Жизнь наша – сплошной калейдоскоп случайных встреч. Но есть мнение, что случайность – это закономерность высшего порядка. Нити жизней переплетаются и вывязываются в единый узор отнюдь не по бездумному стечению обстоятельств. Приходит время, когда мы, пусть и неосознанно, нуждаемся в конкретном человеке. Улавливая исходящую вибрацию, Вселенная неисповедимыми путями приводит нас к нему.
Кто-то из новых знакомых мелькнет в эпизоде и растворится в ноосфере, а кто-то прочно встроится в нашу биографию и сыграет в ней немаловажную роль.
Наташа, безусловно, относилась ко второй категории. Она работала в архиве конторы, куда меня занёс очередной взбрык фортуны, и представляла там исчезающую прослойку коренных москвичей.
К тому времени я, уроженка беспечного юга, уже усвоила, что в московских офисах следует держать глухую оборону. За высокооплачиваемые должности велась жёсткая конкурентная борьба, и бизнесмены-самодержцы без тени сомнения спускали болтливого сотрудника с карьерной лестницы. Поэтому общалась я довольно скованно и предпочитала помалкивать.
Зато Наташа говорила за двоих. По образованию она была филологом, и ей сходило с рук то, чего не потерпели бы от других. Её изобретательная речь с акающим акцентом, пересыпанная сленговыми словечками, могла привести в экстаз любого лингвиста - гурмана. Я забегала в архив и с упоением внимала ей, как только у меня появлялась свободная минутка.
Подкупало и то, что в ней не было ни грамма снисходительности к приезжим. Впрочем, москвичи не отличаются снобизмом, в отличии от новоприбывших, на второй день с бывалым видом поплёвывающих в сторону мигрантов следующей волны. Несмотря на это, я всё же продолжала дистанцироваться. Отпугивала мысль, что её расположение вызвано лишь сочувствием к моему статусу вынужденного переселенца.
Она была маленькой - всего метр пятьдесят два, и коренастой, с непропорционально большой головой, причём лицо и руки украшали пятна витилиго. Это не мешало дерзкой на язык хохотушке привлекать мужское внимание. В мужьях её ходил весьма симпатичный брюнет, да и офисные мачо частенько зависали в архиве, чтобы поучаствовать в обмене меткими и едкими репликами. Живость характера и огонь саркастически прищуренных карих глаз компенсировали все её недостатки.
Я и не представляла, что у маленького весёлого человека была огромная проблема. Как-то, заскочив к ней в перерыв, я увидела, что она с явным отвращением пьёт обезжиренный кефир.
- Ты что не обедаешь?
- Я на диете.
– Я всё понимаю, но нельзя же отказывать себе в элементарном, - не представляя масштаб бедствия, я легко разбрасывалась советами.
- Ничего ты не понимаешь, - горько сказала Наташа, – Иди сюда. Покажу чего.
Она покопалась в ящике стола и протянула мне фотографию. С фото на меня глянула очень полная возрастная женщина.
- Кто это? – спросила я и запнулась, разглядев пятна витилиго.
- Я это, год назад, - ответила тридцати шестилетняя Наташа, - До того, как похудела. Прикинь, мы с мужем пошли на собирон, я вышла из комнаты и слышу, как один из друзей говорит ему – слышь, ладно бы, с женой пришёл, но тёщ мы приводить не договаривались! Мне так худо стало, что я на следующий день повесила свое фото на холодильник. И села на диету. Так и сижу.
Я почувствовала себя неловко. Вот оно что… У благополучной москвички Наташи, счастливой жены и матери, имеется лютый враг. Отравляющая существование полнота.
- Наташ, главное, что муж любит тебя любой, – неуверенно проквакала я унылую банальность. Безобразная женщина с фото пробралась ко мне в подсознание и строила оттуда издевательские рожи.
- Я себя ненавижу. Мне хочется содрать с костей всё мясо.
Я ушла, стараясь задавить болезненное впечатление мыслью, что человек волен издеваться над собой, как хочет. Но мозг мой продолжала разъедать дилемма: что лучше, смириться с лишним весом или по-садистски обречь себя на голодное существование.
Вечное недоедание не отражалось на Наташкиной активности. Благодаря своей наблюдательности, информированности и энергии она постепенно стала доверенным лицом шефа, и он взял её с собой, когда сменил место работы.
На новом месте Наташа из скромного архивариуса выросла в офис-менеджера. Обязанности свои она исполняла с полной самоотдачей. Как только шеф переступал порог, только что заливавшаяся смехом озорница преображалась в серьёзного работника и, прихватив папочку, деловым шагом направлялась к нему на доклад.
Через три месяца шеф пригласил на новое место и меня. Наташа содействовала моему повышению, и признательности моей не было границ.
На новой должности моя загруженность основательно возросла, и я уже не могла участвовать в проделках офисных разбойниц. Теперь общение с Наташей ограничивалось стандартными приветствиями и прощаниями, и она частенько высказывала неудовольствие по этому поводу.
Но и я была обеспокоена её состоянием. По мере снижения веса она всё более остро нуждалась в констатации своих успехов.
- Видишь, здесь жиры остались, – и она показывала мне своё предплечье толщиной с крылышко цыпленка, - Это тоже надо убрать.
Попытки предостеречь её от чрезмерного увлечения диетами нарывались на резкие отповеди. К тому же за Наташей стало замечаться не свойственное ей пижонство. Если раньше она одевалась более чем скромно, то теперь приобретала тряпки и аксессуары за баснословные цены, заставляя супруга метаться в поисках дополнительных заработков.
Наташе надо было во что бы то ни стало доказать себе, что ценой самоистязаний она заработала право на взлёт качества жизни. А ещё ей требовалось перманентное подтверждение её нынешней привлекательности. И, разумеется, мужское мнение тут играло куда более важную роль, чем женское.
В строительном отделе у нас работал Григорий, бывший военный, работяга с заурядной внешностью и без особого достатка. В постперестроечном хаосе он умудрился приобрести квартиру и осесть в Москве. Вот уже восемнадцать лет он был однократно и непоколебимо женат, и жизнь его омрачало только одно обстоятельство – у них с женой не было детей.
Гриша был в числе тех, кого шеф перетащил с собой на новое место. Ещё в старом офисе я обратила внимание на его отношение к подтрунивавшей над ним Наташе. В ответ он проявлял откровенную симпатию и часто приходил потрепаться с шустрой сотрудницей.
На новом месте роли переменились - инициативу к общению стала проявлять Наташа. Причём весьма активно. Гриша был ошарашен её напором, но она, игнорируя его реакцию, продолжала прессинг. Похудевшая и похорошевшая, она вылезла из по-московски скромной цветовой гаммы и стала носить яркие платья.
Я случайно увидела её в коридоре и не удержалась от комплимента.
- Ты чудесно выглядишь!
Наташа подбежала и схватила меня за руку.
- Мне надо с кем-то поделиться, - прошептала она мне на ухо.
- Жди сенсаций… – вздохнула я, памятуя об откровениях с весом, и обречённо пошла за ней вслед. Она втащила меня в свой кабинет и заперла дверь на ключ.
- Я не могу больше жить с мужем, он мне противен, – начала Наташа, и я поняла, что не ошиблась.
- Послушай, - предприняла я попытку увещевания, - Ты прожила с этим человеком четырнадцать лет, вы имеете чудесного сына, что же сейчас произошло?
- Я только сейчас поняла, что мне в жизни надо, – ответ был скор, как домашняя заготовка, - Мне нужно, чтобы меня любили. И такой человек есть.
- Твой муж любит тебя! – я начала заводиться, - Он пережил и твой «толстый» период, и твои заскоки с похудением, он верен, привлекателен… дарит цветы…
- Мне не нужны его цветы! - топнула ногой Наташа, - Я выйду замуж за другого, рожу ему ребенка, и мы будем счастливы. Я знаю, что я смогу! Ради меня он сделает это! Вот увидишь! Мне ничего не надо в этой жизни, кроме любви!
Я стояла, как громом поражённая. Слова не шли с языка, меня будто парализовало. Жена Гриши. Муж Наташи. Сын, раздираемый на части отцом и матерью, потерявшей чувство реальности…
Заметив моё глубокое замешательство, она предпочла сменить тему:
- Так, говоришь, я хорошо выгляжу?...
Наташа всё-таки дожала Гришу. Слабовольный мужчина не смог сопротивляться напору бойкой москвички, и она стала для него незаменимой. Через некоторое время они начали открыто встречаться и по утрам вместе гордо переступали порог конторы. Разумеется, при такой рекламе событие не осталось не замеченным и вызвало шквал обсуждений среди сотрудников. Многие понимали, что породил этот флеш-моб обычный кризис среднего возраста, усугубленный вечным голодным стрессом Наташи. Но всё равно офис кипел – кто честил Наташу, кто возмущался Гришей. Впрочем, это только подстёгивало новоиспеченную парочку бравировать презрением к условностям во имя великой любви.
Первой подала на развод Наташа. Муж её пребывал в глубоком шоке. По её просьбе я позвонила ему, чтобы уточнить детали переезда - сама она говорить с ним не желала. В его голосе звучала жалкая, щенячья обида и отчаяние. Честный парень категорически не понимал, в чём провинился и по какой причине ему демонстрируется крайняя степень отвращения.
Гриша подал на развод позже. Он долго вынашивал в себе радикальное решение и, наконец, сообщив жене о настигшем его большом и светлом чувстве, побросал пожитки в саквояж.
А через неделю его бегавшая восемнадцать лет по гинекологам жена позвонила ему и сообщила, что беременна.
На Гришу было жалко смотреть. Обратный путь ему был перекрыт - Наташин животик тоже постепенно округлялся. Расколотив две семьи, влюблённые отменили запланированную свадьбу и без всякого пафоса расписались.
Наташа недолго стрессила офисных обывателей подвигами во имя любви. К шефу пришёл новый заместитель, раскритиковавший в пух и прах его методы управления. Гриша повздорил с ним и вынужден был уйти. Шеф не стал его удерживать. Вслед за мужем, оформив декретный отпуск, организацию покинула и обиженная Наташа.
Девочки родились почти одновременно. И назвали их одинаково. Две Иры параллельно подрастали и даже играли друг с другом - дочь бывшей жены в выходные приходила на свидания к своему неожиданно многодетному папаше. Новая семья разместилась в двухкомнатной квартире Наташиной мамы. Квартиру Гриши по суду отыграла его жена.
Я испытывала облегчение, выбравшись из эпицентра чужих дрязг. Иногда интересовалась их делами, но на связь не выходила. Слишком уж много пострадавших было в той истории, и она меня тяготила.
- Лихачёва просила тебя позвонить, – сообщила мне подруга. Я не сразу сообразила, что это фамилия Наташи по второму мужу.
- Ездила в контору к Грише, она как раз была у него. С синими кругами под глазами и лихорадочным румянцем. И опять на диете.
- Наташка? Она помнит меня? Обязательно наберу! – я неожиданно обрадовалась.
Всё же я была искренне привязана к ней - она всегда проявляла ко мне симпатию и всеми силами содействовала моей адаптации.
- Наташ, привет! Узнаёшь?
- О, Ирка! Сколько лет, сколько зим! Помнишь, как Надежда Ивановна меня в тумбочке по офису катала?
Первые полчаса мы от души хохотали, вспоминая, как безбашенно хулиганили в те счастливые годы. Потом Наташа традиционно похвасталась мне рекордами в снижении веса и перешла к делу.
- Ир, у тебя нет на примете вакансии на полдня для выдающегося филолога? Надо на работу устраиваться.
– Куда же ты пойдёшь с дитём малым… Ире только два с половиной.
- В ясли отдам, - отрезала Наташа, - Мы от матери ушли, живём на квартире, деньги нужны. Извела она меня. И стеснили мы её, и сын мой жертва произвола, и Федот оказался не тот… Я ей даже ребенка сейчас не даю. Она соседям жалуется, что на Ирку издалека смотреть вынуждена, а когда девочка рядом была, лишний раз подойти к ней ленилась. Не хочу ни видеть, ни слышать! Хотела жить одна – пусть живёт! Подавится своей квартирой!
Наташины слова в очередной раз повергли меня в ужас. Ненависть к собственной матери – непомерная плата за квартиру. Даже московскую. Я пообещала ей поискать работу и с тяжёлым чувством повесила трубку.
На поиски у меня ушло три месяца. Сложно подобрать занятие в беспощадной технической потовыжималке для филолога, имеющего крошечного ребёнка. Наконец правдами и неправдами я выцарапала подходящую вакансию, договорилась с работодателем и, счастливая, позвонила ей.
- Наташ, завтра выступаешь! – бодро отрапортовала я в трубку и осеклась, услышав в ответ тусклый безжизненный голос, – Что с тобой? Ты в порядке?
- У меня мама умерла, – будто через силу выдавила Наташа.
- Даже не думай себя винить! - заорала я, - Даже не думай!!!
- Я не виню себя, – устало продолжила она, – Это был рак. От него умирает каждый пятый… Очень распространённый диагноз… Мы сейчас живем в её квартире. Работа мне уже не нужна. Справляемся на Гришкину зарплату. Всё хорошо.
- Ладно, - сказала я, - Ладно… Прими мои соболезнования. И звони, если что понадобится.
- Спасибо, Ирка… знаешь, в те времена ты была такой недоверчивой и колючей. Но когда ты впервые истерически заржала у нас в архиве, я поняла, что это только прикрытие. Как странно, что у таких разных людей, как мы, нашлись точки соприкосновения. И в душах, и в судьбах. Как странно…
Через несколько быстротечных лет Наташу настигла и унесла та же беда, что и её мать.
На похоронах я смотрела на иссохшее тело, из которого когда-то била энергия, способная превратить земной шар в кучу астероидов. Рядом стояли две Иры, два мужа, Наташин сын, Гришина жена, бывший шеф и весь офисный персонал, когда-то взбаламученный одной маленькой москвичкой.
Я никогда не видела Наташу вне города. А в воспоминаниях она представляется мне проезжающей по залитому солнцем ромашковому полю. В открытом экипаже на высоких рессорах, оставляющем глубокую колею. Наташа машет мне соломенной шляпкой с яркой лентой. Но экипаж удаляется и превращается в точку на горизонте. Мне не догнать его. Но след – вот он, тянется через всю мою жизнь. Действительно, странно…