Лопинг. Из дневника курсанта лётного училища

Юрий Фёдоров
      В лётном училище, конечно, на физо под руководством преподавателя занимались и на спецснарядах, развивающих, вестибулярную устойчивость и выносливость к перегрузкам. Батут, колёса – не очень. А лопинг я обожал! Первого разряда по нему не было. А на второй следовало выполнить 10 оборотов вперёд, потом 10 оборотов назад за время 21 секунда, 3й разряд – не помню: то ли 23, то ли 25 секунд. Мой лучший результат был – 19 секунд. Это хорошо тренирует ноги, вестибулярный аппарат, координацию. Впервые чувствуешь перегрузку. Самый смак, когда после вращений вперёд начинаешь тормозить, чтобы раскрутиться назад и на секунду замираешь вверху вниз головой. И в эту секунду повертеть головой вправо-влево! Это какой-то кайф! Не берусь его описать! Но замереть в верхней точке получается не всегда, чаще всего случайно. А так – обычно проскакиваешь её!
      После лопинга и батута будто чувствуешь, что Земля тебя сильнее притягивает к себе, труднее даются прыжки и подпрыгивания. Минут через пять всё приходит в норму.

      Однажды перед обедом (в четверг дело было) приехала мама. Ну, пока увольнений после поступления не было, она часто приезжала по старой памяти, как в пионерлагерь к своему сыночку, привозила конфеты, печенье, булочки, яблоки, ягоды. И лица, приближённые к моему высочеству, потом все дружно это сжирали.
      А тогда приехала она в неурочный день и час, поскольку госпиталь, в котором она работала, уезжал на учения. И она, чтобы я не волновался, что не приехала в воскресенье и по телефону не отвечает, решила мне сообщить лично. А дневальный посмотрел в расписание и выдал военную тайну, сообщив, что наше отделение по физо занимается в спортгородке.
      Ну, она и пошла. Гарнизон-то уже хорошо знала, я ей раньше всё показал: где стадион, где бассейн, где спортгородок. И даже, где баня.
      А я как раз только начал крутиться на лопинге. Секундомер – щелчок и пошёл!
      Она подходит. И на меня во вращении – то ли внимания не обратила, то ли не узнала.
      Слышу знакомый до боли голос. Меня спрашивает. Ей показывают:
      — Да вон ваш Юра!
      А преподаватель считает обороты:
      — Один!
      — Юрик, это ты?
      — Два!
      — Мама? Нет, это не я!
      — Три!
      — Ты можешь со мной поговорить?
      — Четыре! Хорошо идёшь!
      — А я, что делаю?
      — Пять!..
      — Ты вертишься!
      — Шесть! С силой! Вставай внизу!
      — Мама, это моя работа!
      — Семь!
      — Так вертеться?! Какой ужас!
      — Восемь! Скорость!
      — Ты завтракал? — во вращении вижу, как наши зажимают рты, чтобы не рассмеяться.
      — Девять! Ещё крутанул!
      — Нет! Нас здесь голодом морят!
      — Есть! — щелчок секундомера. — Тормози!
      — Я так и знала! Разве здесь что-нибудь вкусненькое приготовят?!
      — Сколько? — спрашиваю во вращении по инерции вперёд, постепенно замедляясь приседаниями в крайних точках амплитуды.
      — Девять и две [десятых]! Хорошо прошёл! С перспективой!
      — Сынок, тебя не вырвет?
      — Мама, чёрт подери! Чего меня должно вырвать! Меня не вырвет, если ты не будешь меня об этом спрашивать!
      — Не груби матери!
      — Что случилось? — и гашу колебания лопинга вперёд, с тем, чтобы пойти с ускорением назад и раскрутиться.
      — Я его спрашиваю: хорошо ли позавтракал? А он мне говорит, что голоден!
      — Мама, ты юмор-то включи! «Голоден!» Ты чего здесь? У меня занятия!
      То да сё!
      — Гаси колебания! Как самочувствие?
      — Отменно!
      Госпиталь… Учения… Уезжаем…
      — Притормаживай! Не отвлекайся! И подкручивай назад!
      — Ну ладно… Езжай на свои учения!
      В это время лопинг на секунду замирает в верхней точке. И я кручу головой по сторонам, ловлю кайф от необычного положения и поворота взора. Мама в ужасе кричит:
      — Он же сорвётся оттуда! Сынок, осторожнее!!
      — Мама, не волнуйтесь, ваш сынок хорошо привязан! — успокаивает препод.
      Лопинг, поразмыслив верху, начинает движение моей спиной назад. А мне это и надо!
      — Не устал?
      — Нет! Я готов! Время!
      — Давай – раз! И ускоренице назад! Вот!
      — Щаззз! Один оборотик!
      — И не теряй темпа на вращении! Энергичнее в самом низу! Понял?
      — Да! Начали!
      — Пошёл! Время! – и секундомер в нижней точке – щёлк!
      — Мама, а ты когда вернёшься?
      — Один!
      — Неделю пробудем…
      — Два!
      — …в Малиновке!
      — Три! Нажать!
      — Малиновка, эт-где?
      — Четыре! Энергичнее внизу!
      — Под Чугуевом!
      — Пять! Темп! Не теряяяять!
      — Так это рядом…
      — Шесть! Крутанииии!
      — …А ты долго ещё будешь крутиться… как ёжик в колесе?
      — Семь! Ёжик, ускорение!
      — Мама, ёжики не крутятся, они ленивые!
      — Восемь! Прибавить!
      — А это моя работа… крутиться!
      — Девять! Закрут!
      — Да зачем такая работа нужна?! Сынок, у тебя головка не закружилась?
      — Стоп! — щелчок секундомера.
      — Головка? — И я автоматически посмотрел себе на пах. — Нет! У головки она не кружится!
      И спрашиваю у препода:
      — Сколько? — Вращаюсь уже по инерции, замедляя вращение.
      — Общее – двадцать одна и девять [десятых]!
      — Мама! Ты мне рекорд испортила!
      — Вот так всегда – слова не даёт мне сказать!
      С двух сторон курсанты перехватывают лопинг и останавливают меня.
      — Отвязывайте его!
      — Я тебе ничего не испортила! Я тебе пельмени привезла! Твои любимые!
      И я слышу дружный гогот преподавателя и моих товарищей! А я не знаю, куда сейчас, когда отвяжут, бежать от стыда?!
      
      Отошли в сторону.
      — Зачем ты меня позоришь перед отделением?!
      — С каких это пор у нас в доме кушать мамины пельмени стало позором?!
      — Мы – не дома! Ты не забыла, что твой сын – курсант прославленного лётного училища? — смотрю на неё с укоризной и полуиронией.
      «Во выдал! Уже лозунгами начал разговаривать! Надо будет запомнить и вставить в каком-нибудь выступлении на комсомольском собрании!»
     — Ты лучше ответь, зачем так крутиться?
      — Это мои тренировки вестибулярной устойчивости и к перегрузкам. Ты хочешь, чтобы я в полёте был не в физической форме?
      — И что? Так каждый день?
      — Да! Каждый день и два раза по пятницам! — решил сдерзить я.
      — Это же издевательство!
      — Издевательство? Можно подумать, что в вашем госпитале отоларингологи лётчиков не сажают во вращающееся кресла НКУК и не качают на качелях доктора Хилова!
      — То – госпиталь и лётчики! А это ты – мой сын и мальчик!
      — Мама, тебе что, матом ругнуться? Чтобы ты поняла, что я – уже не мальчик!
      — Как?! Ты ругаешься матом? Какой ужас! Мама тебя учила не ругаться матом в жизни!
      — Жизнь меня научила не ругаться матом при маме! А в других случаях – как придётся!
      — Может, ты уже и куришь?!
      — Если будешь донимать, я точно закурю!
      — И с бабами… того… глупостями занимаешься?
      — С бабами? Только если они меня об этом очень хорошо попросят… — и улыбаюсь в сторону! Она и не знает, с какого возраста я начал с бабами… того… глупостями заниматься! Да так изощрённо…
      — Совсем большой… — она погладила меня по щеке.
      Ладно! Так и быть! Гладь! Иногда я ей разрешаю это делать!
      — Так! Я переодеваться и на обед! Потом будет у нас полчаса!
      — А пельмени?
      — «Жди меня и я вернусь! Только очень жди!» Пельмени? Лопай пельмени сама! К моему приходу, чтобы съела все!
      — Но для кого я делала, старалась?!
      — Ладно! Уговорила! Я переодеваться и вернусь на пельмени! Вилки взяла?
      — Ой! Забыла!
      — Ты хочешь, чтобы я палочками ел? Тогда я переодеваться и на обед!
      — Взяла вилки, взяла! Ты юмор-то включи! Я пошутила!
      Ну у женщин и юмор!

      Сбегал в раздевалку. Переодеваясь, завещал свои котлету и булочку Генке Новожилову, а компот – Слону. Емалетдинов? Обойдётся косоглазый! Сказал, что оба мне будут должны! И что должны – отдадут за ужином! Можно сливочным маслом!
      — Ага! Щазззз! — расплылся в улыбке Геша. — Сам будет жрать вкусные домашние пельмени, а я ему должен буду отдавать за ужином котлету или масло! Принесёшь пару пельменей, понял? Ты не волнавайся, я и холодными их слопаю! Должен же я пробу снять!
      — Ага! Щазззз! — окрысился я. — Котлету он отдавать мне не собирается, масло – тоже, а я неси ему в клювике пельмени! Ты не волнавайся, я пробу и без тебя сниму!