- Вы, господин лейтенант, так носитесь с целомудрием мисс Нихтман, - усмехнулся Джон, - будто она вам сестра, а вы - джентельмен эпохи невинности! Не надоело устраивать скандалы взрослой женщине по поводу каждого прыщавого студентика? Над вами уже весь Университет потешается, ей-богу!
- Мисс Дина, - отчеканил Хэнк раздраженно, - не женщина - она девушка, зарубите это себе на носу и не допускайте больше подобных бестактностей. А что касается всего Университета, то у вас, рядовой Кеннеди, слишком много свободного времени, раз вы успеваете не только собрать слухи, но и переврать их мне.
- Виноват, - испуганно выпалил Джон, пока лейтенант что-то сосредоточенно писал за столом. - Но вы же должны быть в курсе событий...
- Для важных событий у нас есть BBC, - рыкнул Хэнк. - Завтра сопроводите в его офис в Кардиффе учениц мисс Мэриуэззер.
- Эмм... зачем? - поинтересовался Джон, думая, что раздражение покинуло начальника.
Лейтенант натужно улыбнулся, удерживаясь от того, чтобы процедить сквозь зубы «не вашего ума дело».
- Они знакомятся с основными чертами профессий журналиста и редактора. Спасибо учебному плану этой коммунистки, - выдавил Хэнк. - А сейчас направляйтесь в караулку, наведите там порядок и отоспитесь хорошенько до семи часов - у вас сегодня ночью наряд, забыли?
Джон постеснялся ответить, что и не помнил - символом Демократической партии он себя и так уже показал.
- Так точно, господин Хайсенгер, - пробурчал рядовой.
- Вольно, - наконец удовлетворенно произнёс лейтенант, откладывая ручку. - И ещё, - Хэнк встал из-за стола, подошёл поближе к Джону и прошептал ему на ухо:
- Если вы снова будете распускать слухи обо мне и мисс Нихтман, Бирма будет ждать вас с распростертыми объятиями. А то мне уже жаловался один бывший немецкий госсекретарь, что...
- Госсекретарь Германии? Вы скрываете от нас связи с истеблишментом нацистов? - хмыкнул женский голос у входа в кабинет. Лейтенант вздрогнул. - Или просто по американской привычке назвали министра иностранных дел госсекретарём?
Под темным живым взглядом по-кемалистски печальных глаз Хэнк зарделся и, одернув китель, принялся бормотать себе под нос:
- Ну, я имел в виду должность герра Нихтмана в Первую мировую, когда он занимался какой-то промышленностью...
- Ну, не Нихтмана, а Нахмана хотя бы, - выгнула Дина пушистую бровь. - Это во-первых. А во-вторых, если вы стремитесь точно передавать реалии политической жизни страны, то лучше использовать язык страны и конкретизировать эпоху. Или вы считаете это мелочью?
- Не считаю, конечно. Как и вы, так ведь? - ухмыльнулся лейтенант.
- Как и я, - кивнула Дина, - хоть мое рабоче-крестьянское происхождение иногда подбивает меня не обращать внимания на протокол. Но я не за этим к вам пришла. Сэр Хайсенгер, я хочу попросить у вас сменить мне сопровождающего.
Хэнк оторопело смотрел на доктора, лишь месяц назад вернувшуюся из администраторского в исследовательское состояние. Кемалистские глаза из грустных стали хитрыми. Выпроводив жестом Джона, лейтенант указал Дине на кресло рядом с письменным столом.
- Садитесь, если хотите об этом поговорить.
Доктор лишь пожала плечами.
- Думала, разговор будет коротким. Вы ведь начальник корпуса.
- Дело не в том, что я начальник. Я хочу знать причину вашего... поступка.
- А я хочу, чтобы за свои визиты к мистеру Гилмерту, мистеру Рею, сэру Дугласу, доктору Филакру и, наконец, - Дина сделала глубокий вдох, - лорду Беланжеру я не расплачивалась выслушиваниями ваших проповедей в псевдовикторианском стиле!
- Мисс Нихтман, - прокашлялся Хэнк, поднимая проницательный вопрошающий взгляд, словно с самой известной его фотографии, - я понимаю - вы из другой эпохи, там другие нравы и взгляды на роль женщины, нежели в текущем 1944 году. Однако, работая по такой программе, как "Победа воинам", вы должны уметь адаптироваться.
- Цель программы Victory For Warriors, - по-хитчкоковски вскинув голову, усмехнулась Дина, - не адаптироваться, а адаптировать. Этим я сейчас и занимаюсь, если вы так до сих пор и не поняли. Думаете, я просто так по выходным хожу от нотариуса к доктору, от доктора - к лорду, от лорда - к советнику?
- Я не сомневаюсь в серьезности ваших намерений. Но слухи...
- Но ваше лицемерие, - скривилась Дина. - Пять минут назад отчитывали Джона за то, что он обращает внимания на пустяки. А сами...
- Но я забочусь о вашей репутации! - Хэнк, распалясь, кричал. - Что будут говорить о девушке, которая всю неделю бегает по домам чужих му...
Звон пощечины огласил кабинет. Несколько мгновений лейтенант плывущим взглядом смотрел на Дину. Этой дочке фермера удивительно шла та аристократическая ярость, которую на сцене могла изобразить редкая актриса. Хэнк не понимал, как к доктору вернулись и живость эмоций, и жажда исследования, и внутреннее горение, пробуждавшееся, когда кто-то становился жертвой несправедливости. Как из осушенной до дна одним семестром бледной оболочки себя она за месяц превратилась в пассионарию, исполненную и знаний, и мудрости. Как из холодной оболочки-тюрьмы, которой были для неё бесконечные и бесполезные отчеты, записки, контроли, отнимавшие у неё, как ненасытные и бессовестные кредиторы, все - время на чтение, на общение с дорогими людьми, сытость, сон, желание жить, она выбралась в мир с его ветрами и волнениями и теперь гордо планировала, подгоняемая ими.
«На ее месте я бы... я бы последовал за фройлян Шуман, наплевав на все сделанное раньше. А она... кто-нибудь до Нихтман додумался оспаривать уголовную статью для самоубийц? И как оспаривать - через норму о «Золотых конвенциях» ООН! Через премьер-советника в Бирме. Через члена Палаты Лордов (Филакр их познакомил, не иначе). Для негражданки наглость ведь неслыханная - другую бы шпионкой заклеймили. А ее мистер Гард называет «единственной британкой на весь Университет» - и не только здесь, но и в своих статьях. Да что Гард - о ней мэр Аберистуита отозвался как о «защитнице чести солдат». Сунься сюда контрразведка - тут такой Пасхальный понедельник устроят, что де Валера со стыда, как крыса кабинетная, в отставку уползёт».
- Это все... это все из-за Каролины? - выдавил из себя лейтенант.
- Что все? - настала очередь Дины недоумевать.
- Из-за Каролины ты в больнице вымолила господина Гарда дать тебе адрес этого юриста, кокетничала на поминках с сэром Дугласом, проверяла у мистера Рея, на какие суды над самоубийцами журналисты, работавшие по линии Victory For Victorians, вылили больше всего помоев, и уговорила Вальтера... то есть, мистера Нахмана начать протаскивать отмену этого закона через леди Беланжер? Уж как ты добилась последнего...
Вторая пощёчина звякнула, погрузив кабинет в привычную ему тишину.
Хэнк измотанно рухнул на колени, схватил руку Дины и принялся целовать ее.
- Простите, - зашептал начальник корпуса. - Умоляю, простите за все.
- Что вы... ты... Хэнк, встаньте, что вы делаете? - Дина попыталась одернуть руку, но лейтенант вцепился в неё мертвой хваткой.
- Я прошу меня простить за мою сегодняшнюю, вчерашнюю... за всю бестактность, которую я допускал по отношению к вам, доктор. За то, что пытался мерить вас мерой своей эпохи и за, - Дине показалось, что лейтенант Хайсенгер всхлипнул, - за то, что думал плохо о вас с Нихтманом... в смысле, Нахтманом... Ой, Нахманом. Вы ведь не такая.
- А какая же? - в тоне доктора снова начало подниматься возмущение.
- Не знаю, - бормотал Хэнк. - Я ничегошеньки не знаю, когда вы здесь, рядом со мной. Я ведь... я ведь люблю вас, мисс Нихтман.
- Так вот в чем дело, - протянула трепетным голосом Дина. - Генри, милый, встаньте. Ну, я так не могу.
Лейтенант поднялся с надеждой. Дина положила ему руки на плечи и прошептала нежно:
- Генрих Альберт Иоганн Хайсенгер, какой же вы всё-таки придурок.
Очки сползли с лейтенантского носа.
- Вы же шутите? Нет, конечно, вы шутите, моя дорогая, - Хэнк попытался ее обнять, но в ответ получил только ещё одну пощечину.
- Руки не распускать! Или в Бирму захотелось?
- Почему в Бирму? - возмутился Хэнк.
- По всему, - коротко усмехнулась Дина. - Я вас не раз предупреждала - я не буду связываться с тем, кто делит женщин на разные сорта и считает, что, если девушка общается со многими мужчинами, грош ей цена!
- Я никогда вам такого не говорил!
- Вот только врать не надо, пожалуйста - у вас для этого вся политическая карьера впереди! Каждую вашу «проповедь» только это от вас и слышала. А сами... сами валялись в ногах у Мари-Мадлен, у мадам Виктор, у племянницы Филакра даже!
- Это было до того, как я понял, что...
- ...вы, мисс Нихтман, - с издевкой закончила за него Дина фразу, - повредились рассудком после самоубийства Каролины и теперь уж точно мне поверите! Знаете что, Генрик... Идите-ка вы к Нахману в гостиницу - он вам расскажет приятную новость, после которой вы придёте в сознание. Да и прогулка немного вас остудит. Всего хорошего.
Дверь резко захлопнулась, и лейтенант снова остался один. Подойдя к столу, он пробежал глазами письмо брату, аккуратно согнул его по линиям и порвал на удивительно ровные мелкие клочки.
- Бумагу переводите? - с иронией заметил мистер Гарт у порога. - Или пишете что-то своё, а вдохновение уходит?
- Письмо родне, - вздохнул Хэнк. - Уже неактуальное.
- Ну, раз неактуальное, то нужно написать что-то поновее, верно? Значит, я очень вовремя. Читали Times? Последний номер.
- Не успел, честно говоря, мистер Гарт. А что там?
- Речь одного немца с удивительным чувством чести, - прикусил тонкие губы военный куратор программы. - Речь не о Роммеле, если что.
- О том госсекретаре?
- Статс-секретаре, если вы про его должность при Кайзере. Но вы правы - о нем. Речь озаглавили «Честь жить и умирать». И, как по мне, выглядит она, как лоббирование одного закона.
- Того самого, против уголовной ответственности за самоубийство?
- Вы удивительно сообразительны, мой дорогой Генрих. Нет, вам определенно нельзя оставаться в этой дыре. С вашим умом, с вашим трудолюбием хоронить вас здесь, в охранном корпусе - просто преступление!
- Ничего страшного - зато у меня остаётся время на самообразование.
- Самообразование - вещь хорошая, - заметил мистер Гарт, - но знания нужно применять на практике тоже. Вы не против, если я предложу вашу кандидатуру для депетенизации? Шарль пишет, ему катастрофически не хватает толковых людей.
- Нет, не против, - ответил Хэнк после небольшой паузы и добавил. - Можно немного личный вопрос?
- Ну, ради вашего таланта можно, - осклабился писатель. - Что вы хотели спросить?
- Вам когда-нибудь разбивали сердце?
- Вы, оказывается, не только по военной и исторической частям сообразительны, - заметил куратор, - но и по медицинской. Да, дважды - в двадцать первом и двадцать втором. Меня еле откачали от тех приступов. Контакты с отравляющими газами изнашивают любые сердца, знаете ли... Сейчас я буду писать письмо господину де Голлю - сможете освободить кабинет?
- Разумеется, - кивнул Хэнк. - Как раз проверю, чем занят Готье. Этот француз хоть и сед, но на выдумки хитёр.
***
Аберистуит обволокла плотная тьма, пришедшая со стороны залива - как и всегда поздней зимой. Джон лениво шатался по коридорам, отпуская шуточки в адрес кокеток с гражданской службы. Студенческие стайки хохотали, возвращаясь в кампус и пиная носками сапог и ботинок хмурые отощавшие сугробы. Старик Готье ушёл в библиотеку смотреть "Девушек в униформе". Февраль уплывал на север - в воздухе пахло приближением победы и весны.
Хэнк привёл в порядок бумаги, сложил "срочный чемоданчик" - на случай, если посыльный от французской Универсальной Службы прибыл бы в неподходящий момент, отнёс на почту новое письмо отцу, матери и брату, дал нагоняй сержанту Харрису за нечищеный пистолет и вернулся в комнату читать "Тридцатилетнюю войну" мисс Веджвуд, когда в дверь постучала мадам Виктор.
- Занимаетесь? - замялась тучная валлонка на пороге. - Простите ради Бога, что побеспокоила.
- Ничего, - буркнул Хэнк, разбираясь, чем же автору так не угодил Валленштейн на последних этапах своей военной карьеры. - Убирать не надо - мне здесь осталось неделю жить, я потерплю. Не привыкать.
- Я не из-за уборки, мсьё Айсенжар, - пролепетала валлонка. - Вас зовёт доктор Нихтман. Видимо, хочет о чём-то посоветоваться по поводу того немецкого банкира.
- Какого банкира?
- Ну, отца Каролины, который нынче в Турции ошивается советником.
- Буду рад, если только по этому поводу, - процедил сквозь зубы Хэнк, тяжело захлопывая книгу и снимая с крюка серое пальто - плотную и тёплую "мечту особиста", как называла его госпожа Новикова. - Она в кампусе?
- Нет, - помотала головой валлонка, - у мсьё Базиля в кабинете.
Хэнк стянул с себя пальто и вздохнул. "Не про Шах... Шумана мы будем с ней говорить, ой не про Шумана".
- Хорошо. Я подойду. Через полчасика, как закончу конспект.
Валлонка, вежливо присев, ускользнула. Лейтенант раздражённо запихнул книгу обратно на полку, достал из тумбочки толстую пачку сигарет, вытащил одну и закурил. "Вот ты, Генрих Альберт Иоганн Хайсенгер, и Валленштейн. Причём полный".
На второй сигарете мысли начальника корпуса охраны вернулись из эпохи Тридцатилетней войны в эпоху грустной и жестокой реальности.
"Видимо, она захочет извиниться за свою дерзость. В конце концов, она леди, хоть и дочка фермера. Скарлетт О'Хара, чёрт возьми. Ну да что мне с неё - думает, я тряпка какая-нибудь?.. Хотя лучше бы был тряпкой".
На третьей сигарете к лейтенанту пришёл план. "Я скажу ей сразу, что уезжаю во Францию и это моё окончательное решение. Пусть заламывает руки, плачет, умоляет остаться - хоть на коленях валяется - я перед ней уже повалялся, довольно! Уходя, скажу, что хотел сделать ей предложение. Чтобы знала, кого теряет".
Выкурив ещё две сигареты, придавшие бодрость духу, Хэнк направился в кабинет к мистеру Гарту. Лейтенант с десяток раз прокрутил в голове фразы, которые он собирался сказать доктору Нихтман, но пальцы его всё равно вздрагивали, а уши пылали, как будто он снова пятнадцатилетним мальчишкой ждал своей очереди в конторе по регистрации беженцев.
В кабинете Дина ждала его одна - мистер Гарт предусмотрительно успел улизнуть, и Хэнку стало не по себе. От подкатившей дурноты он, не спрашивая у леди разрешения, рухнул в кресло. Мисс Нихтман лёгкой рукой налила ему воды в фарфоровую чашку.
- Выпейте, мой хороший. Вы пережили сегодня слишком сильные эмоции.
Дина подошла к двери, убедилась, что в коридоре никто не бродил, но на всякий случай закрыла дверь поплотнее. Затем доктор села на диванетку для посетителей - подарок от полкового товарища мистера Бэзила.
- Сегодня вы хотели предложить мне стать вашей женой, мистер Хайсенгер?
- Д-да, - кивнул Хэнк, чуть не уронив чашку. - Но сейчас у меня другие планы...
- Понимаю, - Дина погладила лейтенанта по бархатной на ощупь руке. - Вы очень рациональны, потому не пошли бы на такое безрассудство. Вы республиканец, я склоняюсь к лейбористам - а пока сенатора Маккарти не выгнали взашей из США, это обстоятельство может сделать из нас Дрейфусов (если не Розенбергов). Вы из интеллигентной семьи (ваш отец ведь в женском пансионе преподавал?), я дочка фермера и торговки бельём. Над нами будут смеяться - а репутация слишком дорога для тех, кто делает академическую карьеру. Вы придерживаетесь строгой морали своей эпохи - а я за эти годы привыкла к женской свободе, которая в США (вы тоже в курсе) закончится с последними отголосками войны. С такой женой вам никогда не стать госсекретарём.
- Это верно, - вздохнул Хэнк.
- ... если мы говорим о США. В Великобритании, - глаза Дины хитро заблестели - другое дело. Посудите сами - у вас гражданство в кармане, вы герой программы VFW, которому открыта дорога в любой университет. У меня есть степень и связи в литературных кругах - от голодного студенчества я вас уберегу. Президент Барановский выплатит мне компенсацию за лишение гражданства и преследование близких родственников. Вы отучитесь после войны, доктор Филакр составит вам протекцию при защите диссертации. А дальше вы вступите в партию, к которой будет лежать ваша душа. Конечно, возможно, вы останетесь MP, но разве это так плохо? В конце концов, у вас будет время на науку - а это прекрасно. По мне, прекраснее, чем власть.
- В-вы, - запинался Хэнк, - д-делаете мне предложение?
- Можно и так сказать, - пожала плечами мисс Нихтман. - При условии, что вы останетесь со мной жить в Великобритании. И больше никогда-никогда (до 1968 года хотя бы) не заикнётесь о возвращении в Штаты.
Лейтенант захохотал истерически и прерывисто.
- Вы издеваетесь? Миссис Олбринт показывала мне развилки моей жизни. На данный момент я с вероятностью 76,1 процентов будущий госсекретарь США, а на 3,1 - будущий президент.
- Есть ещё около двадцати процентов, - вкрадчиво проговорила Дина. - И кто сказал, что, если ваша жизнь пойдёт по сценариям этих процентов, вы будете несчастны?
- Никто, - насупился Хэнк. - Но они счастья мне не гарантируют.
- Боитесь неизвестности?
- Боюсь. Как и вы. Как мы все, мисс Нихтман.
- Ну что ж, - Дина заколола растрепавшиеся волосы, от чего приобрела сходство с леди Астор. - Понимаю, выбор сложный. Но вы подумайте. Вы же сможете принять решение до утра?
- До утра, пожалуй, смогу, - встал Хэнк с кресла. - Но можно мне подумать об этом наедине с собой?
- Конечно, - мягко улыбнулась Дина. - Это ваше право.
Кемалистский взгляд проводил уходящего лейтенанта. Едва в коридоре стихли шаги, из-за плотной портьеры послышалось тягучее с немецким акцентом:
- И всё-таки он вас отвергнет, фрау Нихтман.
- Это уже будут его проблемы. Не мои. Хотите воды?
- Нет, спасибо, - выпутался из портьеры советник Нахман. - А от коньяка не отказался бы.
- За коньяком к мистеру Гарту. Он сейчас в гостиной.
- Присоединитесь к нам?
- Меня завтра ждёт перелёт в Турцию - не хочу пугать пограничников перегаром. Поэтому, пожалуй, пойду проверять политологические эссе. Доброго вам вечера. И привет Эдит.