Мы ждали звонка, я ждал, и она ждала, я это видел, но звонка не было. Шли дни, и мы стали терять надежду. Но он позвонил, больше недели прошло с нашей последней встречи.
- Здравствуй, - я узнал его голос.
Он говорил медленно с осознанием своей значимости:
- Я переговорил с одним человеком с телевидения. У них есть вакансия, не бог весть что, но для начала очень даже не плохо… Нужно встретиться, обговорить детали.
Встретились мы в театральном кафе. Это было элитное кафе в центре. Не деловое, нет. Больше богемное. Театральное. Маленькое, уютное и ужасно дорогое кафе.
- Должность, собственно, никакая, ассистент ведущего. Это как в театре роль третьего стражника без слов. Но суть в другом, я поговорил с Сычевским, и он проявил интерес. И он согласился ее прослушать.
Сычевского в городе знали все. Продюсер. Сычевский - это глыба, это путь на Олимп, причем, кратчайший путь. Сычевский – это серьёзный разговор. Но Сычевский - это не просто так. Сычевский - это за большие деньги. Я тяжело вздохнул. Даже мне, с моими куриными мозгами стало понятно, за этим всем стоит какой-то интерес.
- У нас нет денег, - спокойно сказал я. – Боюсь, Сычевский нам не по карману.
Он покачал указательным пальцем правой руки. Денег не нужно. Тогда что?
- Ткацкий станок. Нам нужен твой ткацкий станок.
- Вы шутите?
Нет, он не шутил. Он замолчал. Он ждал, пока я приму решение.
- У меня нет станка, я его отдал. Подарил одной женщине.
Он молчал.
- Я его не могу забрать обратно. Кроме того, в любой деревне вы найдете десяток таких станков.
- Нам не нужен десяток. Нам нужен твой ткацкий станок. И его не нужно ни у кого забирать. Просто нужно передать нам права собственности на него. И всё.
- И Сычевский её прослушает?
Он кивнул.
- Не просто прослушает, он будет с ней работать. Это будет отражено в контракте.
Я снова оказался перед выбором. Выбор был не из простых. Я понимал, что я не могу вернуться домой ни с чем. Не могу. Но я не мог отдать им станок. Это было бы непорядочно по отношению к восточной женщине.
Что предрешило мой выбор? Не поверите. Слова моего деда. Он говорил немного, но если говорил, то по существу. Между прошлым и будущим выбирай будущее. Так он говорил. Я и выбрал. Будущее. Мне тогда так показалось.
Он аккуратно сложил контракт, подписанный мною, в папку. На его лице не было триумфа. Он одержал победу? Наверное, да. Но таких побед он одерживал десятки в день. Это была его работа. Он удалился, на прощание бросив:
- Завтра тебе позвонят.
Свое слово он сдержал, на следующий день мне действительно позвонили. Она встретилась с Сычевским в тот же день, несмотря на его плотный график. А ещё через пару дней она ушла с радио. Теперь она работала на телевидении. И она была счастлива, и она была мне благодарна. Был ли счастлив я? Не знаю. Не знаю. Я все чего-то ждал. Каких-то событий. У меня было ощущение, что я чего-то натворил. Нехорошее предчувствие. И на душе было неспокойно.
Новость я услышал на работе. У нас в фойе работал телевизор. И там показывали утренние новости.
- Ночью экстремисты совершили нападение на головной офис фонда «Нить судьбы». Они учинили в здании погром и подожгли его…
На экране мелькали черные дыры выбитых окон, потемневшие от копоти стены, пожарные машины, полиция…
В тот день я не мог работать, я отпросился, сославшись на недомогание, мой начальник моим словам не поверил, но отпустил меня.
- Какие экстремисты, что за бред? Нет в нашем городе никаких экстремистов, и никогда не было, - твердил я себе по дороге домой. Но в душе я понимал, это я виноват. Не знаю как, не знаю почему. Но все эти события - последствия моего глупого, теперь мне уже было понятно, глупого решения передать права собственности на ткацкий станок.
Я нашёл их всех у себя дома. Всех своих женщин. Первую и вторую. Они сидели на кухне и пили. Чай. Вернее, ещё не пили, готовились пить. Певица сидела за столом, а восточная женщина колдовала что-то с чайником, заваркой и чистым полотенцем. Она снова была одета в то самое серое льняное платье и те самые легкие серые туфли. Она говорила, всё время говорила тихим спокойным голосом, говорила о каких-то посторонних и незначительных вещах. О Китае, об Индии, о Цейлоне. О южных склонах, на которых выращивают чай. Об ароматах, о вкусах. О вековых традициях…
Они никак не отреагировали на мой приход. Певица молча поставила на стол ещё одну чашку. Восточная женщина начала разливать чай. А потом мы сидели, молчали и пили чай. И я понимал, что что-то нужно сказать. Но не находил слов. И никто из моих любимых героев не приходил мне на помощь. Я остался один.
Потом восточная женщина поднялась:
- Мне пора.
- Мне пора,- сказала она и посмотрела на меня долгим и грустным взглядом. Она ушла, ушла из моей жизни без упреков и обвинений. Ушла навсегда. Куда? Не знаю. Может обратно в норку.
А за ней ушла и певица. В тот же день.
- И мне пора, - она обняла меня на прощанье. – Вещи я заберу потом.
Она не стала знаменитой. Она не стала работать с Сычевским. Она не вернулась на радио. Она растворилась в двухмиллионном городе без следа.
А в остальном жизнь продолжается. Молодой и прогрессивный политик исчез со сцены так же внезапно, как и появился. И все стало на круги своя. Медленно вращался пробуксовывая и поскрипывая старый механизм.
Бабушкин дом, в конце концов, снесли. Теперь я живу в новом доме на девятом этаже, из окна у меня открывается великолепный вид на каменные джунгли. А по ночам я не сплю и слушаю тишину. И мне кажется, что в соседней комнате что-то где-то тихо скребётся...