очень добрый дяденька, поэтому вам признаюсь, что я, вообще-то, - автомобильный вор и то, как сейчас открою вашу машину за минутку-две, я всегда делаю за десяток секунд.
С этими словами он вынул из кармана обыкновенную газовую зажигалку, перевел ее регулятор на максимум, и этим маленьким подобием паяльной лампы стал нагревать стекло в том месте, где изнутри была приклеена защелка форточки водительской двери «Нивы». При этом он постукивал кулаком по стеклу. Не прошло и двух минут (!), как защелка «скособочилась» и - форточка открылась! Паренек, просунув руку, отворил перед удивленно-восхищенным Николаем и его сыном дверь, сказав, - «Добром за добро».
ИСТОРИЯ С «ЧЕТВЕРТНОЙ»
…Много-много лет прошло с тех пор, как Коля Кущенко стал «городским», а все жили и жили в нем деревенские привычки. Например, здороваться со всеми встречными и «поперечными» людьми. Конечно, было бы странным, если бы он это делал «в натуре», идя по проспекту, как нынче говорят, мегаполиса. В дурдом бы отправили. Но, скажем так, - дискомфорт от этой городской отстраненности (что ли?) людей друг от друга, он ощущал. Я-то, сам деревенский, его понимал и понимаю. Ведь деревенские приветствия с первым встречным, даже не знакомым человеком, стоят больше, чем… приветствия; за ними стоит куда больше… Простите уж меня за тавтологию; и, надеюсь, что вы меня поняли и поймете…
Речь (как бы это получше сказать-объяснить) - о желании и возможности оказать другому человеку – ближнему ли, дальнему ли - какую-никакую помощь, услугу, а еще проще говоря, - быть просто-напросто честным в отношениях с людьми. От всего этого – и вместе, и по отдельности - такие «экземпляры», как Николай, говоря официозным языком, «получали удовлетворение», а «блатновато-зэковским» народным (страна мы-то зэковская была и есть!) языком – «кайф».
Продолжая в этом же «языковом» духе, можно сказать, что Коля «подсел» на этот кайф еще в детстве, когда был подростком. А если точнее,- то в 1961 году, когда тогдашнее руководство СССР решило реформировать денежную систему, превратив сталинскую десятку в рубль и введя в оборот новые купюры,- скупердяйско-маленькие в формате по сравнению с прежними. Одним из главных плюсов такой реформы тогдашняя «верхушка», маниакально нацеленная на «обгон» во "всем и во вся" Америки, объявила, что, мол, теперь мы за доллар будем давать всего каких-то девяносто копеек! И – к 1980-му году построим коммунизм – общество всеобщего благоденствия!
Простому народу валютные курсы тогда были вообще глубоко «до лампочки», и в светлое будущее в виде «коммунизма, как такового» народ абсолютно не верил. И правильно! Прошло каких-то десять лет после обещанного срока наступления-прихода этого коммунизма, как грянуло что-то вроде капитализма, только более мерзопакостное. «Последовательные ленинцы» враз довели страну до того, что за доллар стали давать тысячи рублей; благо, хоть сейчас – десятки. Выходит, «коммуняки» еще тогда, в 1961-м, заложили мину… Нет, не под себя, конечно, а под народ; как говаривал последний «последовательный ленинец», - под «дорогих россиян». Ну, хрен с ним…
Народу-то, основной его массе, подчеркну опять, и коммунизм, и курсы валют были именно «до лампочки». Народ просто хотел жить; жить лучше, жить честно, ведь это в нем, в народе, сотни лет воспитывали-внедряли попы, «прислужники» монархии и прочей всякой власти. Воровство и вообще нечестность тогда всячески осуждались. И настоящие коммунисты-подвижники тогда еще существовали, показывая пример. По-нынешнему, - сами толком не умели жить, и другим не давали. Но, ведь надо отдать им должное, - целые поколения выросли на «постулатах» честности. Буквально впитывали их с молоком матерей. Как и пионер Коля Кущенко…
В то реформенное время послала его мать в единственный универмаг, что был у них в центре, простите, райцентра. Мыла да ниток там, кажется, купить. Купил Коля. Положил все это в карман вместе со сдачей, которая еще там, у прилавка, его немножко смутила: тетка-продавец дала ему новенькую «четвертную» вместо двух рублей пятидесяти копеек… Туповатый от замедленного деревенского бытия, «нереактивный» по складу ума, живущий и живший в дальнейшем по принципу «хорошая мысля приходит опосля», он понял все только минут через десять, на половине дороги домой. У него волосенки поднялись буквально дыбом, когда он все-таки сообразил, - какое ему богатство привалило!
И учтите еще вот что: по новому курсу бутылка водки тогда стоила, как сейчас помню, два рубля шестьдесят две копейки. Прикиньте?!
От этих и других «прикидок» Коля все замедлял и замедлял шаги… Тогда средняя зарплата-то, по-новому, стала составлять где-то восемьдесят рублей. У тетки-продавщицы, наверное, рублей сорок. Получается, что она взяла и подарила Коле больше половины своей зарплаты! А ошибку она допустила потому, как у нее, взрослой женщины, у самой еще мозги не встали на место от этой денежной реформы…
Тут Коля остановился, - встал, как кол проглотил. Что делать? Как быть? Раньше родители, бывало, дадут «трешку», - и радости «полные штаны». Они ж - родители- сами-то деньги в руках редко держали: в колхозе с ними рассчитывались чем? – трудоднями! «Под» трудодни выдавали всякие там отруби-отходы для прокорма домашней скотины и птицы, чем и жила-выживала послевоенная деревня. Да пшенички для помола на муку для домашней выпечки хлеба еще выделяли…
Коля и сам к тому времени уже знал цену заработанным деньгам. По «трешнице» («старыми» деньгами) они, пацаны, зарабатывали на очистке снега у старух-вдов, живших в землянках, построенных еще в конце девятнадцатого века, когда «первая волна» переселенцев с Украины, пришла пешком (!) сюда, в Кулундинские степи Алтайского края, с их просто бешенными тогдашними метелями, - землянки эти заносило куда выше крыш… За счастье было заработать ту же «трешницу» на шкурках сусликов, которых в бескрайних степях было «до едреной Фени», а из них еще и борщ получался великолепный, ибо в деревне летом иное мясо появлялось и получалось, в основном, только по несчастью, от которого приходилось только вовремя прирезать скотину…
Об этом – экономических категориях и перепетиях – Коля в тот момент, конечно, не думал. Он беспокоился о тетке-продавщице. В нем «зашевелилось» чувство под все более нынче забываемым названием «совесть». А может быть оно как раз тогда родилось в нем и укоренилось…
«Ну и что, что она на другом конце села живет, - «про себя» рассуждал он, стоя, как болван, посреди деревенской улицы: - А в универмаг-то придется еще ходить… Как я ей в глаза буду смотреть?..»
В общем, стоял и мучился пацан. Мучился, мучился и перемучился тем, что… повернул обратно, зашел в универмаг и вернул тетке-продавщице «четвертную», получив уже законную сдачу. И - забыв напрочь на будущее реакцию на свой поступок. Запомнил лишь последовавшее затем и сохранявшееся в нем всю остальную жизнь какое-то необычно сладостное что ли, чувство; чувство, которое, может быть, и можно назвать этим «ненормативным» словом «кайф», - кайф от сделанного, совершенного добра.
Это чувство осталось в нем навсегда подспудным мерилом, ориентиром; и - грузом! Потому, как все в этой жизни, словно пресловутая медаль, имеет обратную сторону. В соответствии с этим паскудным законом жизнь неоднократно Колю наказывала и лупила…
РАЦИОНАЛИЗАТОР-ПРЕДАТЕЛЬ
…Николай ведь городским стал потому, что после армии «поступил» на знаменитый авиационный завод, что обеспечивало льготную прописку в сибирском мегаполисе. Где осваивал профессию наладчика токарных автоматов. Для этого «прошел» вместе с другими «дембелями» - парнями, уволенными в запас из советской армии после «отбытия» в ней положенного срока (трех лет в то время в сухопутных войсках, и четырех – в морфлоте) - специальные курсы при заводе, где изучил допуски и посадки, марки металлов, механику токарных автоматов и прочее, необходимое в будущей специальности…
Задача наладчиков этих токарных автоматов состояла в настройке небольших и несложных, в принципе, механизмов на многосерийное изготовление из металлических прутков всяческих деталей – болтов, гаек, ниппелей и т.д.,- используемых при строительстве самолетов, и не каких-нибудь, а военных, - истребителей и истребителей-бомбардировщиков!.. То есть ответственность, - ого-го! Количество нужно было выдать со строгим соблюдением качества!
"Суть" механики этих токарных автоматов состояла, если коротко, еще в том, что на их распредвалы «одевались» специальные, так называемые кулачки, которые, в нужный момент, приводили в действие суппорты, на которых, в державках, были закреплены режущие инструменты, - специальные резцы, сверла, лерки и т. д. Для охлаждения обрабатываемых деталей использовалась специальная маслянистая эмульсия, которую циркуляционный насос станка прокачивал через специальную же «лейку», имевшую особенную «подлость» брызгать частенько куда ни попадя… Потому наладчикам выдавали спецодежду, спецобувь и ветошь (отходы швейного производства) для вытирания рук, станков и выдаваемых ими продукции… Этого вам, «непросвещенным», думаю хватит…
На этих токарных автоматах было четыре суппорта. Использовались же, как правило, три: так называемый револьверный, вращающийся, с несколькими державками, а так же передний и задний горизонтальные, - для дополнительных проточек и отрезания готовой детали. Был еще верхний суппорт, вертикальный, который, опять же – как правило - не использовался. Из-за него Коля и пострадал.
На втором году самостоятельной работы, Николаю, уже поднаторевшему в своей профессии, делом заслужившему какое-никакое, а уважение на участке и даже в их механическом цехе, дали на изготовление на одном из его четырех станков (такова была норма обслуживания на каждого наладчика) деталь из дюралюминия под названием «шайба»… Деталь простенькая, на каких-то пять операций из более чем десяти возможных для выполнения на таких станках. А раз металл мягкий, то и обороты шпинделю и распредвалам задавались самые высокие, суппорты «мотались», как бешенные… Из прутка в сантиметр диаметром получалось столько деталей, что на ладонь, испачканную эмульсией, налипало их не меньше сотни…
Вот тут в Коле, видимо, и взыграла «рационализаторская жилка": а что если отрезной резец заточить так, что бы он нарезал фаску следующей детали?! Да еще бы подключить верхний, неиспользуемый, суппорт! Получится две детали за один проход!!!
Задумано – сделано. Своего дружка Тольку Дашковского, заточника, попросил изготовить резцы. Суппорт, «за красивые» колькины глаза, цеховские девчата-кладовщицы где-то ему «откопали». И пошло дело! Коля чувствовал себя прямо-таки Стахановым (был такой шахтер-ударник в тридцатые годы в Советском Союзе, и его последователей стали называть потом «стахановцами»)… Но, странно, - за целый месяц, что Коля «гнал на гора» двойную норму этих шайб, к нему никто не подошел, даже не поблагодарил… Последствия были совсем иные.
Хоть и полагалось тогда по каким-то там производственным законам два месяца (что ли?) оставлять такому «рационализатору» деталь и ее расценки, у Коли быстренько аннулировали доходную шайбу, нормировщики ровно в два раза срезали на нее расценку, а технологи изменили техпроцесс, введя требование применять верхние суппорты, которые, надо было искать «днем с огнем»… Старые мужики-наладчики тогда подошли к Коле и сказали…
В общем, вы, уважаемый читатель, поняли, что они могли сказать и сказали… Да так, что надолго отбили у Коли охоту к подобного рода «рационализации», но…
Но от веры в людей, в ДОБРО ничто не могло его отвратить. Потому здесь, на заводе, он вступил компартию Советского Союза. В двадцать два года от роду… Но это уже другая история, которую я, может быть еще расскажу...