Амнистия невежеству

Владимир Горевой
Порой, братцы, как случится увидеть что-то подобное, так сердце, кажется ребра сломать готово. Так крутится, так перебирается с места на место.
А случилось это за пару дней до нового года, аккурат в волшебную пору.

Рассказ мой будет об одном знакомом мне человеке, ведущем скрытный, затворнический, а порой и мрачноватый образ жизни. Прошу любить и жаловать, дорогие мои, Савельев Петр Сергеевич, профессор, физик… Человек он был уж очень скромный, одевался как правило в затертые «брючки»(не грязные, а заношенные чуть не до дыр),рубашка одного цвета, ворот которой торчал из шерстяного растянутого свитера, своим воротом цеплявшего бороду Петра Сергеевича…

Так вот, постараюсь описать вкратце сию ситуацию… Случилось мне в тот день находится недалеко от Якиманки, как раз на пересечении торговых рядов и 43 дома, где я и приметил сгорбившийся силуэт, со знакомой бородой, снявший только что деньги из банкомата. Я видел трясущиеся руки, которые пересчитывали эти смешные 5300 рублей за…(пусть простит меня читатель, так как не сил нет, ни желания перечислять все заслуги этого человека перед величайшей из наук). Я видел, как дрожали его веки, когда он не мог попасть в карман кошелька, торопясь спрятать свои гроши, боясь, видимо…(так как озирался назад). Я видел, как остановился он протереть свои очки. Я видел, как шел он, торопясь, как не разгибались его суставы коленные от тяжелой болезни, как «шаркал»он старыми, потёртыми ботинками, не видавшими ремонта, будто более полувека. Я решил тайно следовать  за ним.

Я плохо ПОМНЮ, словно в белой пелене входную дверь больницы.

Я ПОМНЮ, как два раза он упал, спеша по лестнице подняться(я помог ему, но не узнал  меня он).


Я ПОМНЮ надпись на двери, что звучала не иначе как приговор: «Отделение реанимации».

Палата, он входил, казалось наобум,имела номер 6.
Я видел, выглядывая из-за края двери, как он подошел к одной из прикроватных тумбочек…На тумбе лежало блюдце с двумя апельсинами.Нечищеными. Вдруг мой взгляд упал на пол около кровати. Там валялся третий апельсин. Его начали чистить, только начали.Кусочек кожуры аккуратно оторванный болтался. Это выглядело страшно. Символично. Низ апельсина был немного смят. Размякший от удара о пол плод многое говорил о себе. Что-то оборвалось. Не иначе. Как оборванная кожура, все ещё яркая, оранжевая, но уже оборванная, хоть и не до конца. Своими трясущимися коленями, нелепыми «шаркающими» по полу шагами, Петр Сергеевич подошел к этой тумбочке, достал из внутреннего кармана затертой куртки деньги. Все, 5300 рублей, потом полез рукой в карман брюк и достал бирюзовый, чистый платок. Медленно, дрожащими не от холода руками он завернул деньги в платочек и положил рядом с двумя апельсинами, на блюдце. Я, дорогой мой читатель, стоявший за дверью, не в силах был сдерживать эмоции.

Но вдруг, мои стенания и муки резко оборвала грубая, рубленая, кривая фраза: «Кто, кто черт подери пустил вонючего бомжа в шестую палату?»