У зимы есть своя отдушина- оттепель. Снег осел, а в послеобеденный час закапала с крыш музыка капели, вороны
в деревне Ючмер всполошились, на проводах уселись рядком,
часто каркая, воробьи устроили драки на просёлочной дороге,
шустрые синички звонко запели, уж не весна ли началась?
Под ветвистыми плакучими берёзами закапало- сырой снег
падал и оставил мелкую дробь меток.
Но поутру грянул звонкий мороз и- всё покорил.
Когда я проснулся, то увидел, что всё окно расписал- разукрасил
Утренней мороз, и оно заполыхало синью. А по сини россыпи
мелких звёзд. Мерцают острыми искрами, переливаются, гаснут
и снова загораются. И сколько этих морозных звёзд народилось!
Под хруст тонкого ледка на лужах, берёт такая радость, такая
благодать, что хочется шагать и шагать далеко за город, в Барский лес, напевая наивную песенку про королей…
Выглянуло красно солнышко, в воздухе заискрились блёстки снежинок, с деревьев, с кустов полетела снежная пыльца бело-
синего инея. Солнце, терпимый мороз. Праздник да и только!
Неподдельное удивление у меня вызывает эти бело-синие
кружева инея. Как иней меняет, как преображает очертания
предметов, растений, деревьев и кустов. Да и сам по себе удивителен этот бело-синий наряд.
В Барском лесу – всё было белым-бело. Каждый кустик, каждое
дерево, каждая веточка, каждый прутик- без пропусков- облеплены, обсахарены пушисто-мохнатым бело-синим инеем.
Иней нежнее снега, белее снега, в тени слегка отдаёт синевой.
Какой удивительно- дивный наряд! Какая красота неброская
кругом!
Когда я перевёл взгляд на побеленный инеем ольховник, то с
удивлением узрел, увидел, как горят, переливаются, мерцают
синие искорки. Повернёшь голову- и эти самоцветы потухают,
а вспыхивают новые.
Солнце цедится сквозь лиловые ветки берёз мягко, загадочно.
А небо над опушкой- синее-синее. А на осинах мерцают блёстки, искорки, и кажется, что сами осины потрясены своей
красотой. Кусты бузины, словно лебеди присевшие отдохнуть
после длительного полёта.
Какое ослепительное сияние в зимнем лесу! Какая чистота и
игра холодных красок в природе!
Дальний березняк весь охвачен бело-синим инеем, пронизан
солнечными лучами насквозь. А белизне снегов путаница синих
теней. Как это удивительно, как необычно, как таинственно, словно белое кипенье, цветенье кругом!
Глянешь на обычные бородавчатые берёзы, сразу видятся одни
стволы, их бледность, белизна: потом выступят светло-сиреневые ветки пронизанные солнцем. Солнце яркое взблёскивает на ветках и оттого так приятно в березняке.
Приглядываюсь. Крайнею берёзу густо обсахарил мохнатый
иней. От вскрика ошалелой вороны, словно течёт, отваливается
кусками бело-синий наряд подвенечного платья.
В мохнатом инее все берёзы, все осины, все ольхи, все кусты:
кажется, что каждую веточку тонкую обмакнули в воде и обсыпали белым-белым снегом. Кусты пышны, белы, как дивные
кружева деревенских мастериц и приманивают пчёл. Пчёл?!
То снежинки тихо-тихо садятся на заиндевелые ветки и создаётся впечетление, что это зимние пчёлы. Невероятно
красиво!
С ближней шатровой ели резво взлетел серый рябчик и полетел
в глушь болотную, крыльями высекая снежные искры, снежную
пыльцу инея. Летящий бело-синий иней казался мне звёздным
роем.
Барский лес уже готовился к ночи. Сгущались сумерки, солнце, словно село на нашест за берёзовой опушкой. Слабее стали
проглядываться сиреневатые тропинки березняка, из глуби
лесной, из чернеющего ельника стал наплывать густеющей
сумрак.
Слева, впереди меня принимался долбить ствол медный
сосны красноголовый дятел, но как-то лениво, неохотно и тут
же смолкал, наверно, сморила труженика леса дневная работа.