Вовчик

Григорович 2
Вовчик родился и рос обычным ребёнком, и ничем не отличался бы ото всех прочих детей, если бы не одно «но». Едва ли не с младенчества ему была уготована участь «козла отпущения». Пролитое молоко, просыпанная соль, разбитые тарелка или чашка, безоговорочно признавались делом его рук. Любые оправдания и слёзы воспринимались, как попытка избежать ответственности.

Близкие Вовчика особым интеллектом не блистали. По уши увязнув в непреходящих бытовых проблемах, они, за редким исключением, обращали на него внимание только в выше перечисленных и подобных случаях. Отец, пьющий основательно и убеждённо, воспитанием сына занимался исключительно посредством порки, а мать, к тридцати годам превратившаяся в желчную, вечно всем недовольную стерву, срывала на Вовчике злость и обиду на окружающую её беспросветную рутину. Скандалы в семье давно стали нормой, чему немало способствовала бабушка, мамина мать, не упускавшая ни малейшего повода смешать зятя с грязью, обвиняя того во всех их бедах, что по большей части соответствовало действительности.
 
Всё бы ничего, не у всех жизнь протекает, как в карамельно-приторном рекламном ролике о приобретшей нечто необходимо-ненужное счастливой семье, если бы едва ли ни после каждой ссоры, объявившие временное перемирие старшие, единодушно не признавали причиной очередного скандала сына и внука. Тот оказывался крайним всегда и во всём.
 
В школу Вовчик пошёл с уже изломанной психикой, как должное, безропотно принимая издевательства одноклассников.
 
Времена педагогов с «большой буквы» канули в лету, а сменившему их обучающему персоналу, занятому вопросами выживания на мизерную зарплату, было не до разборок недорослей.
 
Вовчик остался один на один с ополчившимся на него миром, безразличными к его страданиям учителями, и что обиднее всего, родными. Ему даже не с кем было поделиться своими горестями. Друзей у него не случилось ни в школе, ни во дворе. Вечно зашуганный, готовый принять на себя любую вину фрик, кроме как груши для битья, не представлял ни для кого ни малейшего интереса.

Если бы родители Вовчика не были так ограничены и заняты склоками, сумели бы найти в себе остатки человечности, и подарили бы ему хоть толику заботы и внимания, создав для него безопасный и уютный уголок, где бы он мог обрести защиту, и набираться новых сил для противоборства с враждебным окружением, всё могло сложиться иначе. Но вместо родительской любви Вовчик регулярно получал подзатыльники от бабушки, брань матери и «профилактические» порки отца.
 
Чтением в семье отродясь никто не увлекался (глаза ещё портить!), а посему и книг, не то, что хороших, никаких в доме не было. Чтобы чем-то заполнить ца-рившую в его душе унылую пустоту, Вовчик записался в городскую библиотеку, и увлёкся поглощением низкопробного чтива, сочинители которого, словно со-ревновались между собой за правообладание наивысшим Кт/с (количество трупов на страницу).

Подобная литература, плюс нескончаемые, заливающие телеэкраны кровью боевики, показ которых непременно начинался с заботливого предупреждения: «Данный фильм содержит сцены курения! Помните, курение опасно для вашего здоровья», окончательно подвинули психику Вовчика к пограничному состоянию.
 
К окончанию девятого класса Вовчик уже страдал латентной формой маниакальной депрессии, и  никого не оказалось рядом, кто бы заметил произошедшие в нём пугающие изменения, и принял необходимые меры для его лечения.
 
Сам же Вовчик ничего такого за собой не замечал, и считал дни до конца занятий. Учиться дальше он не собирался. Годы, проведённые в школе, виделись ему нескончаемой чередой пыток и унижений. Ворочаясь в постели без сна, он тысячи раз убивал своих мучителей-одноклассников самыми изощрёнными способами. Даже девчонкам в его мстительных мечтах не стоило рассчитывать на снисхождение. Особенно им…

Неделю назад, после урока физкультуры, когда ребята переодевались, двое особо ненавидимых им парней дождались, когда тот остался в одних трусах, сорвали их с него, и затолкали Вовчика в девчоночью раздевалку.

Девочки встретили его появление визгом. Оправившись от неожиданности, наиболее острые на язык стали над ним насмехаться, остальные хохотали, бросая в его адрес оскорбительные замечания.

В тот момент Вовчик был готов умереть на месте, лишь бы не слышать их голосов, не видеть презрительных взглядов. Всё, что проделывали с ним раньше, меркло перед сегодняшним унижением. Усугубило положение появление мужеподобной учительницы физкультуры, мастера спорта по биатлону. Не разобравшись в ситуации, она больно ухватила его за ухо, и как нашкодившего щенка, вышвырнула его из раздевалки, обозвав сексуальным маньяком. Этот случай словно сорвал внутри Вовчика какой-то и так дышащий на ладан клапан, сдерживающий нараставшее с годами давление.
 
В мае, когда солнце высушило и прогрело землю, старшие классы, по уже давно устоявшейся традиции, ходили в походы по местам боевой Славы. Класс Вовчика должен был идти через три дня. Старшей над группой назначили учителя физкультуры.
 
Маршрут похода был известен даже первоклашкам. У Вовчика было в запасе три дня…

Согласно плану, школьники посетили места наиболее ожесточенных боёв на подступах к городу. До вечера они шли по лесу «партизанской тропой», к отреставрированному на средства общественных организаций просторному блиндажу, в котором поочерёдно останавливались на ночёвку группы участников похода. После приготовленного на костре ужина, опять же по традиции, ребята посидели у огня, нестройно спели несколько заранее разученных песен военных лет, и притомившись за день, не особо сопротивлялись, когда старшая группы объявила «отбой», пересчитывая по головам потянувшихся к блиндажу ребят и девчонок.

Дождавшись пока все уснут, Вовчик прошмыгнул мимо похрапывающей училки, олицетворяющей незыблемую границу между уложенными по её сторонам противоположными полами, и вышел наружу. Поёжившись от ночного холода, он притащил от багрово мерцающего затухающими углями костра обрезок бревна, приспособленного под сиденье, и подпёр им дверь блиндажа. «Никуда не уходите, я скоро", - недобро ухмыльнулся Вовчик, и включив фонарик, поспешил к заранее приготовленному им тайнику. Раскидав лапник, он достал из-под корней поваленного дерева две десятилитровые пластиковые канистры. Доставить их сюда из города на велосипеде не составило особого труда. Не одно поколение школьников ходило по этому маршруту, превратив тропу во вполне проезжую  дорожку. Вернувшись к блиндажу, Вовчик поднялся на крышу, и стал снимать с наката порезанный им вчера на прямоугольники дёрн. Освободив площадь примерно метра три на три, он стал поливать брёвна бензином, безотчётно напевая себе под нос: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло…».
 
Внизу послышался какой-то неясный шум, скоро переросший в какофонию испуганных выкриков и истошного визга. Видимо, просочившись сквозь щели между брёвнами, жидкость стала литься на спящих.
 
Никак не реагируя на шум, Вовчик отходя с крыши на безопасное расстояние, поливал землю остатками бензина. Отбросив пустую канистру, он присел на корточки, достал, и прикурил сигарету, поднёс огонёк зажигалки к влажной дорожке…

Когда прогоревшие брёвна провалились внутрь, уже начало светать. Вовчик поднялся на ноги, снова вернулся к тайнику, на этот раз достав оттуда рюкзак, и уже разведанной дорогой направился к шоссе, ведущему в сторону крупной же-лезнодорожной развязки.

- По морям, по волнам. Нынче здесь, завтра там. По морям, морям, морям, морям, эх… - припомнилась ему залихватская песенка, которую вчера вечером пели у костра его, теперь уже бывшие, одноклассники.