Подруги. Пунктиры судеб. Часть5. Галочка

 

          Расскажу ещё об одной подруге, её все мы называли Галочкой. Познакомились в школе танцев, оказалось, что и живём рядом. Она была невысокой, худенькой, с чертами лица и взглядом, напоминающими  французскую актрису  Анни Жирардо. Галочка несколько лет подряд поступала в Университет на отделение «История на французском языке». Поступила в итоге. Закончив учиться,  работала в организации «Иностранное радио» в отделе писем. Но письма, кажется, писали ей не только из Франции.

         Мы виделись всё реже, в основном по её инициативе, чаще всего вместе бывали в театрах, музеях, кинотеатрах, либо друг  у друга по какому-либо случаю. Позже, когда я переехала в другой конец  Москвы, перезванивались и обменивались открытками  к праздникам. Я храню до сих пор эти всегда изящные послания,  её дар – книжечку Эдуарда Мане французского издания и программку гастролей театра Ла Скала во Дворце Съездов, куда билеты, конечно, каким-то чудом достала Галочка. Сохранилась даже кукла, подарок для  моей дочери, высокая длинноногая Джульетта в брючном костюме, у которой сгибались не только руки, ноги, изящная головка, но и тонкая талия, такой не увидишь в те годы  в наших советских магазинах. Ещё она любила стихи Блока,  читала и мои  вирши, и мне, не знаю, насколько серьёзно, говорила, что в прошлой жизни я была Мариной Цветаевой. Галочка иногда приносила мне некоторые перепечатки стихов авторов, не издававшихся у нас в те годы, Мандельштама, "Федру" Цветаевой…
В 60-е годы я уже  много читала наизусть из  Цветаевой, и, возможно, писала под её влиянием. Галочка представила меня поэту Виктору Урину. Она рассказывала о том, как интересно живёт поэт, о надписях на стенах, оставленных знаменитыми гостями, о столе, похожим на верстак, который после приёма не моется, а очищается рубанком… Конечно, мне было любопытно познакомиться. Я пришла с папкой своих стихов, Урин прочёл их, много говорил, убеждал, что писать надо не о любви и природе, а об авиационном заводе, где я работала инженером, и не о Цветаевой, а о Валентине Терешковой, к примеру, тогда бы я прошла по конкурсу в Литературный институт. Было, кажется, всего три встречи.  В те дни Урин был охвачен идеей создания «Глобуса поэтов». И мою папку он забрал и поставил в ряд с другими на свои стеллажи, сказав, что и моё имя будет в Глобусе. Предложил заняться переводами с французского, пользуясь подстрочником, который сделает Галочка,  подарил мне свою книжку с надписью: «Ты не какой-то  дилетант, не писк, не евтушенщина, ты (опускаю…)………… – талантливая женщина, чем меня несколько озадачил, ибо женщина, а не поэт… В одну из встреч он, открыв двери, сразу очень возбуждённо рассказал о создании накануне ночью гениальной поэмы и стал читать. Выглядел, как чёрт первого разряда в какой-то пьесе: взлохмаченные  волосы-рожки, в обтягивающем чёрном тренировочном костюме;  жестикулируя, меняя позы, читал свою поэму, которая нас несколько утомила. В другую из встреч опять был чрезмерно возбуждён, рассказывая о переписке с поэтом – главой страны! (под названием Кот Девуар, если память не изменяет). На кухне мы участвовали в праздновании этого события… И всё-таки сотрудничества не получилось, не помню, по чьей вине или по какой причине.  А у Галочки появились какие-то странные жалобы на преследования со стороны органов КГБ.  Ей казалось, что на работе всюду слежка и стукачи, а в доме пропадают некоторые вещи, и это их рук дело. Была ли то мания преследования или действительно какие-то предпосылки к волнениям были, я не знаю. Галочка обратилась к вере, регулярно посещала церковь, соблюдала строго все посты. Но я узнала об этом, когда слушали певцов театра Ла Скала, в перерыве оказались в буфете, и я предложила Галочке пирожное, она отказалась, у неё закружилась голова, ей  стало нехорошо, и мы ушли.  . Она была такой тоненькой, хрупкой, что я волновалась за её здоровье.
 
          В конце 80-х, когда мне было  очень тяжело, когда хипповала моя дочь, бросив Университет, и я боялась связи её с наркоманами, были даже мысли покончить с собой, чтобы как-то вразумить, остановить её,  ибо надо же учиться или работать.., Галочка привела меня в церковь на Ордынке «Всех скорбящих радость»,  которую  сама посещала. Я стала часто в горькие моменты жизни приходить в этот храм, чтобы просто беззвучно выплакаться, ибо здесь было почему-то не стыдно, не надо было сдерживаться. А так как я, неизвестно была ли крещена в детстве, то Галочка уговорила меня креститься. Но почему-то креститься  она привела меня в  другой храм, в церковь Митрополита Филиппа, что на Арбате. Однако дочь свою несколькими годами позже я повела креститься в храм "Всех скорбящих радость" на Ордынке.

          Как-то, уже в 90-е годы,  она пригласила меня в экскурсионную поездку по Пушкинским местам в Тверском крае. Помню, проснулась я в гостинице города Ржева и боялась пошевелиться, увидев Галочку в ночной рубашке стоящую перед окном, лицом к востоку, беззвучно молящуюся,  осеняющую себя крестом. Я хоть и была уже крещена, но жизнь Галочки во Христе казалась мне несколько странной. Она жила с мамой, никогда ничего не рассказывала о какой-либо личной жизни,  думаю, что она избегала мужчин, сохраняя чистоту тела и мыслей. Я почему-то и не пыталась говорить с нею о вере, о религии. Было достаточно общих тем, рассказов экскурсоводов, красот наших российских пейзажей. Единственное, что немного омрачало поездку, это жалобы  Галочки на продолжающиеся преследования…
В сложные голодные 90-е годы, Галочка вдруг стала критиковать действия многих священников и патриарха, обвинять даже их в корыстном служении…  В итоге сказала, что разочаровалась в Православии и хочет перейти в Католичество. Я, надо сказать, мало что понимала из её рассказов, ибо никакими знаниями жизни церкви не обладала. Галочка же переписывалась со своими корреспондентами из Франции, Италии… и делала какие-то свои выводы.  Она  говорила даже, что хочет уйти в монастырь где-то в Италии. За границу она ездила пару раз, в Венгрию, кажется, и Чехословакию, но не была довольна поездками. Покупая много дорогих сувениров, раздаривая их зарубежным знакомым, она, видимо, не получала от них  ожидаемого  внимания, была предоставлена самой себе без знания языка.

         После ухода из жизни её матери на телефонные звонки в их квартире никто не отвечал, письма возвратились, и я потеряла связь с Галочкой окончательно. Быть может, она сейчас в Италии, в полюбившимся ей по письмам оттуда, монастыре…

(продолжение следует…)