Непросто складывалась судьба ученицы старших классов Ларисы после ареста ее отца – Семена Васильевича. Она и ее мама Нина Евгеньевна в одночасье стали людьми второго сорта – членами семьи врага народа. В комсомол не приняли. Казалось бы, все: жизнь перечеркнута, но женщины решили не сдаваться. После выпускного вечера они собрались на семейный совет, чтобы решить, что делать дальше. Семен Васильевич и Нина Евгеньевна учились в Ленинграде. Культурная столица оказала особое влияние на формирование их, как личностей и мама настаивала, чтобы дочь ехала поступать в институт не в Минск или Москву, а именно в Ленинград. Лариса захотела поступать в медицинский, на что мама сказала, что поступить туда трудно – огромный конкурс и готовиться надо прямо с завтрашнего дня. Все лето ушло на упорную зубрежку и, в результате Лариса поступила в мединститут.
При первой встрече Ленинград показался Ларисе не таким, каким она узнала его потом. Выйдя из вагона, она обратила внимание на грязные, обшарпанные стены, окружающих вокзал зданий. Не таким она видела культурную столицу в своих мечтах. Как-то стало неприятно, но встречавший ее друг детства, утешал, что это первое впечатление, оно пройдет. И правда, утренняя поездка по раннему безлюдному городу показала его грандиозность.
Лариса поселилась у маминых, еще витебских друзей – Соловьевых, Екатерины Владимировны и Карпа Михайловича, которые переехали в Ленинград до тридцать седьмого года и таким образом выпали из сетей «хапуна». Карп Михайлович, хороший математик, преподавал в военном училище, хитроватый, грубоватый, но добрый человек. Его жена – остроумная до ехидности, разумная, развитая более мужа, женщина. Оба приняли Ларису по-родственному. Его девушка называла по имени отчеству, а ее – тетя Катя. У них же она и столовалась. Дети их – Игорь и Вадик так же хорошо приняли ее. Игорь вскоре поступил в артиллерийское училище, а Вадик учился в школе. Вадька, умный не по годам бесенок, маленький, щуплый, в свои годы знавший о жизни гораздо больше, чем предполагалось. Лариса полюбила его, как братишку. Старший был похож на отца, но с маминым остроумием. Вспыльчив, несдержан. В семье он бывал не часто.
Первый курс института захлестнул новыми впечатлениями. Новые лица одногруппников вскоре стали почти родными. Старинная анатомичка, царство профессора Привеса. Ассистент кафедры, ставивший оценки по настроению. Баранки ели тут же, рядом с этими несчастными останками бывших людей. Здесь же Лариса отдала дань соблазнам студенчества – выкурила несколько папирос, но не понравилось, не пристрастилась. Полутемные аудитории с высокими потолками и массивными дверями, лекционный зал амфитеатром, все было в новинку. Из одной аудитории после лекции один курс выходит, другой заходит, стремясь занять места получше – шум, смех, толкотня. Преподаватели с улыбками сторонятся по стеночкам. Кафедры размещались на Аптекарском острове и туда ходили по набережной мимо ботанического сада. Груды желтых листьев лежали под ногами. Как они шуршали, какой горько-сладкий запах увядания шел от них! А первые дни ноября с инеем по утрам! Сплошная поэзия. Это всюду хорошо, но в Ленинграде особенно.
На кафедре гистологии ассистент Мария Ивановна, на обыкновенной старой шапке доходчиво объясняла строение зародыша с его экто, мезо и энтодермой. На лекциях стали показывать цветные диапозитивы, что тоже было в новинку.
Зима в городе прошла под влиянием финской кампании: внезапно опустевшие магазины, синий свет по вечерам, затемнение на улицах, фосфористые значки на прохожих и жуткие морозы. Однажды Лариса в магазине на площади Льва Толстого наблюдала такую сцену. Двое мужчин: один большой, пьяный, плачущий, вспоминающий убитых им финнов и кающийся в этом и другой помоложе, маленький, очень бережно уговаривающий первого успокоиться, забыть, мол, ты не виноват, так было надо…
Некоторые студентки в разговоре нередко жаловались на скуку жизни молодежи, а Лариса не скучала. В отличие от однокурсниц, которые, в основном, в свободное время лежали по кроватям в общежитии, она стремилась побольше увидеть, познать, запомнить, для чего много ходила по Ленинграду, вызывая удивление подруг. Город манил ее своей значительностью, торжественностью, историчностью даже камней под ногами, не говоря уже об улицах, зданиях и мостах. Она с радостью ходила в Русский музей и Эрмитаж, филармонию и Салтыковскую библиотеку, театры. Только студенческих вечеринок на ее долю почти не пришлось.
Мединститут и общежитие, куда Лариса переехала со временем, располагались на Петроградской стороне. Ее девушка хорошо изучила. Больница Эрисмана с тенистым парком. Улица и площадь Льва Толстого, здесь же жили и Соловьевы. Кино «Арс», аптека, магазины, удобные для студентов. Большой проспект, по которому гуляли чаще, чем по Кировскому. Какая масса магазинов была на нем. Вежливые продавцы. Много продуктов, сметана, которую отпускали как масло – в бумагу, яйца с датой, чего в Витебске и в помине не было. Множество лакомств. Много дешевых диетических столовых. Среди прохожих встречались явно дореволюционные лица – старушка с удивительными фиалковыми глазами, наверное красавица в молодости, блиставшая на балах.
Дома у подруг – ленинградок, Лариса видела прекрасную мебель красного дерева с редкими бронзовыми виньетками, остатки прежней роскоши эмигрировавших или сосланных буржуев. При взгляде на нее у девушки возникало особое чувство старины или историзма, которое появлялось так же при прикосновении к гранитным парапетам Невской набережной. Она часто посещала читальный зал библиотеки дворца Промкооперации – современного здания, где много стекла и внутри обширные помещения, со вкусом обставленные. Ей очень нравилась обстановка всеобщей углубленности в книги, настольные лампы, тишина, шелест страниц.
Прекрасен был Ботанический сад, зазывавший весной готовиться к экзаменам в тени его деревьев. Лариса любила это делать одна: заберется в укромный уголок и зубрит. У входа - поляны ярко-желтых тюльпанов, дальше высадки пестрых, красных и даже черных. Извилистые аллеи со скамейками, какой-то прудик, горка и тысячи разных растений.
Филармония ее влекла сильнейшим образом, хотя стипендии и маминых переводов на билеты порою не хватало. Концерты повергали в трепет: вся обстановка торжественности от стен с хорами, изумительных хрустальных люстр, множества погруженных в музыку меломанов. Мравинский, неповторимый, с седою головой и строгой манерой дирижировать. Там же, в филармонии слушала она Яхонтова, прекрасного чтеца-декламатора. Молодой, со светлыми золотистыми волосами, без аффектации, без дешевых надрывов, как-то очень бережно доносил он до слушателей стихи Есенина и Маяковского.
В Русском музее Лариса бывала несколько раз: ходила подолгу, знакомясь с его шедеврами. Чаще одна, так как, девочки-соседки по комнате что-то слабо поддавались уговорам сходить в музей.
Вся эта интересная, насыщенная событиями и информацией, студенческая жизнь в одночасье оборвалась коротким словом «война» и наступило совсем другое время…