Полдень – время, когда не спрятаться от света и ясности. Жуткий час прозрения.
Я помню свой первый такой полдень. Я сидел на диване рядом с матерью и смотрел в окно. Ветер играл с листьями, загребал с земли охапками и подбрасывал, срывал с веток и пускал кружиться. Листья были повсюду, почти сухие и бесцветные, скрученные в трубочки, мягкие цвета влажного песка, и еще – совсем свежие ярко-желтые, живые.
Мать гладила меня по голове, перебирала пальцами волосы. Ее прикосновения были невесомы, движения рук легки. Так было всегда, сколько я себя помню, рассказывая мне что-то, укладывая спать или просто задумавшись о чем-то своем сидя рядом, она гладила меня по голове.
Хлопнула дверь и в комнату вошел отец. Он ничего не сказал, но по его взгляду, сухому и обжигающему, по чуть заметному движению уголков губ я сразу понял, что слишком взрослый, чтобы вот так просиживать штаны рядом с маменькой. Движением плеча я скинул ее руку и резко встал.
Я хотел, чтобы голос мой звучал низко и уверенно. А чтобы слова были четкими, я несколько раз повторил их про себя. Но буквы словно застряли в сухом горле, сжались и скомкались как сухие листья:
- Я с-с-собирался разобрать ружжья и почисстить их.
- Скажи когда закончишь. Я проверю, – слова, как гири, вдавили меня в пол.
Я поспешил покинуть комнату и уже у двери взглянул на мать. Лицо ее немного вытянулось и словно побелело, уголки губ безвольно сползли вниз, глаза грустные и уставшие.
Мне было семь лет. Слишком рано для прозрения, или слишком поздно? В тот полдень я понял, что какой бы выбор ты ни сделал, кому бы не желал угодить – будет и тот, кто останется разочарован.
Я старался всю свою жизнь избегать этого времени. Я физически ощущал, как каждый новый день подводит меня к черте, неизбежности, выбору. Чем выше поднималось солнце, тем сильнее все внутри меня сжималось, до спазмов в желудке. Я перестал завтракать, избегал контактов с людьми до ланча. Но это не помогало – жизнь человека состоит из бесконечной череды невыносимых, неоднозначных выборов. Их ставят перед тобой люди, близкие и не очень. Все чего-то хотят от тебя или благодаря тебе. Все чего-то жаждут, о чем-то мечтают, что-то считают обязательным, а что-то – необходимым. Я ничего не хочу, только покоя и свободы от выбора.
На мое совершеннолетие отец подарил мне карманные часы. Семейная ценность, символ достатка. Я ненавидел их. Старался не доставать из кармана, если время перевалило за отметку одиннадцать.
Скоро полдень. Выбор, черта. Давит сильнее, чем обычно. Я почти не могу дышать и точно не могу говорить, словно черная жижа залила мне горло и легкие. Перед глазами все плывет, улица, люди и брусчатка сливаются в размытые пятна. Отец ждет меня к полудню. В субботу за ужином он сказал, что сегодня в полдень я должен дать ему ответ. Сделать один из самых важных выборов в моей жизни – жениться сейчас и пойти на службу к отцу невесты или отложить помолвку и занять пост в фамильной мануфактуре.
Он говорил об этом так легко, словно уже знал, какой выбор верный. Он всегда уверен, как ему поступить. Но я – не он.
Я смотрел в пол — на крупицы пыли, подсвеченные полуденным солнцем, на свои сапоги с засохшими ошмётками грязи. Боль в стиснутых пальцах дарила мне облегчение. Я не мог поднять взгляд. Не мог сделать выбор. Молча развернулся и вышел за дверь.