Ника кидала Боссу его любимую игрушку, тот ее находил и приносил хозяйке, но отдавать не хотел, Ника, смеясь, вырывала из пасти игрушечную кость, и снова кидала ее подальше, Босс ломился по лесу с лаем, разметая в клубы первого снега. Пес так разошелся, что когда рыжая пятнистая кошка выпрыгнула из-за дерева, Босс, забыв про игрушку, стремительно бросился за ней.
– Босс, ко мне. Ко мне! Босс! Босс! Бооосс! – орала Ника, когда кошка с собакой скрылись в чаще, бежала следом, и долго еще по окрестностям раздавался крик – «Босяяяя! Босс! Ко мне, Босян!»
Следы Босса затерялись среди множества собачьих следов. Лай затих, и Ника с ужасом представила картину, что пес догнал кошку. Вытирая слезы, она позвонила Дане, но тот не взял трубку, потом набрала маму и плача, рассказала ей все. Мама была на работе и пообещала, что как освободится, приедет на поиски и папу захватит. Ника шла дальше в лес, кричала, спрашивая прохожих: «Тут собака не пробегала, черная, большая, на ризеншнауцера похожа?» Так она добралась до площадки, где в это время гуляла сестричка Босса – Вика. Её хозяйка сокрушенно качала головой, слушая Никин рассказ, потом они вместе отправились на поиски. Вика радостно носилась по кустам, лаяла, однако Босса не было видно.
– Лишь бы не напал на кого, покусает со страху, знаешь ведь, какой он безбашенный. Еще у него нос поцарапан, всхлипнула Ника, – раздерет теперь до кровищи.
– А помнишь черного сеттера Глашку? Хозяин рассказывал, что она три дня где-то бегалапо помойкам, а потом сама пришла. Утром выходит на работу, а она такая сидит у подъезда. Вот и Босс прибежит. Извини, только нам домой надо, я же в вечернюю.
Распрощавшись с Викиной хозяйкой, Ника пошла к дальнему лесу, там она еще не искала. Ника ходила по чаще, проваливалась в ямы, припорошенные снегом, раздвигала кусты, огибала толстые деревья, и все время кричала. Меж тем стало темнеть, и Ника с трудом уже различала тропинку в снегу и собачьи следы.
Еще через два часа поисков Ника, наконец, почуствовала, как же она замерзла: ноги были ледяные, сапоги чавкали, а горло болело от крика. Надо возвращаться домой. Достала телефон, увидела несколько не принятых вызовов, но связи не было. Странно, подумала Ника, тут вышка рядом, почему же не ловит? Она огляделась в поисках вышки и не нашла ее. А где же линия ЛЭП? Вот там за елками должны быть большие столбы и провода, но их тоже нет. Заблудилась? Не может этого быть, она же здесь родилась и знает все места.
– Ой, блин – сказала сама себе Ника, – неужели я в Овраге?
Судя по тому, что здесь казалось заметно прохладнее и темнее, туман стелился по кустам, укрывая с головой мелкие сосенки, было очень на это похоже. Когда Ника была маленькая, Овраг слыл среди ребятишек местом нехорошим. Они изредка забегали сюда поиграть к большому камню, про который ходили легенды: то ли огоньки возле него светятся по ночам, то ли призрак гуляет. А Никин дедушка, профессор, рассказывал, что возможно в этом районе зона аномальной геофизической активности, так как они замеряли тут что-то, и приборы вели себя странно. Овраг растягивался на пару километров и похоже, сейчас, она была на самом его дне. Ника в панике стала искать подъем, кажется, за тем поворотом. Может и Босс здесь? Она остановилась, прислушалась к тишине зимнего леса, которая показалась зловещей, и крикнула: «Босяяя!» Собственный голос ей показался незнакомым, испуганным, к тому же она охрипла. Никто не отозвался, лишь стая ворон взлетела с верхушки сосны и с карканьем метнулась в темное небе. Снежное безмолвие царило вокруг. Ника стояла, и задрав голову, смотрела на нависшие тучи, где в одном месте чуть проглядывала луна. Стало не по себе, однако, неожиданно быстро найдя подъем, через несколько минут Ника оказалась на дороге.
Здесь она вздохнула свободнее, выбила снег из сапог, отряхнула куртку, штаны, и почистила шапку, которая была вся в хвое и листьях. Еще раз крикнула: «Босс!» Никто не отозвался. «А может этот балбес уже дома сидит?» – ухватилась Ника за радостную мысль. Но в какую сторону идти? Открыла карты, связь так и не появилась, и телефон даже не определял местность. Подумав немного, Ника решила, что все-таки, город должен быть направо, она быстро зашагала по колее, насвистывая для храбрости. Пошел густой снег, из-за которого все так же смотрела полная луна. Минут через десять Ника услышала шум машины, она повернулась обрадованно, и действительно из-за поворота показались фары, ослепившие ее. Закрыв глаза одной рукою, другую Ника подняла вверх. Автобус, проскочив метров десять, остановился. Пока она бежала к нему, успела рассмотреть очень старый раздолбанный пазик красного цвета. Ника удивилась, что такие еще ездят. Дверь открылась, и она залезла внутрь.
В нос тут же ударил запах выхлопных газов, сигарет и перегара – такой запах помнился с детства, когда они с дедушкой ездили на автобусе летом в деревне, однако все равно Ника была очень рада теплу. За рулем сидел водитель в серой телогрейке и кепке, в зубах он держал смятую папиросу.
– Спасибо, – сказала Ника, отряхивая снег на ступеньках – мне на стадион.
– Не знаю я тут никаких стадионов, а до городу подброшу.
Ника начала рыться по карманам в поисках денег:
– Ну супер, – сказала она.
– Что? – не понял водитель, обернувшись назад – а, да убери ты свои копейки, это не рейсовый.
Чуть приоткрыв окно, водитель бросил окурок, выпустив вслед струйку дыма. Автобус очень медленно тащился в гору. Ника завороженно смотрела в лобовое стекло, как снежинки вьются в свете фар, а над качающимся вымпелом "Передовик производства" сияет луна. Внизу болталась табличка ГТО. Ника перевела взгляд на радиатор, обтянутый коричневым дермантином, там лежала авоська с пол буханкой черного хлеба, каким-то свертком в газете и со старым, китайским термосом, такой был у бабушки.
– Проходи, чё встала – сказал водитель.
Ника поднялась на ступеньки. В темноте, на задних местах сидела нетрезвая кампания, слышался пьяный бубнеж, возня, смех, изредка раздавалось треньканье гитары и кажется, кто-то курил. Пахло кислым, дешевым вином. Под ногами валялись рюкзаки и спальники, но все допотопное, как этот автобус.
– Ничего-ничего – быстро ответила Ника, я тут постою.
– Да не бойся, это наша молодежь, фабричная.
– С какой фабрики?
– Не местная что ли? – недоверчиво спросил шофер, снова доставая пачку «Севера».
– Почему же, местная.
– Ну артистка, – покачал головой водитель, – должна знать, что у нас тут одна фабрика 1 Мая, – и усмехнулся, прикуривая, – во дает стране угля.
Ника удивилась и хотела сказать, что фабрику давно закрыли, но решила не спорить с шофером.
Она стала разглядывать постер, что отделял водительское кресло от салона. На нем в ряд стояли женщины с коронами на голове, в белых одеждах и большими золотыми буквами, которые Ника без труда прочла и в темноте, было написано «Государственный академические хореографический ансамбль «Березка». До Ники дошло: «Ну ясно, все тут на стиле, это киношники едут со сьемок, не успели переодеться и еще в образе, к тому же выпили». Успокоившись, она оценила шутку про фабрику 1Мая, и решив под играть, спросила:
– Комсомольцев везете с турслета?
– Не болтай, – махнул рукой водитель, – какие это, нафиг, комсомольцы, сплошные моральные уроды с комсомольскими значками, – и засмеялся.
Ника облегченно рассмеялась в ответ. Она смело прошла в салон, перешагнув рюкзаки:
– Хай, гайз, – сказала она как можно веселее.
Наступило молчание, затем девченка, сидящая справа, крикнула:
– За хайль можно и в морду получить.
Неожиданно в голосе послышались очень знакомые нотки: «Все же местные» – подумала Ника.
– Извините, – сказала она миролюбиво, – «хай», в смысле привет.
– Танька, да отвали ты, – сказал кто-то.
– Иди к нам, кайфанем, – позвал ее парень слева, а тот, кто сидел рядом, фыркнул:
– Хаха, а чё за прикид у мочалки? Шнурок, глянь какой балдежный прикид? Штаны дырявые и ты че закадрить такую хотел?
Парни заржали. Ника удивленно посмотрела на свои порванные джинсы и сказала:
– Ну да из Уникло штаны. А что?
– Да это Чин фарцует джинсу, – шепнул парень соседу, – у него шмотки быстро рвутся, лучше на Пушку сгонять, я дам, если хочешь, телефончик одного фраера.
На задних сидениях проснулись, зашевелились, снова забренчала гитара и кто-то тихонько запел:
Мы гуляли с тобой, мы бродили с тобой
По аллеям тенистого сада
Тут вся кампания дружно и громко подхватила, один парень забарабанил по спинке сидения, окна автобуса задрожали, и даже полная луна в окне, казалось, запрыгала в такт песни:
И в ночной тишине я отдалася тебе
и не слышно не надо не надо
и не слышно не надоооо не надоооо
Раздался громкий хохот, свист, возня и вроде бы, та же самая Танька завизжала:
– Ай, убери грабли, чё сдвиг по фазе?
– Ты чё, коза такая борзая? Целку тут не ломай.
Назревала ссора, и Ника, передумав садится, решила все-таки держаться ближе к водителю. Тот, услышав шум, остановился и включил свет:
– Прекратите безобразие! И не ломайте автобус! Я пожалуюсь в профком и никаких вам больше турпоходов, а еще и тринадцатой лишат!
Водитель вышел на улицу, сердито хлопнув дверью, поднял капот и стал там что-то чинить. Пассажиры умолкли, и кто-то шепотом спросил:
– А чё Босс кемарит еще со своей кошечкой?
Сзади прыснули со смеху. Ника вздрогнула. Лишь теперь она разглядела пару, что спала на переднем сидении, и чуть не вскрикнула, узнав свою собаку. Босс был в человеческом облике, а точнее, в облике цыгана. Ника знала, что это Босс. Вот и царапина на носу, большом цыганистом носу, которую она днем обрабатывала йодом, уже загноилась, и нос распух. Видно, цыган расчесывал рану.
У Босса-человека были черные жесткие и лохматые волосы, которые прилипали к потному лбу, а одна прядь постоянно падала на нос, отчего пес время от времени сдувал волосы, вытягивая вперед нижнюю губу, и облизывая ее потом длинным красным языком. При этом он судорожно всхрапывал и, начинал ворчать, подергивая задними лапами, так обычно делала их собака, когда ей что-то снилось. Ника увидела, как поблескивает во рту золотой клык цыгана. В прошлом году они удалили этот зуб в ветлечебнице, его Босс сломал, пытаясь перегрызть железную решетку на окне, когда увидел кошку. Задние лапы в серых полосатых штанах-клеш, были вытянуты вперед, под сиденье водителя, а передней лапой Босс обнимал свою кошечку – потрепанную блондинку в рыжей пятнистой шубе. Она была очень косая и очень-очень накрашенная, тушь смылась и текла по щеке, баба спала положив голову на плечо Босса. Она сжимала и разжимала свои коготки с красным маникюром, впиваясь клетчатую куртку цыгана, и, даже кажется, мурлыкала.
Ника смотрела на эту сцену и решила сфотографировать Босса. Тихонько достала телефон, навела и сфотала, кажется, сзади не заметили или не поняли, что она сделала. Вернулся водитель, сказав, что в следующий раз высадит бузотеров на дороге. Он выключил свет, и автобус поехал. Ника подумала, что надо скорее выложить эту фотку, хоть связи по-прежнему не было. Она подобрала фильтр – «style 70», добавила резкости, хотела было поставить обычный хэштег #песбосс, но задумалась, прежде чем запостить: «А насколько это корректно по отношению к цыгану и его товарищам?» Ника со вздохом спрятала телефон обратно в куртку.
«Босяяя» – ласково прошептала она и осторожно погладила спящего по холке. Пес приоткрыл один глаз, торчавший из-за черных с проседью лохм, недовольно дернул мордой и рыгнул, оттого красно-синяя шапка с надписью ЦСКА, шапка-петушок, как вспомнила Ника, еле державшаяся на затылке, свалилась на пол. Ника залезла под сиденье, нашла в темноте эту шапку и осторожно положила ее на колени цыгана, который храпел, запрокинул голову назад. Золотой зуб сверкал в открытой пасти, правая передняя лапа цыгана, свисавшая к полу, подрагивала в такт движению автобуса, который шел значительно быстрее, они выехали из Оврага. Блондинка проснулась и стала что-то шептать Боссу на ухо. Ника крикнула водителю:
– Остановитесь пожалуйста, я выхожу.